Жорис Карл Гюисманс - Наоборот
Едва все насладятся созерцанием этого благородного обломка какой-то проклятой уже эпохи, — одни пребудут безразличными (у них не будет сил постичь); другие, взволнованные, с глазами, полными слез, обменяются взглядом, а тамошние поэты, чувствуя, как хмель смутной славы зажигает потухшие глаза, побредут к своим свечам, преследуемые Ритмом, забыв, что живут в эпоху, пережившую Красоту.
* * *Мир исчезнет… Что ему впредь делать под солнцем? Ведь предположив, что он продолжает длиться материально, можно ли утверждать, что это достойное существование? Не хочу сказать, что он сведется к шутовскому беспорядку Южно-Американских республик и что, быть может, мы вернемся к дикости и поползем с ружьем в руках по заросшим травой руинам цивилизации искать корм. Нет. Подобные приключения предполагали бы некую жизненную энергию, эхо первых веков.
Мы погибнем от того, что давало иллюзию жизни. Техника настолько американизирует нас; прогресс настолько атрофирует в нас духовность, что никакие кровавые, святотатственные и противоестественные мечтания фантазеров не смогут сравниться с последствиями этого. Обращаюсь к любому, желающему возразить, что жизнь продолжается.
О религии, полагаю, бесполезно разглагольствовать, искать ее обломки…
Человеческое воображение может легко представить республики или прочие государства, достойные славы, если они управляются святыми, избранными. Но не политическими учреждениями будет характеризоваться всеобщая разруха или всеобщий прогресс; дело вовсе не в названии. Это произойдет от опошления сердец.
Ребенок сбежит из дому, но не в восемнадцать лет, а в двенадцать… Он сбежит не для того, чтобы освободить красавицу-узницу из башни; не для того, чтобы обессмертить чердак возвышенными мыслями, а для того, чтобы организовать прибыльное дело, обогатиться, конкурируя со своим мерзким папашей, основателем и акционером газеты…
Все, что не будет стремлением к Плутосу, будет расценено как бесконечная глупость. Правосудие (если в эту счастливую эпоху еще способно будет существовать правосудие) станет преследовать граждан, не сумевших сколотить состояние.
Твоя супруга, о Буржуа! твоя добродетельная половина, законное обладание которой заменяет тебе поэзию; неусыпный страж твоего сейфа, будет лишь идеалом содержанки.
Твоя преждевременно созревшая дочь возмечтает с колыбели о том, что продаст себя за миллион; а сам ты, о Буржуа, еще меньше поэт, чем сейчас, ты ничего не сумеешь возразить; ты ни о чем не станешь сожалеть… Благодаря прогрессу, у тебя останутся только кишки!
Времена эти близки; кто знает, не наступили ли они уже, и не мешает ли наша толстокожесть их распознать?
Зимняя дрожь
Эти Саксонские часы, которые отстают и бьют тринадцать раз среди своих цветов и богов, чьими они были? Думай, что они прибыли из Саксонии в длинных старинных дилижансах.
(Странные тени свешиваются на изношенные стекла)
И твое венецианское зеркало, глубокое, словно прохладный водоем, в змеистом обрамлении с осыпавшейся позолотой, кто в нем отражался? Ах, я уверен, что не одна женщина смывала этой водой грех своей красоты; и, быть может, я увижу обнаженный призрак, если буду долго смотреть.
— Противный, ты часто говоришь дерзости…
(Я вижу паутины в верху больших окон)
Наш буфет еще очень старый: посмотри, как огонь красит его печальное дерево; тот же возраст и у приглушенных штор; а обивка кресел, лишенных прикрас! а старинные гравюры стен? а все наши древности!.. Не кажется ли тебе, что даже бенгали и синяя птица выцвели со временем?
(Не мечтай о паутинах, дрожащих в верху больших окон)
Ты любишь все это, вот почему я могу жить с тобой. Не желала ли ты, сестра моя со взглядом былых времен, чтобы в одной из моих поэм появились слова: "грация увядших вещей"? Новые предметы тебе не по душе; тебе тоже они внушают страх своей кричащей дерзостью, и ты чувствуешь желание их истрепать, что довольно трудно сделать тем, кто не находит приятным действие.
Иди, закрой старый германский альманах, который внимательно читаешь, хотя он издан больше ста лет назад, короли, о которых там повествуется, все мертвы; и, лежа на древнем ковре, опираясь головой о твои колени, такие трогательные под побледневшим платьем, я буду с тобой беседовать часами, о спокойное дитя; нет больше полей, и улицы пусты; я расскажу тебе о нашей мебели… ты рассеянна?
(Эти продрогшие паутины в верху больших окон)
Примечания
1
"Не важно где, лишь бы вне мира" (англ.)
2
Аромат свежескошенного сена (англ.)
3
Наступал вечер, двусмысленный осенний вечер,
Красавицы, мечтательно повисая на наших руках,
Шепчут тогда такие особенные слова,
Что душа наша трепещет и удивляется.
4
Ибо мы хотим нюанс,
Не цвет, а только нюанс
…………………………………..
А все остальное — литература.
5
…О зеркало!
Холодная вода, которую скука заледенила в раме,
Сколько раз, часами, в отчаянии
От снов и ловя воспоминания, кажущиеся
Листьями, лежащими под твоим льдом, на глубине,
Я возникала в тебе, как далекая тень!
Но ужас! вечером, в твоем строгом водоеме
Я узнала наготу моей растрепанной грезы!
6
Тогда я пробужусь с первозданным жаром,
Прямой и одинокий в античном потоке света,
Лилия! и один из всех вас, для невинности.
7
Лилия (фр.)
8
Эта симфония, созданная в 1864 г., состояла из трех частей: Готье, Бодлер, Банвиль. Легко заметить, что Малларме еще не освободился от бодлеровского влияния; во всех трех частях ощущается дух стихотворений в прозе, а во второй части простодушно перечислены все темы "Цветов зла" (прим. переводчика).
9
Этот текст, тоже относящийся к раннему периоду творчества Малларме, интересен не только тем, что позволяет проследить становление его стиля. В то же самое время Бодлер, не зная о существовании "Грядущего феномена", вносит в дневник запись, которую намеревался включить в памфлет против буржуазной цивилизации. Сопоставляя два этих отрывка, мы сталкиваемся с интереснейшим явлением, "феноменом" литературы: при всем отличии манер письма, совпадение сюжета, тона, настроения, мыслей.
Комментарии
1
Эпиграф. Рэйсбрук Удивительный (1293–1381) — фламандский мистик и теолог, автор нескольких книг; самая известная из них — "Ризы духовного брака". В предисловии к своему переводу этой книги Морис Метерлинк сказал, что Рэйсбрук "соединяет невежество ребенка с мудростью существа, воскресшего из мертвых… И его фразы — языки огня или глыбы льда".
2
герцог д’Эпернон… маркиз д’O — миньоны короля Анри III (1551–1589). Миньоны — изобретение короля — сочетали в себе несколько качеств: они были телохранителями, друзьями, советниками, отличались безумной храбростью и преданностью. В то же время они удовлетворяли малейшие прихоти Анри III, подчинялись всем его капризам. В эпоху войн Лиги миньоны были единственной опорой короля. Из-за них он навлек на себя множество неприятностей, стал жертвой памфлетов и карикатур, но благодаря миньонам поддерживал в государстве порядок.
3
Николь сказал… — Пьер Николь (1625–1695) — французский моралист, автор трактатов "Логика Пор-Руайяля, или Искусство мыслить" (1662) и "Моральные опыты" (1671).
4
…он был экспертом в искренности и недосказанности оттенков. Эти и последующие строки показывают, что Гюисманс находился в русле культурной традиции, шедшей от Э. По ("Философия обстановки") к Гонкурам ("Дом художника"). После Гюисманса она была продолжена О.Уайльдом ("Портрет Дориана Грея") и некоторыми писателями XX в. Идея интерьера как произведения искусства своеобразно вывернута Полем Валери в рассказе "Вечер с господином Тэстом".
5
…произнес проповедь о дендизме… Несколько выдающихся писателей XIX в., начиная с Карлеипя (к ним принадлежали Бодлер, Барбе д'Орвилли, О.Уайльд); основали и разработали философию дендизма. Вот, по словам Карлейля, ее экстракт: "Денди есть Человек, носящий Одежду, Человек, ремесло которого, обязанность и все существование заключаются в ношении Одежды. Все способности его души, духа, кошелька и личности героически посвящены этому одному объекту, мудрому и хорошему ношению Одежды; так что, когда другие одеваются, чтобы жить, он живет, чтобы одеваться… он — Поэт "Одежды".
