Оскар Уайльд - Портрет Дориана Грея
— Вы с ума сошли, Дориан!
— Ага, наконец-то вы назвали меня «Дориан»! Я этого только и ждал.
— Повторяю — вы сумасшедший, иначе не сделали бы мне этого страшного признания. Уж не воображаете ли вы, что я хоть пальцем шевельну для вас? Не желаю я вмешиваться в это! Неужели вы думаете, что я ради вас соглашусь погубить свою репутацию?.. Знать ничего не хочу о ваших дьявольских затеях!
— Алан, это было самоубийство.
— В таком случае я рад за вас. Но кто его довел до самоубийства? Вы, конечно?
— Так вы отказываетесь мне помочь?
— Разумеется, отказываюсь. Не хочу иметь с вами ничего общего. Пусть ваше имя будет покрыто позором — мне все равно. Поделом вам! Я даже буду рад этому. Да как вы смеете просить меня, особенно после всего того, что было, впутываться в это ужасное дело? Я считал, что вы лучше знаете людей. Ваш друг, лорд Генри Уоттон, многому научил вас, но психологии он, видно, вас плохо учил. Я палец о палец не ударю для вас. Ничто меня не заставит вам помочь. Вы обратились не по адресу, Грей. Обращайтесь за помощью к своим друзьям, но не ко мне!
— Алан, это убийство, и убил его я. Вы не знаете, сколько я выстрадал из-за него. В том, что жизнь моя сложилась так, а не иначе, этот человек виноват больше, чем бедняга Гарри. Может, он и не хотел этого, но результат именно таков.
— Убийство? Боже мой, так вы уже и до этого дошли, Дориан? Я не донесу на вас — это не мое дело. Но вас все равно в конце концов арестуют. Все без исключения преступники обязательно допускают какую-нибудь оплошность и выдают себя. Я, во всяком случае, не стану в это вмешиваться.
— Вы должны вмешаться. Постойте, постойте, выслушайте меня, выслушайте, Алан. Я вас всего лишь прошу проделать научный опыт. Вы же бываете в больницах, в моргах — и то, что вы там делаете, уже не волнует вас. Если бы вы где-нибудь в анатомическом театре или в зловонной лаборатории увидели этого человека на обитом жестью столе с желобами для стока крови, он для вас был бы просто объектом для опытов. Вы занялись бы им, не поморщившись. Вам и в голову бы не пришло, что вы делаете что-то дурное. Напротив, вы бы, вероятно, считали, что работаете на благо человечества, обогащаете науку, удовлетворяете похвальное стремление к познанию мира, и все такое прочее. То, о чем я вас прошу, вы делали много раз. И, уж конечно, уничтожить труп гораздо менее отвратительно, чем делать то, что вы привыкли делать в секционных залах. Поймите, этот труп — единственная улика против меня. Если его обнаружат, я погиб. А его, несомненно, обнаружат, если вы меня не спасете.
— Вы забыли, что я вам сказал? Я не имею ни малейшего желания спасать вас. Вся эта история меня совершенно не касается.
— Алан, умоляю вас! Подумайте, в каком я положении! Вот только что, перед вашим приходом, я был на грани нервного срыва. Быть может, и вам когда-нибудь придется испытать подобный страх… Нет, нет, я не то хотел сказать!.. Взгляните на это дело с чисто научной точки зрения. Ведь вы же не спрашиваете, откуда те трупы, которые служат вам для опытов? Так не спрашивайте и сейчас ни о чем. Я и так уже сказал вам больше, чем следовало бы. Я прошу вас сделать это для меня. Мы ведь были друзьями, Алан!
— О прошлом вспоминать не имеет смысла, Дориан. Оно умерло.
— Иногда то, что мы считаем мертвым, долго еще не умирает. Тот человек наверху никогда уже никуда не пойдет. Он сидит на стуле, голова его покоится на столе, руки вытянуты вперед… Послушайте, Алан! Если вы не придете мне на помощь, я погиб. Меня повесят, Алан! Понимаете? Меня повесят за то, что я сделал…
— Незачем продолжать этот разговор. Я решительно отказываюсь вам помогать. Вы, видно, помешались от страха, иначе не посмели бы обратиться ко мне с такой просьбой.
— Так вы не согласны?
— Нет.
— Алан, я вас умоляю!
— Это бесполезно.
Снова сожаление мелькнуло в глазах Дориана. Он протянул руку и, взяв со стола листок бумаги, что-то написал на нем. Дважды перечитал написанное, старательно сложил листок и бросил его через стол Алану. Потом встал и отошел к окну.
Кемпбелл удивленно посмотрел на него и развернул записку. Прочтя, он побледнел как смерть и словно съежился. Он ощутил ужасную слабость, и сердце его билось, словно повисло в пустоте. Казалось, оно вот-вот разорвется.
В комнате повисло тягостное молчание. Наконец Дориан обернулся и, подойдя к Алану, положил ему на плечо руку.
— Мне вас очень жаль, Алан, — произнес он шепотом, — но другого выхода у меня не было. Вы сами меня к этому вынудили. Письмо уже написано — вот оно. Видите адрес? Если вы мне не поможете, я отошлю его. А что за этим последует, вы сами понимаете. Теперь вы не сможете отказаться. Я пытался вас пощадить — вы сами должны это признать. Ни один человек до сих пор не смел так говорить со мной — а если бы посмел, его бы уже давно не было на свете. Я был терпелив. Теперь мой черед диктовать условия.
Кемпбелл закрыл лицо руками. Видно было, как он дрожит.
— Да, Алан, теперь я буду ставить условия. Они вам уже известны. Ну-ну, не впадайте в истерику! Дело совсем простое и должно быть сделано. Решайтесь — и скорее начинайте!
У Кемпбелла вырвался стон. Его бил озноб. Тиканье часов на камине словно разбивало время на отдельные атомы муки, один невыносимее другого. Голову Алана все туже и туже сжимал железный обруч — как будто позор, которым ему угрожали, уже обрушился на него. Рука Дориана на его плече была тяжелее свинца, — казалось, сейчас она раздавит его. Это было невыносимо.
— Ну же, Алан, решайтесь скорее!
— Не могу, — механически проговорил Кемпбелл, точно эти слова могли изменить что-нибудь.
— Вы должны. У вас нет выбора. Не медлите!
Кемпбелл с минуту еще колебался. Потом спросил:
— В той комнате, наверху, есть камин или что-нибудь вроде печки?
— Да, есть газовая горелка на асбесте.
— Мне придется съездить домой, взять кое-что в лаборатории.
— Нет, Алан, я вас отсюда не выпущу. Напишите, что вам нужно, а мой слуга съездит к вам и все привезет.
Кемпбелл нацарапал несколько строк, промокнул, а на конверте написал фамилию своего помощника. Дориан взял у него записку и внимательно прочитал ее. Потом позвонил, отдал письмо явившемуся на звонок камердинеру и велел ему вернуться как можно скорее и привезти все, что указано в списке.
Стук захлопнувшейся за лакеем двери заставил Кемпбелла нервно вздрогнуть. Встав из-за стола, он подошел к камину. Его трясло как в лихорадке. Минут двадцать он и Дориан молчали. В комнате слышно было только жужжание мухи да тиканье часов, отдававшееся в мозгу Алана, как стук молотка.
Пробило час. Кемпбелл обернулся и, взглянув на Дориана, увидел, что глаза того полны слез. Возвышенная чистота и тонкость выражения этого печального лица поражали и бесили Алана.
— Вы подлец, вы гнусный негодяй! — произнес он тихо.
— Не надо, Алан! Вы спасли мне жизнь.
— Вашу жизнь? Силы небесные, что это за жизнь? Вы шли от порока к пороку и вот дошли до преступления. И уж не ради спасения этой вашей преступной жизни я делаю то, к чему вы меня вынуждаете.
— Ах, Алан, — вздохнул Дориан, — хотел бы я, чтобы вы питали ко мне хоть тысячную долю того сострадания, какое я питаю к вам.
Он сказал это, отвернувшись и глядя через окно в сад.
Кемпбелл ничего не ответил.
Минут через десять раздался стук в дверь, и вошел камердинер, неся большой ящик из красного дерева с химическими препаратами в нем, большие мотки стальной и платиновой проволоки и две железных скобы довольно странной формы.
— Оставить все это здесь, сэр? — спросил он, обращаясь к Кемпбеллу.
— Да, — ответил за Алана Дориан. — Сожалею, Фрэнсис, но мне придется дать вам еще одно поручение. Как зовут того садовода в Ричмонде, что поставляет нам в Селби орхидеи?
— Харден, сэр.
— Точно, Харден. Так вот, надо сейчас же съездить к нему в Ричмонд и сказать, чтобы он прислал вдвое больше орхидей, чем я заказывал, причем белых как можно меньше… нет, пожалуй, белых вовсе не нужно. Погода сегодня отличная, а Ричмонд — прелестное место, иначе я не стал бы вас утруждать.
— Помилуйте, какой же это труд, сэр! Когда прикажете вернуться?
Дориан посмотрел на Кемпбелла.
— Сколько времени займет ваш опыт, Алан? — спросил он самым естественным и спокойным тоном. Видимо, присутствие третьего лица придавало ему уверенности.
Кемпбелл нахмурился и прикусил губу.
— Часов пять, — ответил он.
— Значит, можете не возвращаться до половины восьмого, Фрэнсис… А впрочем, знаете что: приготовьте перед уходом все, что мне нужно надеть, и тогда я смогу отпустить вас на весь вечер. Я обедаю не дома, так что вы мне не потребуетесь.
