Ян Добрачинский - Тень Отца
Ирод поднял руку на прощание, и гости вновь поклонились ему с достоинством. Они вышли в сопровождении Филиппа. Когда за ними закрылись большие двери дворца, Ирод издал крик, похожий на волчий вой, и свалился с трона на пол. Страшная боль сжала его внутренности своими железными клещами.
2
— Ну, что ты об этом думаешь? — спросила Саломея.
Ирод сидел на своем ложе. Его лицо было настолько искажено болью, что, казалось, на нем не было ничего, кроме лихорадочно горящих глаз и большого носа. Огромные усилия, которые он предпринимал, чтобы скрыть свои страдания, изнуряли его сильнее, чем те минуты, когда он позволял себе кричать от боли.
— Ты была права, — проворчал он, — что обратила на них внимание. Это, наверное, посланники парфянского царя. Должно быть, до него дошло, что я болен. Наверное, он думает, что я уже умираю. Эту историю о каком‑то Саошьянте они рассказали для видимости. Я не верю тому, что они говорили. Парфянский царь их прислал, чтобы выяснить ситуацию.
— И ты думаешь, что эта история о родившемся младенце ничего не значит?
— До них дошли фарисейские сказки. В действительности они ищут себе здесь союзников.
— Следовательно, их надо выслать…
— Сначала я должен поговорить с иудеями. Пришли уже те, кого я вызвал?
— Они здесь и ждут, когда ты позволишь им предстать перед тобой.
— Пусть войдут. Только скажи им, чтобы говорили кратко. Пусть не болтают, как они это умеют. У меня нет сил выслушивать глупости. Я уже должен быть в Каллирое. Там, я уверен, боли пройдут. И надо же было этим парфянам появиться именно сейчас! А ведь это ты привела их во дворец…
— Ты сам сказал, что я поступила правильно.
— Да. Это правда. Ты была права. Позови этих иудеев!
Они вошли в зал по одному, скованные, прямые, одетые в стелющиеся по земле одежды. На одеяниях священников были знаки их достоинства. Первым вошел первосвященник Симон, сын Бефы, тесть Ирода, отец прекрасной Мариамны, ставшей женой Ирода после смерти Мариамны из рода Хасмонеев. Чтобы повысить в достоинстве ту, которую хотел сделать своей законной женой, Ирод сделал Симона первосвященником, лишив этой должности прежнего первосвященника — Иисуса, сына Фоаба. Симона сопровождали несколько священников. За ними, потупив глаза, словно желая показать, насколько они равнодушны к великолепию дворца, а, возможно, и чтобы не смотреть на стоявшие по углам комнаты греческие скульптуры, вошли несколько фарисеев во главе с Полионом и Самеем — двумя фарисейскими предводителями, поддерживающими близкие отношения с царем. Два молодых фарисея вели под руки Гиллеля*, уважаемого во всем иудейском царстве, а также за его пределами, то есть везде, где находились иудейские диаспоры.
Вошедшие встали полукругом перед царем. На их лицах проглядывала тревога, которую им не удавалось скрыть. Ведь они не знали, для чего в действительности были вызваны. Ирод внушал им страх. Хотя он старался быть вежливым с ними, они знали, что царь способен быть одновременно и лисой, и львом. А кроме того, они считали, что болезнь сделала Ирода безумным.
Ирода, как всегда, окружали клубы ароматного дыма. Саломея стояла за спиной брата, готовая прийти к нему на помощь.
— Вы знаете, для чего я вас вызвал? — спросил царь.
— Мы лишь догадываемся, — от имени всех ответил Симон. — Думаем, что речь идет о людях, прибывших из Парфянского царства.
— Да. Вы слышали, зачем они приехали?
— Царевна Саломея сказала нам…
— Что вы думаете об этой истории?
Взоры пришедших устремились на Гиллеля.
— Мы знаем, царь, об этом деле… — Гиллель заговорил булькающим голосом, который, однако, становился все более внятным. — В далекие годы, когда парфянский царь оказал милость народу Израиля и разрешил ему вернуться в землю отцов, были иудейские ученые, которые стремились в своих трудах показать, что верования учеников Заратуштры — отзвук наших ожиданий Мессии. И, кажется, они ждут того же самого, что и мы, в течение уже многих веков — того, что завещано нам и совершится единственно для нас…
— Ты хочешь сказать, — Ирод прервал Гиллеля, — что парфяне, надеясь на приход своего Саошьянта, ждут попросту иудейского Мессию?
— Именно так, царь. Истина, словно солнце, отражается в тысячах зеркал.
— Хорошо, — Ирод потянулся за кубком вина, смешанного с травяным настоем, чтобы ослабить надвигающийся приступ боли. — Когда должен прийти этот Мессия?
Свой вопрос Ирод задал Симону, но тот кивком головы переадресовал его к стоявшему рядом священнику. Тот сделал то же самое. От одного к другому, словно покатившаяся монета, вопрос обежал стоявших полукругом людей и вновь остановился на Гиллеле.
— Ты нас спрашиваешь, царь, — сказал великий ученый, — о том, что ведомо только Всевышнему, да прославится Его имя. Но есть знаки…
— Какие знаки? — Ирод вновь прервал торжественную речь Гиллеля. — Где они?
— Эти знаки появляются исключительно в сердцах людей. Есть те, кто чувствует, что время приблизилось…
Гиллель не счел нужным добавлять что‑то еще к этим словам. Ирод подождал немного, затем вновь взял кубок. Он хотел сохранить силы до конца этой беседы. В сущности, он не переносил фарисеев, считая их спесивыми мудрецами. Гиллелю он оказывал почтение, с Полионом и Самеем обсуждал различные вопросы. Ему казалось, что посредством таких контактов он держит под контролем опасную секту. Он знал, что массы непросвещенных амхаарцев, хотя и презираемые фарисеями, питают по отношению к ним благоговейный страх. Эти книжники были хозяевами тайн этого странного народа, которым ему довелось править. Тот, кто хотел управлять иудеями, был вынужден считаться с фарисеями. Ирод был царем иудеев и хотел им быть. Этот народ раздражал его, но одновременно манил своей необычностью. Это было так, как с Мариамной из рода Хасмонеев: он любил ее до безумия, но одновременно подозревал ее, боялся и временами ненавидел. Когда‑то ему казалось, что он может уничтожить фарисеев. Но они возродились. Они казались несокрушимыми. Со священниками было легче. Они превыше всего ценили прибыль, благосостояние и хорошие отношения с властью. