Энн Донован - ПАПА-БУДДА
Потом мы лежали на спине, на полу, бок о бок.
— Ну, по крайней мере, не надо волноваться, что будут дети.
— А у кошек такое бывает.
— Что?
— Они могут залететь еще раз… если спарятся во время течки с разными котами, то у котят будут разные папы. — Я перевернулась на бок. — У тебя есть салфетки?
— На, возьми, — он вынул из ящика полотенце и протянул мне. Я отерлась.
— Вот это минус.
— Минус чего?
— Секса без резинки.
— А, ну да. Извини, мне мозги вынесло.
— Только мозги? — Я поежилась. — Это у меня гормональное, или здесь прохладно?
— Ну, не очень-то тепло. Давай, ныряй под одеяло.
Мы лежали в постели, обнявшись, и я начала согреваться. Он закрыл глаза и уткнулся мне в плечо.
— Дэвид?
— М-м-м.
— Знаешь, что самое странное, на самом-то деле?
— Что?
— Ты убрался в комнате. Просто не верится.
ЭНН МАРИ
Дурацкая обложка, придуманная Гарпритом, не шла из головы. Узор из красных, черных и серых кружочков, квадратиков и волнистых линий. Я закрывала глаза, чтобы больше это не видеть, но узор отпечатался у меня в мозгу. Мы бились вчера целый день и сегодня все утро, доводили до ума нашу запись. Я думала, нам осталось всего ничего, пару часов – и мы закончим, но мы пробовали так и эдак, меняли какие-то штрихи, и дошло до того, что мы сами уже не слышали разницу.
Мы с Нишей по очереди пели «salve» - то она, то я, - обсуждая, что получалось.
— Энн Мари, вот сейчас было здорово, — сказал Гарприт.
— Нет, лучше, как до этого, — Ниша спела чуть иначе и указала на меня. Я повторила. — Слышишь? — сказала она.
— А мне все равно кажется, что перед этим было лучше.
— Неважно, что тебе кажется — это наша запись. Будет, как мы решим. Энн Мари, что думаешь?
Я уже ничего не соображала.
В дверь заглянула мама Ниши.
— Все закончили?
— Смеешься? — сказала Ниша.
— Вам надо сделать перерыв. Я заварила чай, и в кухне стол накрыла – пойдите, перекусите.
«Перекусить» на языке Нишиной мамы означало примерно «откушать обед из трех блюд».
— Мам, мы ели всего час назад.
— Вам нужны силы.
Небо в окне кухни было свинцовым. У меня начинала болеть голова.
Мама Ниши поставила на стол чашки с чаем.
— Ну как, вам долго еще?
— Понятия не имею, — сказал Гарприт. — Этим подругам не угодишь.
— Да, конечно, — сказала Ниша. — Если бы ты просто делал, что велят, и не пытался выкручивать по-своему, мы бы закончили гораздо быстрее.
— Просто я делюсь богатейшим опытом. — Гарприт откинулся на спинку стула, завел руки за голову и потянулся. Он знал, что выводит Нишу из себя.
Сквозь зубы Ниша процедила что-то на пенджаби и схватила меня за руку:
— Энн Мари, пошли, минут на десять. На воздух.
— Надо работать, — сказал Гарприт. — Я вечером сегодня занят.
— Не переживай. Ты дожевать не успеешь, а мы уже вернемся.
Мы с Нишей уселись на невысокой стене перед крыльцом ее дома.
— Мне просто надо было уйти. Он меня до ручки доводит.
— А меня эта запись до ручки доводит. У меня уже мозги, по-моему, не варят.
— Еще чуть-чуть. Но получится здорово.
— Надеюсь. Просто я не думала, что доделать – это трудней всего. Я думала, у нас почти все готово.
— И не говори. Но все должно быть идеально. — По голосу я поняла, что Ниша на пределе, и злится уже на меня. Ее руки крепко сжались в кулаки.
— Ладно, Ниш, все сделаем. Время есть. Хорошо, что понедельник нерабочий. Еще целых два дня.
— Ну да. Только через два таких дня я Гарприта задушу. — Она взяла меня за руку. — Айда на качели.
Через дорогу, недалеко от Нишиного дома, была детская площадка. Там обычно по субботам полно народу, но с утра шел дождь, и теперь лишь один малыш катался с горки – в конце спуска его ловила мама. Сиденья качелей еще не высохли.
— Ниш, у тебя есть платок?
— Нет. Можем стоя. Надеюсь, мама в окно не глядит.
Ниша забралась на качели и встала на сиденье.
— Энн Мари, подтолкни.
Я ухватилась за сиденье, отвела его как можно дальше и отпустила. Ниша качалась – вперед, назад, - подлетая все выше и выше. Я забралась на соседние качели и стала раскачиваться, поначалу шаталась – трудно отталкиваться, когда стоишь, - потом выровнялась, поймала ритм: вперед – порыв ветра, назад – все внутри замирает. Тучи висели свинцовые, но там, за их пеленой был свет – такой яркий, что мне на минуту пришлось зажмуриться. Я качалась, закрыв глаза – только железные цепи скрипели, - и мне казалось, что я летаю, как птица, невесомая и свободная.
