Ба Цзинь - Осень
— Я больше не могу, больше не могу, мне самому надо…
Позади раздавался шум, слышались голоса, шаги — кто-то спускался с лестницы. Вдруг к нему подошел Цзюе-минь и спросил его с участием:
— Цзюе-синь, о чем ты думаешь в одиночестве?
Цзюе-синь испуганно поднял голову, взглянул на волевое лицо брата и, облегченно вздохнув, коротко ответил:
— Ни о чем.
— Тогда пойдем, — сочувственно продолжал Цзюе-минь. Он знал, что брат что-то скрывает, но не стал допытываться. Сзади раздался смех, затем обрывки громкого разговора захмелевших Кэ-аня и Кэ-дина и звонкие голоса артистов.
Из беседки вышел Гао-чжун с фонариком, за ним, покачиваясь, шли Кэ-ань и Кэ-дин в обнимку с актерами, а позади шли Су-фу с лампой из рога и Цинь-сун с попугаем. Все это веселое шествие прошло мимо Цзюе-синя, и теперь вдали мелькали только огни фонарей и слышались едва уловимые звуки смеха. Люди, притаившиеся до этого в темноте, за деревьями, насмотревшись на актеров, начали расходиться.
Госпожа Шэнь пошла вместе с Чэнь итай, так как у нее не было своего фонаря. Чэнь итай без умолку восхищалась красотой актеров, поэтому она тоже нуждалась в спутнике, с которым можно было бы поделиться. Они шли, задушевно беседуя.
— На что это похоже? Дедушка в гробу перевернется, обратился Цзюе-синь к Цзюе-миню, указывая в сторону уходившей компании.
— Да, я сегодня насмотрелся, очень интересно, — злорадно ответил Цзюе-минь.
— Ты еще говоришь, что интересно! Я думаю, скоро наступит конец семье Гао! — в сильном гневе промолвил Цзюе-синь.
— Наступит конец? Что же тут особенного? Это уж не моя вина, — с притворным безразличием поддел брата Цзюе-минь. Ему казалось, что брату не следовало так расстраиваться из-за всего этого.
— Что особенного? Да мы с голоду умрем! — гневно возразил Цзюе-синь, разозлившись на упрямство брата.
— С голоду? — усмехнулся Цзюе-минь и продолжал убежденно: — Не думаю, чтобы я не смог прожить без этого дома. Они скандалят? Но какое это имеет отношение к нам? Я убежден, что полезный человек ни за что не будет голодать.
Цзюе-синь с сомнением посмотрел на Цзюе-миня и не нашелся, что ответить.
17
Утром в праздник лета целый час моросил дождь, затем прояснилось. Небо, словно умытое дождем, казалось прозрачнее, чем обычно, и его голубовато-зеленая даль вызвала бодрость. Жары не чувствовалось, пыль прибило дождем. Особняк Гао был залит лучами солнца.
Время шло к полудню. В женском флигеле, по обеим сторонам жертвенного столика, на котором стояли зажженные свечи и курились благовония, собрались все члены семейства от мала до велика. Как и полагалось в таких случаях, мужчины стояли с левой стороны стола, женщины — с правой, и все по очереди, начиная с госпожи Чжоу, по одному подходили к подушечке для коленопреклонения, накрытой красным ковриком, чтобы совершить поклон. Когда последний из домочадцев поднялся с подушечки, Кэ-мин приказал слугам унести ее. Затем старшие — госпожа Чжоу, Кэ-мин и другие — обменялись между собой поклонами, после чего Цзюе-синь и остальная молодежь отвесили поклоны каждому из старших в отдельности. После некоторого оживления в зале снова воцарилась тишина. Все разошлись, только две красных свечи в одиночестве роняли восковые слезы на столик, лениво угасала в своей чашечке ароматная палочка да ветви касатика и полыни безжизненно висели на дверных столбах.
Вернувшись в свою комнату, Цзюе-синь присел было к письменному столу, но неожиданно поднялся и, сам не зная зачем, вышел из комнаты и прошел в зал. От этой холодной, мертвой тишины на душе у него заскребли кошки. Не зная, куда деть себя, он прошелся по залу и заметил, что на гардениях, растущих вдоль дорожки во дворе, пышно расцвели цветы. После дождя в лучах солнца листья и белые цветы казались еще прекраснее, ему захотелось подойти к ним поближе, и он сошел с крыльца. Подставляя лицо солнечным лучам, он упивался густым ароматом цветов, уносившим его мысли куда-то вдаль.
Вдруг через боковую калитку вошли две девушки в новых платьях европейского покроя — одна в светлом, другая в темном; в руках у каждой было по букетику цветов граната, только что сорванных и еще с листьями. Увидев Цзюе-синя, девушки — это были Цуй-хуань и Ци-ся — направились к нему. Подойдя, они склонились в приветственном поклоне и в один голос пожелали ему счастья.
Цзюе-синь ответил легким поклоном. Он глядел на улыбающиеся лица девушек, на огненно-красные цветы граната, приколотые у каждой к волосам, и на цветки гардении, прикрепленные к платьям. «Ведь сегодня праздник у всех», — подумал он, и на его лице тоже появилась улыбка:
— Какие чудесные цветы!
— Если вам они нравятся, барин, я вам дам несколько штук — старой госпоже так много не нужно, — весело отвечала Цуй-хуань, бросив на него быстрый взгляд своих блестящих глаз.
— Не стоит. Я сказал просто так. Сегодня праздник, и у всех хорошее настроение. Идите скорей, отведайте пирожков, — устало улыбаясь, отвечал Цзюе-синь.
Цуй-хуань и Ци-ся вежливо поблагодарили и, улыбаясь, ушли, тихо, но оживленно разговаривая о чем то. Цзюе-синь молча смотрел им вслед, пока они не скрылись, и затем медленно отвел взгляд. Он с горечью подумал: «Почему всем людям сегодня так весело, а мне одному грустно?»
Из дома в дом непрерывно сновали люди. Шумно выбежал вприпрыжку Цзюе-ин, за ним — Цзюе-цюнь и Цзюе-ши. Они, по-видимому, затеяли какую-то новую забаву.
— Как это он может — позавчера только получил трепку, а сегодня уже забыл? — удивленно пробормотал Цзюе-синь, думая о Цзюе-ине. Эта мысль больно кольнула его. — Такой уж, видно, характер — не исправишь, — произнес он безнадежным тоном. И снова с болью подумал о том, что ожидает дядю Кэ-мина.
Из дома вышел, держа подмышкой какую-то иностранную книгу, Цзюе-минь, окликнул с крыльца Цзюе-синя и направился к нему.
— Что, старшая тетя Чжан не приехала? — Это было первое, что услышал Цзюе-синь от него. Он взглянул на брата, невесело улыбнулся и равнодушно ответил: — Сейчас, наверное, приедет. — Он понимал, что Цзюе-минь ожидает не тетку, а двоюродную сестру Цинь. Но сам он ждал именно тетку. Он был уверен, что она придет, так как вчера сама обещала. Но не успел он ответить Цзюе-миню, как его вдруг охватило сомнение, и он добавил неуверенно: — Думаю, что тетя не изменит своего намерения.
— Пожалуй, не изменит. Я слышал, как она несколько раз повторила, что приедет. Хотя она и не привыкла к поступкам дяди Кэ-аня и дяди Кэ-дина, но все это продолжается уже больше года, и она стала относиться к их делам равнодушно, — сказал Цзюе-минь.
— Честно говоря, у нас в доме творится что-то невообразимое, — вздохнул Цзюе-синь. — Не знаю, что будет дальше, если сейчас во время траура заводят наложниц, рожают детей, и даже дядя Кэ-мин не может помешать этому.
— А ты все еще надеешься на что-то хорошее? — с раздражением спросил Цзюе-минь, криво усмехаясь; он хотел было сказать, что, мол, «только ты и считаешься с мнением дяди Кэ-мина», но вовремя удержался и поспешно переменил тему разговора. — Пойду в сад, позанимаюсь.
— Ты что, даже в праздник собираешься заниматься? — удивился Цзюе-синь.
— А мне все равно — праздник или нет, — бросил тот, надменно улыбаясь, и подумал: «Посмотрим, кто добьется большего: я или они».
— Ты — молодец. Да и все вы — молодцы, — с невольной завистью в голосе сказал Цзюе-синь.
— Ты о чем? — не понял Цзюе-минь, но, встретившись взглядом с глазами брата, почувствовал, что догадывается о его состоянии, и заботливо произнес: — Смотри, как всем сегодня весело. Зачем же ты терзаешь себя? Ты слишком много думаешь.
— Да меня сегодня ничего особенно не печалит, — уклончиво ответил Цзюе-синь.
— Зачем же ты стоишь здесь один? — допытывался брат.
— Сейчас пойду, — последовал короткий ответ.
Цзюе-минь понял, что следует прекратить расспросы, и предложил:
— Пойдем вместе. Я зайду к тебе на минутку.
Цзюе-синь молча последовал за братом в свою комнату. Он раздвинул дверные занавески и сразу же увидел, что на столе стоит ваза с только что сорванными цветами граната.
— Гранат? Откуда они у тебя? Не у ворот сорвал? — восхищенно воскликнул Цзюе-минь, который очень любил эти огненно-красные цветы.
Но Цзюе-синь не знал, что и думать: ведь совсем недавно он видел эту пустую вазу в одной из комнат дома! Он и представить себе не мог, что теперь она окажется у него на столе, да еще с цветами! Первая его мысль была о Хэ-сао, но он тут же понял, что заблуждается: цветы были те самые, которые он только что видел. Из густой зелени листьев выглядывали красные бутоны, они были такими яркими, что резали глаза. Комната сразу показалась ему светлее, а в душу словно пахнуло свежим ветром; растроганный, он улыбнулся, и в голосе его зазвенели теплые нотки:
