Оскар Уайльд - Портрет Дориана Грея
— Помилуйте, какой же это труд, сэр! Когда прикажете вернуться?
Дориан посмотрел на Кемпбелла.
— Сколько времени займет ваш опыт, Алан? — спросил он самым естественным и спокойным тоном. Видимо, присутствие третьего лица придавало ему уверенности.
Кемпбелл нахмурился и прикусил губу.
— Часов пять, — ответил он.
— Значит, можете не возвращаться до половины восьмого, Фрэнсис… А впрочем, знаете что: приготовьте перед уходом все, что мне нужно надеть, и тогда я смогу отпустить вас на весь вечер. Я обедаю не дома, так что вы мне не потребуетесь.
— Благодарю вас, сэр, — сказал камердинер и вышел.
— Ну, Алан, теперь за дело, нельзя терять ни минуты. Ого, какой тяжелый ящик! Я понесу его, а вы все остальное.
Дориан говорил быстро и повелительным тоном.
Кемпбелл покорился. Они вместе вышли в холл.
На верхней площадке Дориан достал из кармана ключ и отпер дверь. Но тут он словно прирос к месту, глаза его тревожно забегали, руки тряслись.
— Алан, я не смогу себя заставить туда войти, — пробормотал он.
— Так не входите. Вы мне там совсем не нужны, — холодно отозвался Кемпбелл.
Дориан приоткрыл дверь, и ему бросилось в глаза освещенное солнцем ухмыляющееся лицо портрета. На полу валялось разорванное покрывало. Он вспомнил, что прошлой ночью, впервые за все эти годы, забыл укрыть портрет, и уже хотел было броситься к нему и поскорее его завесить, но в ужасе отпрянул.
На правой руке его двойника выступила отвратительная влага, красная и блестящая, как если бы полотно покрылось кровавым потом. Какой ужас! Это показалось ему даже страшнее, чем неподвижная фигура, которая, как он знал, сидит тут же в комнате, навалившись на стол, — ее уродливая тень на залитом кровью ковре свидетельствовала, что она на том же месте, где была вчера.
Дориан глубоко вздохнул и быстро вошел в комнату. Опустив глаза и стараясь не смотреть на покойника, он нагнулся, подобрал пурпурно-золотое покрывало и набросил его на портрет.
Боясь оглянуться, он стоял и смотрел неподвижно на сложный узор вышитой ткани. Он слышал, как Кемпбелл внес тяжелый ящик, затем все остальные вещи. И Дориан вдруг спросил себя, а был ли Алан знаком с Бэзилом Холлуордом и, если да, то что они думали друг о друге?
— Теперь уходите, — произнес за его спиной суровый голос.
Он повернулся и поспешно вышел, успев только заметить, что покойник теперь посажен прямо, прислонен к спинке стула, и Кемпбелл смотрит в его желтое, лоснящееся лицо. Сходя вниз, он услышал, как повернулся ключ в замке.
Было уже почти восемь, когда Кемпбелл вернулся в библиотеку. Он был бледен, но совершенно спокоен.
— Я сделал то, что вы от меня требовали. А теперь прощайте навсегда. Больше я не хочу с вами встречаться.
— Вы спасли мне жизнь, Алан. Этого я никогда не забуду, — сказал Дориан просто.
Как только Кемпбелл ушел, Дориан бросился наверх. В комнате стоял резкий запах азотной кислоты. Убитый им художник, сидевший еще пять часов назад у стола, бесследно исчез.
Глава XV
В тот же вечер, в половине девятого, Дориан Грей, прекрасно одетый, с большой бутоньеркой из пармских фиалок в петлице, вошел в гостиную леди Нарборо, куда его с поклонами проводили лакеи. В висках у него бешено стучала кровь, нервы были взвинчены до крайности, но он поцеловал руку хозяйке дома с обычной для него непринужденной грацией. Пожалуй, спокойствие и непринужденность кажутся более всего естественными тогда, когда человек вынужден притворяться. И, конечно, никто из тех, кто видел Дориана Грея в тот вечер, не смог бы поверить, что он пережил трагедию, страшнее которой ничего не бывает. Не могли эти тонкие, изящные пальцы сжимать разящий нож, эти улыбающиеся губы произносить слова, оскверняющие все, что священно для человека! Дориан и сам удивлялся своему спокойствию. Более того, думая о своей двойной жизни, он испытывал острое наслаждение.
В этот вечер у леди Нарборо гостей было немного — только те, кого она успела пригласить в самый последний момент. Леди Нарборо была умная женщина, сохранившая, как говаривал лорд Генри, следы замечательной некрасивости. Долгие годы она была примерной женой одного из наших послов, скучнейшего человека, а когда супруг отправился в мир иной, похоронила его с подобающей пышностью, поместив упокоившееся тело в мраморный мавзолей, сооруженный по ее собственному рисунку. Дочерей своих она выдала замуж за богатых, но довольно пожилых людей, и теперь, получив полную свободу, наслаждалась французскими романами, французской кухней и французским остроумием, когда ей удавалось обнаружить его.
Дориан был одним из ее любимцев, и в разговорах с ним она не раз высказывала величайшее удовольствие по поводу того, что не встретилась с ним, когда была еще молодой.
«Я уверена, что влюбилась бы в вас до безумия, мой милый, — говаривала она, — и ради вас готова была бы забросить свой чепец за мельницу[78]. Какое счастье, что вас тогда еще и на свете не было! Впрочем, в мое время дамские чепцы были так безобразны, а мельницы так заняты своим прозаическим делом, что мне так и не пришлось с кем-либо пофлиртовать. И конечно, больше всего в этом виноват был Нарборо. Он был ужасно близорук, а что за удовольствие обманывать мужа, который ничего не видит?»
В этот вечер в гостиной леди Нарборо было довольно скучно. К ней, как она тихонько пояснила Дориану, закрываясь весьма потрепанным веером, совершенно неожиданно приехала погостить одна из ее замужних дочерей и, что всего хуже, привезла с собой супруга.
— Я считаю, это очень неделикатно с ее стороны, — шепотом жаловалась она. — Правда, я тоже у них гощу каждое лето по возвращении из Хомбурга[79], но ведь в моем возрасте просто необходимо время от времени подышать свежим воздухом. И, кроме того, когда я приезжаю, я стараюсь расшевелить их, а им это необходимо. Если бы вы знали, какое они там влачат существование! Настоящие провинциалы! Как и все в провинции, они встают чуть свет, потому что у них так много дел, и ложатся совсем рано, потому что им так мало есть о чем думать. Со времен королевы Елизаветы во всей округе не было ни одной скандальной истории, и им остается только спать после обеда. Но вы не бойтесь, за столом вы не будете сидеть рядом с ними! Я вас посажу подле себя, и вы будете занимать только меня.
Дориан в ответ сказал ей какую-то любезность и обвел глазами гостиную. Общество собралось явно неинтересное. Двоих он видел в первый раз, а кроме них, здесь были Эрнест Харроуден, бесцветная личность средних лет, каких много среди завсегдатаев лондонских клубов, человек, у которого нет врагов, но их с успехом заменяют тайно ненавидящие его друзья; леди Рэкстон, чересчур разряженная сорокасемилетняя дама с крючковатым носом, которая жаждала быть скомпрометированной, но была настолько дурна собой, что, к великому ее огорчению, никто не верил в ее безнравственные намерения; миссис Эрлин, дама без положения в обществе, но весьма энергично стремившаяся его завоевать, рыжая, как венецианка, и премило картавившая; дочь леди Нарборо, леди Элис Чэпмен, безвкусно одетая молодая женщина с типично английским незапоминающимся лицом; ее муж, краснощекий джентльмен с белоснежными бакенбардами, который, подобно большинству людей этого типа, воображал, что избытком жизнерадостности можно искупить полнейшую неспособность мыслить.
Дориан уже жалел, что приехал сюда, но вдруг леди Нарборо взглянула на большие часы из золоченой бронзы, стоявшие на камине, и воскликнула:
— Генри Уоттон непозволительно опаздывает! А ведь я специально посылала к нему слугу сегодня утром, и он клятвенно обещал прийти.
Известие, что придет лорд Генри, несколько утешило Дориана, и, когда дверь открылась и он услышал протяжный и мелодичный голос, придававший особое очарование его неискреннему извинению, испытываемые им скуку и досаду как рукой сняло.
За обедом Дориан ничего не стал есть. Блюдо за блюдом, ставившиеся перед ним, уносили затем нетронутыми. Леди Нарборо все время укоряла его за то, что он «обижает бедного Адольфа, который составил меню специально по своему безукоризненному вкусу», а лорд Генри издали поглядывал на своего друга, удивленный его молчаливостью и рассеянностью. Дворецкий время от времени наливал Дориану шампанского, и Дориан выпивал его залпом, — жажда мучила его все сильнее.
— Дориан, — обратился к нему лорд Генри, когда подали заливное из дичи. — Что это с вами сегодня? Вы на себя не похожи.
— Наверное, влюбился! — засмеялась леди Нарборо. — И боится, как бы я его не приревновала, если узнаю об этом. И он совершенно прав. Конечно, я буду ревновать!