Постепенно я замедлилась и села, покачиваясь, одной ногой шаркая по земле. По низкой стене, окружавшей парк, шагал малыш - мама держала его за руку. На земле у стены, рядком, как в магазине, стояли жестяные банки: по вечерам из Нишиного окна хорошо видно, как на этих скамейках сидят и выпивают ребята из нашей школы, из третьего класса.
Ниша начала напевать мелодию «Salve, Regina», еле слышно. Я повернулась к ней - она улыбалась. Она кивнула в сторону дома. В окне Гарприт махал рукой и показывал на часы. Она начала петь, на ту же мелодию:
— Надо идти-и, или нам о-от Гарприта та-ак влети-ит, что мало не покажется.
— Аминь, — пропела я.
Держась за руки, мы перешли дорогу и направились к дому.
ЛИЗ
Кровотечение началось в воскресенье. Когда - точно не знаю: днем я пошла в туалет и увидела на белье два красных пятна, будто начались месячные. Я спустила воду и начала мыть руки. Глядела на себя в зеркало и не видела никаких перемен. Щеки розовей, чем обычно, вид почти цветущий, глаза сияют. Я подставила запястья под холодную струю. Может, пустяки, пара капель, и все – как было и с Энн Мари. Ничего страшного.
Я вернулась в гостиную. Энн Мари ушла в гости к Нише, а я пила чай и смотрела по телевизору какую-то ерунду. Недопитая чашка все еще стояла на столике. Я взяла трубку, набрала номер врача.
— Сегодня приема нет. Пожалуйста, перезвоните. Мы работаем с понедельника по пятницу, с восьми утра до пяти тридцати вечера. Если вам нужна срочная медицинская помощь, позвоните по телефону 555 0274.
Я повесила трубку. Срочная медицинская помощь. Вызывать? На визитке, которую мне дали на ультразвуке, был указан телефон больницы.
— Здравствуйте, слушаю вас.
— Я не знаю, нужно ли что-то делать. Я беременна и у меня было кровотечение. Своему врачу звонила, но они по выходным не работают.
— Какой у вас срок?
— Шесть недель, седьмая.
— Тогда лучше приезжайте, мы вас посмотрим.
— Все хорошо. Сердечко бьется, смотрите. — Точка мерцала, будто далекая звезда. — Вы как себя чувствуете?
— Нормально.
Она водила сканером по гелю, не отрывая глаз от монитора.
— Похоже, все в порядке.
Она вытерла мне живот бумажным полотенцем.
— А почему пошла кровь?
— На раннем сроке такое случается, просто пара капель - это не значит, что будет выкидыш. — Она отвернулась, стянула резиновые перчатки и бросила их в корзину.
— Я вчера занималась сексом.
— Повезло. — Она подошла ко мне и положила руку на плечо. — Простите, я совсем за день вымоталась.
— Ничего.
— Скорее всего, кровотечение с этим не связано. Но если вам будет спокойней, воздержитесь от близости до конца тринадцатой недели. Просто на всякий случай. — Она просмотрела листы в бежевой папке. — В карте записано, что у вас были выкидыши.
— Да, дважды.
— Тогда ясно, почему вы переживаете. Только, на самом деле, не стоит. Я думаю, все будет хорошо. Просто поберегитесь неделек шесть, до четвертого месяца.
— Поняла, спасибо.
Она улыбнулась:
— Все будет хорошо, вот увидите.
Я сидела в машине на парковке – ко мне подступила тошнота. Лицо пылало, даже уши горели. Я понимала, что скоро мне надо будет поесть, но куда-то ехать не было сил.
Я оперлась лбом о руль. Откуда-то из живота опять пошла тошнота, а под ней, совсем рядом, был страх. Она сказала, что все будет хорошо. То есть, что ребенка я выношу, не потеряю. Но хотела ли я этого? Что я ощутила на самом деле, когда увидела кровь? Когда я лежала на кушетке, а она двигала сканером по животу, вглядываясь в монитор, в эти волны и завихрения, что я хотела услышать? Что бы я почувствовала, если бы услышала: «Мне очень жаль, но…»
Тогда после выкидышей мне хотелось просто руки на себя наложить – мне в жизни так плохо не было, особенно после второго. Мне нужен был это ребенок, я хотела второго, сколько себя помню. Я подавляла в себе это чувство, но оно никуда не уходило. Когда тест оказался положительным, я была так счастлива. Понимала, что легко не будет – обстоятельства совершенно ненормальные, - но сильней всего была радость от того, что я беременна, что во мне растет новая жизнь, и я верила, что остальное наладится.
