Анатоль Франс - Господин Бержере в Париже
Республиканский префект втирается в аристократические гостиные, воспитывает свою дочь в аристократической школе католического монастыря, добивается если не полного признания со стороны титулованных монархистов, то, во всяком случае, снисходительного благорасположения.
Резкими и меткими чертами набрасывает Франс этот типический образ беспринципного чиновника буржуазной республики, вся предательская сущность которого великолепно выражается в его же собственном откровенном изречении о том, что «существующий строй, слава богу, достаточно силен, а потому есть смысл его поддерживать!» В главе «Господин префект», исключенной Франсом, вероятно по цензурным соображениям, из окончательного текста романа «Под городскими вязами», но напечатанной в 1896 году в газете «Парижское эхо», дан обобщенный портрет этого чиновника-приспособленца, ухитряющегося сохранять свою префекторскую должность при всяческих переменах в политике министерства благодаря циничному правилу — не проявлять особенного рвения на службе нынешним своим руководителям, зная, что господам, которые придут завтра, это может не понравиться. И Франс лукаво рассказывает, что именно благодаря соблюдению этого основного правила чиновничьей мудрости господин префект Вормс-Клавлен был обласкан новым министром внутренних дел.
Франс прозорливо видел, как из вормс-клавленов, натасканных в каждодневном предательстве даже интересов своей партии, вошедшем в их плоть и кровь, вошедшем в их быт, вырастают будущие предатели самой республики, люди, на которых смогут опереться, в случае своей удачи, заядлые враги республиканского строя. Когда на заседании исполнительного комитета заговорщиков-монархистов возникает вопрос, кому после монархического переворота отдать должность префекта в департаменте, где в настоящее время процветает Вормс-Клавлен, завязывается диалог, наглядно и трезво, в деловом плане показывающий, какие еще не использованные возможности могут открыться для вормс-клавленов. Как только один из заговорщиков — Анри Леон — заявил решительным тоном, что преемником Вормс-Клавлена не будет никто из монархических кандидатов, а будет все тот же нынешний республиканский префект Вормс-Клавлен,— собеседники изумились. Но Анри Леону нетрудно было их убедить в своей правоте: ведь Вормс-Клавлен, конечно, не будет дожидаться прибытия монархистов из Парижа; прослышав о перевороте, он немедленно водрузит на крыше префектуры знамя с королевскими лилиями, и новый королевский министр внутренних дел не замедлит распорядиться по телефону о том, чтобы оставить столь гибкого префекта во главе департаментского управления. Что же касается фамилии префекта-еврея, выдающей его нефранцузское происхождение, то дело поправимо, и если префектом будет назначен шевалье де Клавлен, его аристократический титул и дворянская частица де прекратят всякие неблагоприятные для него толки.
Вормс-Клавлен, этот мелкий политический хамелеон, создан по образу и подобию своих господ — крупных политических хамелеонов. То, что Франс в лице Вормс-Клавлена изобразил не какого-нибудь случайного карьериста-предателя, а предательскую сущность всего лжереспубликанского строя Франции, подтверждается в «Современной истории» почти каждой главой, где высказываются и действуют политические дельцы Третьей республики.
Из истории Франции мы знаем, что Мелин, так называемый «прогрессист», стоя во главе кабинета министров, проявил себя как отъявленный враг каких бы то ни было требований демократизации государственной власти и как надежный покровитель всех самых реакционных элементов в стране — клерикалов, монархистов, финансовых магнатов. Его политика показана у Франса с разящей иронией. Франс не устает преследовать этого апостола политического «спокойствия», столь благодушно, с такой простецкой улыбкой творившего свое иудино дело. Ничего не прибавишь к той аттестации, которую дают в последнем томе «Современной истории» сами подзащитные Мелина — обнаглевшие монархисты, вспоминая, что при этом министре «у них было все, они были всем, для них все было возможно», даже не было надобности скрываться. И когда Анри Леон, вице-президент роялистских комитетов юго-западной Франции, сын финансиста, банкира испанских Бурбонов, говорит, что, хотя он и не питает нежности к республике, но надо признать, «она бывает порою славною девкой»,— это признание достаточно характеризует и Мелина, и других предателей республики.
Политические бандиты, участники наглых монархических манифестаций искренне приветствуют восторженными кликами полицию Третьей республики,— да и как им ее не приветствовать, если, вместо того, чтобы призвать монархистов к порядку, она избивает дубинками сторонников республиканского строя. Свой приговор до предела развращенной лжереспубликанской власти Франс произносит устами одной из участниц монархического заговора — баронессы де Бонмон, замечающей, что если бы у власти остался господин Мелин, «хотя и республиканец, но порядочный человек», то во Франции уже был бы король.
В одном из неопубликованных отрывков «Современной истории» таким политическим дельцом-предателем крупного масштаба показан и министр внутренних дел Альфонс Юге, который прошел в депутаты от беднейшего избирательного округа большого промышленного города в качестве крайнего радикала. С холодным презрением рассказывает Франс о том, как, без долгих размышлений, без колебаний, повинуясь одной лишь логике предательства, этот «избранник народа» перешел в лагерь умеренных, покупая себе такой ценою министерское место. С холодным презрением имитирует Франс его официальную фразеологию, показывая, что лозунги демократии, республики, прогресса, лозунги, которые народ начертал своей собственной священной кровью,— превращаются в руках депутата-предателя в крапленые карты для его шулерских проделок. Спекулируя на своей репутации прогрессиста и рассудив, что его прошлое могло быть для него достаточно надежной гарантией от обвинений в измене делу демократии, он пускается во все тяжкие и планомерно проводит политику примирения с самыми заядлыми реакционерами.
Анатоль Франс показывает, что при наличии таких вершителей государственных дел реакционные молодчики неплохо чувствуют себя и в условиях буржуазной республики. Франс показывает, как умело финансовая аристократия и дворянство Франции приспосабливаются к формам буржуазного государства, чтобы угнездиться в самом аппарате власти. Ведь так просто для монархистов заставить служить своим целям ту пародию на демократию, которую правящие круги Франции еще считали нужным сохранять. Ведь так просто пустить в ход лживые лозунги многочисленных буржуазных партий, накопивших столь богатый опыт в одурачивании своих избирателей. И на страницах «Современной истории» воспроизводится наглая и гнусная комедия всенародного обмана, комедия выборов. Готовясь выступить в качестве кандидата на муниципальных выборах в Париже, монархист Лакрис даже не сталкивается с необходимостью заверить избирателей в своей преданности республиканскому строю,— к его услугам готова целая толпа профессиональных обманщиков, привыкших жонглировать дорогими для народа идеями — родины, национального достоинства, свободы, прогресса, республики, социализма — или играть на религиозном чувстве обывателей. И агитаторы, именующие себя республиканцами-прогрессистами, рекомендуют избирателям своего кандидата, оголтелого монархиста и реакционера, в качестве поборника свободы совести и честной республики. Социалисты-националисты превозносят в своих агитационных листках «гражданина Лакриса», называя его кандидатуру истинно республиканской и социалистической. Наконец Жозеф Лакрис получает и поддержку шарлатанского «Христолюбивого общества св. Антония для разыскания утерянных предметов, драгоценностей, денег и вообще всякой движимости и недвижимости, а равно для возвращения сердечных чувств, привязанностей, и пр., и пр.». Взывая к своим приверженцам, «христолюбивое общество» не отказывается в своем рвении и от прямого застращивания избирателей именем этого святого: «Не причиняйте, милостивые государи, доброму святому Антонию незаслуженного огорчения увидать неудачу его кандидата!»
Повествуя о трогательном единодушии «прогрессистов» и монархистов на предвыборных собраниях Грандз’Экюри, Франс не упускает случая отметить, что радикал Ремонден, кандидат, соперничающий с Лакрисом, был допущен туда лишь один раз, да и то немедленно же был лишен слова. Изломанные скамейки, выключенный в переполохе свет, крики, брань, зуботычины, всеобщая свалка, в результате которой раненых относили, в зависимости от их политических взглядов, либо к аптекарю-националисту, либо к аптекарю-радикалу,— вот метко схваченные Франсом черты «демократических» выборов, сводящие предвыборную борьбу к потасовке, к кулачной аргументации, приходящей на помощь обману и надувательству.
