Дэвид Лоуренс - Сыновья и любовники
Они ожидали увидеть древний и величественный памятник. А оказалось, просто кривой и кособокий обломок скалы, что-то вроде гнилого гриба, одиноко торчит на краю поля. Леонард и Дик сразу принялись вырезать на старом красном песчанике свои инициалы «Л.У.» и «Р.П.», но Пол удержался, он читал в газете язвительные замечания о любителях вырезать свои имена, не умеющих найти иной путь в бессмертие. Потом вся мужская часть компании полезла на скалу, чтобы сверху обозреть окрестности.
Внизу, на поле, повсюду закусывали или веселились фабричные парни и девушки. Дальше виден был сад старого поместья. Его окружала живая изгородь из тиса, по краям газона густо росли желтые крокусы.
— Смотри, — сказал Пол, обращаясь к Мириам. — Какой покой в этом саду!
Она увидела темные тисы и золотые крокусы и с благодарностью подняла глаза на Пола. В окружении всех остальных он, казалось, не принадлежал ей, он был сейчас другой, — не тот ее Пол, который понимал малейшее движение сокровенных глубин ее души, но незнакомец, кто разговаривает на чужом ей языке. Как это больно, даже перестаешь замечать, что тебя окружает. Но вот он вновь к ней вернулся, отбросив свое иное, менее значительное, как ей казалось, «я», и она опять ожила. Ведь он попросил ее посмотреть на этот сад, захотел восстановить их близость. Недовольная происходящим на поле, Мириам повернулась к тихому газону, окруженному густо растущими замкнутыми крокусами. И ощутила покой, чуть ли не блаженство. Будто они с Полом очутились совсем одни в этом саду.
Потом он опять ее оставил и присоединился к остальным. Скоро отправились домой. Мириам одиноко плелась позади всех. Она не вписывалась в эту компанию; очень редко у нее завязывалось с кем-либо хоть подобие дружбы — единственным ее другом, товарищем, возлюбленным была Природа. Она видела, как устало садится солнце. В темнеющих, холодных живых изгородях кое-где виднелись красные листья. Она задерживалась и собирала их с нежностью, со страстью. Кончики пальцев, движимые любовью, поглаживали их, страсть, заполнившая сердце, их грела.
И вдруг Мириам осознала, что она одна на незнакомой дороге, и заторопилась. За поворотом она увидела Пола; он склонился над чем-то в сосредоточенном, упорном, терпеливом и, кажется, безнадежном раздумье. Мириам замешкалась, присматриваясь.
Пол все стоял посреди дороги, чем-то поглощенный. Позади него яркий солнечный луч, прорезавший обесцвеченный серый вечер, казалось, выхватил его темный силуэт. Он стоял гибкий и собранный, и заходящее солнце словно подарило его ей. Острой болью поразило Мириам внезапное прозрение — ей суждено его полюбить. И она постигла его, постигла в нем редкое богатство, постигла его одиночество. Трепеща, будто при некоем «благовещении», она медленно пошла к нему.
Он наконец поднял глаза.
— Как? — воскликнул он с благодарностью, — ты меня ждала!
В глазах его залегла глубокая тень.
— Что случилось? — спросила она.
— Вот, пружина сломана, — и он показал, где поврежден его зонтик.
Мгновенно, пристыженная, она поняла, что зонтик сломал не он, виноват ее брат Джеффри.
— Это ведь просто старый зонтик, правда? — спросила она.
Странно, почему он, который обычно не расстраивался из-за пустяков, делает сейчас из мухи слона.
— Но это был зонтик Уильяма, и мама непременно узнает, — негромко сказал он, все еще терпеливо стараясь починить зонтик.
Его слова пронзили Мириам. Да, значит, правильно она его понимает! Она посмотрела на него. Но ощутила его сдержанность и не посмела его утешать, не решилась даже мягко заговорить.
— Пойдем, — сказал Пол. — Ничего у меня не получается. — И они молча пошли по дороге.
В тот же вечер они прогуливались под деревьями у Нижнего луга. Пол заговорил лихорадочно, будто пытался убедить самого себя.
— Знаешь, — с трудом произнес он, — если любишь кого-то, то и он любит.
— Да, — отвечала Мириам. — Так мне мама говорила, когда я была маленькая: «Любовь порождает любовь».
— Вот и по-моему, что-то в этом роде непременно должно быть.
— Надеюсь, — сказала она. — Ведь если не так, любовь могла бы стать просто пыткой.
— Да, но так и есть… по крайней мере для большинства людей, — сказал Пол.
И Мириам, подумав, что он успокоился, почувствовала свою силу. Ту неожиданную встречу с ним на дороге она всегда считала откровением. А этот разговор запечатлелся в ее душе слово в слово, точно некий закон.
