Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге
— Что ты говоришь, Анна!
— Если я и рассказала тебе эту историю, неужели ты думаешь, я сделала это с легким сердцем? Ведь я рассказывала ее, кусками вырывая сердце из своей груди.
— Почему же ты тогда сделала это?
— Почему? Да потому, что я не хочу, не желаю, чтобы он сделался любовником замужней дамы...
Глава тринадцатая
МАМЗЕЛЬ МАРИ
Тише, тише!
Над моей головой что-то жужжит. Это, должно быть, летает шмель. Постойте немного! Вы чувствуете, какое благоухание? Готова поклясться, что это пахнут полынь, лаванда, черемуха, сирень и нарциссы. Как чудесно вдыхать этот аромат в осенний пасмурный вечер среди шумного города. Стоит мне только представить себе этот благословенный уголок, как тотчас же я слышу жужжание и вокруг меня распространяется аромат, и я невольно переношусь своими воспоминаниями в обнесенный живой изгородью маленький четырехугольный садик, полный цветов. По углам густая сирень образует нечто вроде беседок, скрывая узкие деревянные скамьи, а вокруг цветочных клумб, которым придана форма сердца или звезды, вьются узкие дорожки, посыпанные белым речным песком. С трех сторон садик окружен лесом. Вплотную к нему подступают одичавшие рябина и черемуха; аромат их красивых цветов смешивается с благоуханием сирени. Подальше в несколько рядов выстроились березы, а там уже начинается ельник, настоящий дремучий лес — притаившийся, темный, мохнатый, колючий.
С четвертой же стороны к садику примыкает маленький серый домик.
Лет шестьдесят тому назад садик этот принадлежал фру Муреус, из Свартшё, которая зарабатывала себе на жизнь тем, что шила стеганые одеяла крестьянам и готовила им обеды по праздникам.
Милые друзья! Среди многих хороших вещей, которые я вам советую приобрести, — прежде всего я упомяну пяльцы для стежки одеял и маленький садик. Большие, неуклюжие старинные пяльцы с расшатанными винтами и сбитыми коромыслами, пяльцы, за которыми одновременно могут работать пять-шесть человек, состязаясь в быстроте и в ловкости, чтобы получались самые красивые стежки С изнанки; работая за этими пяльцами, едят печеные яблоки, болтают без умолку и играют в «путешествие по Гренландии» или в «чур кольцо» и хохочут так, что белки в лесу падают с деревьев от испуга. Такие пяльцы, дорогие мои друзья, для зимы, а для лета — маленький садик! Не огромный сад, куда вкладываешь гораздо больше денег, чем получаешь удовольствия, — нет, а просто маленький цветник! Пусть он будет совсем небольшой, чтобы вы могли сами ухаживать за ним. Посадите на небольших клумбах кусты шиповника, а вокруг них незабудки, и пусть крупные махровые маки окаймляют клумбы и песчаные дорожки. Не забудьте и красновато-бурую скамью, обросшую со всех сторон орликами и кудрявками!
Но пяльцы и цветник — это еще не все, чем владела старая фру Муреус. У нее было трое дочерей, веселых и работящих, и небольшой домик у дороги. У нее были также небольшие сбережения на самом дне сундука, старомодные шелковые шали, несколько кресел с прямыми спинками и много полезных знаний, необходимых тому, кто сам должен зарабатывать себе на хлеб.
Но все-таки самое лучшее, чем обладала фру Муреус, были пяльцы, которые обеспечивали ее работой круглый год, и цветник, который радовал ее в продолжение всего лета.
Кроме того, в домике фру Муреус, на чердаке, снимала мансарду одна маленькая высохшая мамзель. Ей было лет сорок. У мамзель Мари, как всегда называли ее, была своя точка зрения по многим вопросам, как это, впрочем, часто бывает с теми, кто живет одиноко и постоянно рассуждает о предметах совершенно ему незнакомых.
Мамзель Мари считала, что любовь есть источник всех бед в этом печальном мире.
Каждый раз перед сном она складывала руки на груди и читала вечерние молитвы. Прочтя «Отче наш» и «Господи, благослови нас», она всегда просила бога уберечь ее от любви. «Любовь принесла бы мне только несчастье, — говорила она. — Я стара, некрасива и бедна. Нет, мне нельзя влюбляться!»
Целыми днями она сидела в своей комнате на чердаке маленького домика фру Муреус и вязала каким-то затейливым узором гардины и скатерти. Все это она продавала крестьянам и господам. Она мечтала скопить немного денег, чтобы купить себе маленький домик.
Иметь свой собственный домик на вершине холма, откуда бы открывался широкий вид на горы и церковь в Свартшё, было ее заветной мечтой. Но о любви она и слышать не хотела.
Если в летние вечера до нее доносились звуки скрипки, на которой музыкант, сидя где-нибудь на заборе, играл польку, а молодежь отплясывала так, что пыль стояла столбом, она всегда обходила то место стороной, делая большой крюк по лесу, лишь бы не слышать и не видеть все это. Если случалось на рождество, что в домик фру Муреус забегали крестьянские девушки, прося ее дочерей помочь им приодеться на свадьбу, и те украшали их миртовым венком или высокой короной из шелка и стекляруса, нарядным шарфом или букетиком искусственных роз и пришивали к подолу юбки гирлянды цветов из тафты, мамзель Мари не выходила из своей комнаты: она оставалась у себя наверху, так как не желала видеть, как наряжают невест во славу любви.
Когда в зимние вечера дочери фру Муреус сидели за пяльцами, большая комната рядом с сенями сияла чистотой и уютом, а подвешенные перед очагом спелые яблоки крутились и пеклись на огне; сюда заглядывали часто и красивый Йёста Берлинг и кроткий Фердинанд. Они принимались поддразнивать девушек, то выдергивая нитку из иголки, то мешая им делать ровные стежки, и комната наполнялась веселым шумом, возней; молодые люди ухаживали за девушками, их руки то и дело встречались под пяльцами в нежном пожатии. И тогда мамзель Мари с досадой свертывала вязание и уходила к себе, ибо она ненавидела любовь и все, что напоминало о ней.
Но злоключения любви были ей хорошо знакомы, и о них она умела порассказать. Она не переставала удивляться, как это любовь еще осмеливается давать о себе знать, как не смели ее с лица земли жалобы покинутых, проклятья тех, кого она сделала преступниками, и горестные стоны несчастных, на кого она наложила свои ненавистные цепи. Ей казалось непостижимым, что любовь по-прежнему свободно и легко парит на своих крыльях, а не погружается в пучину забвения под бременем раскаянья и стыда.
Конечно, и мамзель Мари была в свое время молодой, но с любовью она никогда не ладила. Ее не привлекали ни танцы, ни ласки. Гитара ее матери, запыленная, с оборванными струнами, висела на чердаке. Никогда не прикасалась она к ее струнам и не пела нежных любовных романсов.
В ее комнате на окне стоял розовый куст, доставшийся ей от матери. Она редко поливала его, так как не любила цветов — этих детей любви; он стоял покрытый пылью и паутиной и никогда не распускался.
Она почти не заглядывала и в садик фру Муреус, где порхали бабочки и щебетали птицы, а благоухающие цветы рассказывали о любви подлетающим к ним пчелам, — все говорило о ненавистном ей чувстве.
Но вот однажды прихожане Свартшё решили установить в своей церкви орган. Это было летом, за год до того, как кавалеры сделались хозяевами в Экебю. Вскоре приехал молодой органный мастер. Он тоже стал квартирантом фру Муреус и тоже поселился в мансарде на чердаке.
И вот он установил орган, который издавал в высшей степени странные звуки: в мелодию мирного псалма неизвестно как и почему вдруг начинали врываться зловещие басовые ноты, — так что даже во время рождественской заутрени дети в церкви пугались органа и плакали.
Вряд ли этот молодой человек был большим мастером своего дела, но зато он был веселым парнем, и в глазах У него сияло солнце. Для всякого у него находилось дружеское слово — для богатого и для бедного, для старого и молодого. Вскоре он сделался хорошим другом своих хозяев; ах, даже больше, чем другом.
Вечерами, вернувшись домой с работы, он то помогал фру Муреус перематывать нитки, то работал вместе с девушками в саду. А иногда декламировал из «Акселя» или пел о Фритьофе[19]. Он никогда не уставал поднимать клубок мамзель Мари, как бы часто она его ни роняла, и даже починил ее стенные часы.
Он не покидал ни одного бала, не перетанцевав со всеми, от старой дамы и до самой молоденькой девушки; а если случалось, что ему не везло, то он подсаживался к кому-нибудь и поверял случайной собеседнице свои неудачи. Да, это был именно такой человек, о котором мечтают женщины! И что самое удивительное — он никогда ни с одной из них не говорил о любви. Прошло всего несколько недель, как он поселился в мансарде фру Муреус, но уже все девушки влюбились в него, и даже бедная мамзель Мари поняла, что все ее молитвы были напрасны.
Это была пора печали и радости. Слезы капали на пяльцы и смывали нанесенный мелом рисунок. По вечерам какая-нибудь бледная мечтательница, бывало, сидела в сиреневой беседке, а наверху мамзель Мари пела, аккомпанируя себе на одетой в новые струны гитаре, томные любовные романсы, которым она выучилась у своей матери.
