Бут Таркингтон - Великолепные Эмберсоны
Но идущая навстречу девушка не заметила его волнения, так как была поглощена собственным. Она только отметила, как он бледен, а под глазами у него круги. Но это оказалось скорее плюсом, чем минусом, потому что бледность и синева под глазами как нельзя более подчеркивали его красоту, добавляя флер меланхоличности. Джордж носил траур, продуманный до мелочей: даже перчатки были черными, как и отполированная до блеска эбеновая палка, которую он сам называл исключительно "тростью", — и его подтянутая фигура и склоненное лицо отличались мрачной изысканностью, не без оттенка печального благородства.
Каждая его черточка заставляла девичьи щеки вспыхивать, сердце биться, а взгляд теплеть: хотела она того или нет, но Люси не устояла. Если бы душа его была столь же благородна, как внешность, девушка охотно дала бы своему восхищению, от которого ее глаза и так сияли, вырваться наружу. Она долго размышляла о характере Джорджа и о том, что должно было в нем быть, и даже чувствовала, что, возможно, он такой и есть, но потом решительно отбросила эти глупости. Однако, увидев его у Шэронов, она почувствовала себя гораздо менее спокойной, чем показалась внешне.
В обычных разговорах о Люси не упоминали иначе, как о "красотке", что не слишком четко описывало ее. Она была "красоткой", но еще была независимой, своенравной, уверенной в себе американкой, рано повзрослевшей из-за постоянных переездов отца и собственной врожденной стойкости. Но несмотря на то что Люси была хозяйкой самой себе и не подчинялась никому, кроме собственной совести, у нее имелась слабость: она с первого взгляда влюбилась в Джорджа Эмберсона Минафера и, как ни пыталась, не могла вырвать его из сердца. Так случилось, и ничего с этим не поделаешь. Джордж полностью соответствовал ее эталону красоты, а это самая коварная ловушка, в которую Купидон заманивает легковерные юные сердца. Но хуже всего было то, что если Люси что-то чувствовала, ее чувство нельзя было изменить. Ничто из того, что позже открылось ей в характере Джорджа, не могло уничтожить первого впечатления, и хотя ее мнение давным-давно поменялось, чувства остались прежними — чары уже не развеять. Когда ей удавалось не вспоминать о нем, всё шло нормально, но стоило ей вновь его увидеть, любовь вспыхивала даже сквозь презрение. Она была ангелом, влюбившимся в надменного Люцифера: попала так попала — и вряд ли теперь удовлетворится кем-то более смирным, ведь как ни крути, перед Джорджем, кажется, пасуют и люди получше него. Пусть она и жертва, но не простая, какая угодно, только не беспомощная.
Приближаясь к Люси, Джордж старался собраться с силами и не растерять остатки уверенности в себе. Он решил, что будет смотреть исключительно перед собой и поднесет руку к шляпе в самый последний момент, когда они почти разминутся: тогда она, может, и не поймет, поприветствовал он ее или просто почесал лоб. У этого есть еще одно преимущество: те, кто смотрят на них из окон или из проезжающих экипажей, не заметят, что ему дали от ворот поворот, потому что шляпу-то он так и не приподнимет, а вот лоб потрет. Все эти планы проносились в его голове, пока он не приблизился к Люси метров на пятнадцать, и тогда мысли улетучились, а он, так старавшийся не смотреть в ее сторону, увидел девушку близко-близко, и такая печаль охватила его, что он оцепенел. Джордж впервые осознал, что потерял нечто невероятно важное.
Люси не держалась правой стороны, а шла прямо на него, улыбаясь и протягивая руку.
— Как… вы… — Он замялся, но ответил на рукопожатие. — Разве ты… — Ему хотелось спросить: "Разве ты не знаешь?"
— Что я? — спросила она, и Джордж понял, что Юджин промолчал о случившемся.
— Ничего! — выдохнул он. — Можно мне… мне с тобой можно немного пройтись?
— Да, конечно! — охотно согласилась она.
Он не стал бы менять того, что уже свершилось: он ни в чем не раскаивался, оставаясь уверен, что всё правильно и его линия поведения верна. Но Джордж начал понимать, что был излишне резок в разговоре с мамой. Теперь, когда он собственноручно повернул дело так, что не сможет получить Люси, даже если откажется от своей "философии жизни", он осознал, что она никогда с ним не будет, а если еще и Юджин расскажет о его вчерашнем поведении, то она и сама больше не посмотрит на него и не заговорит с ним. И вот сейчас, когда пришло время отказаться от Люси навсегда, его как громом поразили произнесенные им вечером слова о том, что он "не идет ни на какие жертвы", и его собственная вера в них! Красота Люси никогда прежде не казалась такой волшебной, как сегодня, и пока они вместе шли по проспекту, Джордж не сомневался, что шагает рядом с самой красивой девушкой в мире.
— Люси, мне надо кое-что тебе сказать, — хрипло начал он. — Кое-что важное.
— Надеюсь, это что-то приятное, — сказала она и засмеялась. — А то папа с утра такой мрачный, что почти со мной не разговаривал. Час назад к нему пришел твой дядя Джордж Эмберсон, и они заперлись в библиотеке, и дядя твой ничуть не веселее. Вот бы хоть ты рассказал что-нибудь забавное.
— Ну, может, оно тебе и покажется смешным, — грустно сказал Джордж. — Начнем с того, что ты уехала, не предупредив меня: ни словечка, ни строчки…
Люси всё еще старалась держаться непринужденно.
— Знаешь, — сказала она, — я же просто отъехала навестить подруг.
— Но ты могла хотя бы…
— Ну уж нет, — отрезала она. — Что, Джордж, забыл? Мы разругались вдрызг и, пока долго-долго ехали домой, словом не перемолвились! А раз уж мы не могли дружно играть, как хорошие детки, то ясное дело — вообще играть не стоило!
— Играть! — воскликнул он.
— Да. Мы дошли до черты, когда стоило прекратить то, во что мы играли.
— То есть в любовь, я правильно понял?
— Во что-то в этом роде, — легкомысленно ответила она. — Для нас игра в любовь была чем-то вроде игры в "испорченный телефон". Я что-то тебе говорила, а ты понимал неправильно: у нас не складывалось. Превращалось в чепуху!
— Вот как ты это понимаешь, — сказал он. — А всё могло быть не чепухой.
— Но было! — весело прощебетала девушка. — Мы с тобой такие разные, по-другому не получилось бы. Так что проку продолжать?
— Не знаю. — Он очень глубоко, почти бездонно, вздохнул. — Но вот что я хотел тебе сказать: когда ты уехала, ты мне не сообщила об этом и тебе было всё равно, откуда я о твоем отъезде узнаю, но я отношусь к тебе по-другому. В этот раз уезжаю я. Вот и всё, что я собирался сообщить. Уезжаю завтра вечером… вроде как.
Она радостно кивнула:
— Это же здорово! Надеюсь, Джордж, ты чудесно проведешь время.
— Я не думаю, что сильно повеселюсь в отъезде.
— В таком случае, окажись я на твоем месте, я бы осталась здесь. — Она рассмеялась.
Казалось, было невозможно произвести впечатление на это бессердечное создание, хотя бы на миг заставить ее воспринимать ситуацию всерьез.
— Люси, — в отчаянии произнес он, — это наша последняя совместная прогулка.
— Конечно, раз ты завтра уезжаешь!
— Люси, не исключено, что ты видишь меня в последний раз в… в жизни.
Она бросила на него быстрый взгляд через плечо, а потом улыбнулась не печальнее прежнего и ответила с той же счастливой легкостью:
— Ой, а об этом я не подумала! Конечно, мне очень жаль. Ты же не переезжаешь?
— Нет.
— Да даже если б и переехал, то время от времени приезжал бы сюда в гости к родне.
— Я не знаю, когда вернусь. Мы с мамой завтра вечером отправляемся в кругосветное путешествие.
Тут она задумалась и переспросила:
— С мамой?
— Боже мой! — простонал он. — Люси, неужели тебе всё равно, что я уезжаю?
Она опять широко улыбнулась.
— Конечно, я буду по тебе скучать, — последовал ответ. — Вы едете надолго?
Он опустошенно посмотрел на нее и сказал:
— Я же говорил, что не знаю. Мы пока не планировали возвращение.
— Звучит, как будто надолго! — с восторгом воскликнула она. — Будете всё время переезжать или где-нибудь задержитесь? По-моему, это здорово, что…
— Люси!
Он встал, она остановилась вместе с ним. Они как раз дошли до "деловой части" города, и вокруг двигались люди, иногда задевая их, если проходили совсем близко.
— Я этого не вынесу, — тихо сказал Джордж. — Так и хочется завернуть в аптеку и попросить что-нибудь от разрыва сердца! Я поражен, Люси!
— Это чем?
— Тем, что наконец понял, как много для тебя значил! Увидел, как глубоко ты переживаешь! Господи, да ты с ума по мне сходишь!
Ее улыбка наконец стала совершенно искренней.
— Джордж! — Она беспечно рассмеялась. — Неужели мы здесь, на перекрестке, начнем разыгрывать трагедию!
— Да ты нигде "трагедий не разыгрываешь"!
— Сам не понимаешь, как это глупо выглядит?
— Всё, с меня хватит, — сказал он. — Хватит! До свидания, Люси! — Он пожал ей руку. — До свидания… думаю, так будет лучше, прощай, Люси!