Теперь она была за него и для него. Когда примерно в эту пору он задел честь семейства Ливерсов какими-то высокомерно-обидными словами, она вступилась за него, уверенная, что он прав. И в эту пору ей снились про него сны, живые, незабываемые. Позднее сны эти повторились, но стали психологически утонченней.
В пасхальный понедельник та же самая компания отправилась на экскурсию в замок Уингфелд. Среди суеты праздничной толпы, взбудораженная, в спешке Мириам села в Сизли-бридж в поезд. Сошли они с поезда в Олфретоне. Пол с любопытством присматривался к улице и углекопам с собаками. Тут обитало новое племя шахтеров. Мириам пришла в себя, только когда компания остановилась у церкви. У входа они оробели — как бы из-за сумок с едой их не выставили. Первым вошел тощий забавник Леонард; Пол, который предпочел бы умереть, только бы его не выгнали, вошел последним. По случаю Пасхи церковь была в праздничном убранстве. Казалось, в купели растут сотни белых нарциссов. Неяркий, разноцветный свет вливался в окна, и воздух трепетал, насыщенный нежным ароматом лилий и нарциссов. Все это согрело душу Мириам. Пол опасался, как бы не сделать что-нибудь неподобающее: он проникся царящим здесь духом. Мириам повернулась к нему. Он ответил ей взглядом. Сейчас они были едины. Он не решился пройти ближе к алтарю. И любо ей это было. В молитве рядом с ним душа ее расцветала. Для Пола скудно освещенные храмы всегда были исполнены таинственного очарования. Весь скрытый в нем мистицизм трепетно пробуждался. Мириам невольно подалась к нему. И вместе они молились.
Она почти не разговаривала с другими спутниками. В разговоре с ней они сразу терялись. И она почти все время молчала.
Когда компания взобралась по крутой тропе к замку, уже перевалило за полдень. Под необыкновенно теплыми живительными лучами солнца все источало нежный свет. Раскрылись фиалки и чистотел. Всех захлестнула радость. Поблескивающая листва пышно разросшегося плюща, бледно-серые крепостные стены, мягкие очертания всего, что окружало развалины, были великолепны.
Замок сложен из твердого, светло-серого камня, наружные стены глухие, невозмутимые. Самые юные шумно выражали свой восторг. Их охватило беспокойство, чуть ли не страх, как бы их не лишили счастья все тут разведать. В первом внутреннем дворе, окруженные высокими, кое-где разрушенными стенами, стояли повозки, оглобли праздно лежали на земле, ободья колес сверкали красно-золотой ржавчиной. И тихо было, ни звука.
Все торопливо заплатили по шестипенсовику и несмело прошли через красивую, безупречных очертаний арку в следующий внутренний двор. Они робели. Здесь, где некогда была зала, среди каменных плит пола расцветал боярышник. В тени, в стенах вокруг — таинственные расщелины и провалы, разрушенные комнаты.
Перекусив, опять отправились осматривать развалины. На этот раз пошли и девушки, и мужская часть компании исполняла роль проводников и экскурсоводов. В углу стояла высокая башня, казалось, готовая обрушиться, в которой, по слухам, была заключена королева Шотландии Мария.
— Подумать только, что тут ходила королева! — негромко сказала Мириам, поднимаясь по разбитым ступеням.
— Если только могла взобраться, — сказал Пол, — у нее же наверняка был отчаянный ревматизм. С ней наверняка обращались гнусно.
— По-твоему, она этого не заслужила? — спросила Мириам.
— По-моему, нет. Просто она была неугомонная.
Они поднимались выше по винтовой лестнице. Крепкий ветер задувал в бойницы и внутри устремлялся вверх по пролету, надувал, точно шар, юбки Мириам, она смущалась, но вот Пол ухватил юбку за кайму и стал ее придерживать. Сделал он это совсем просто, как если бы поднял ее перчатку. И это запомнилось ей навсегда.
Старый, красивый плющ густо увил разрушенный верх башни. Здесь было и немало холодных, бледных бутонов желтофиолей. Мириам хотела перегнуться, сорвать ветку плюща, но Пол ей не позволил. Вместо этого ей пришлось ждать у него за спиной, а он срывал их по одной веточке и, как истый рыцарь, по одной протягивал ей. Казалось, башня раскачивается под ветром. Внизу расстилались сельские дали — мили и мили лесов, — но и проблески пастбищ.
Подземелье замка было очень хорошо и прекрасно сохранилось. Пол делал набросок, Мириам стояла рядом. Ей думалось о Марии Шотландской, что не умела понять постигшего ее несчастья и упорно, безнадежно всматривалась в даль, за холмы, откуда не приходила помощь, или сидела здесь, в подземелье, и слушала слова о Боге, такие же холодные, как этот склеп.
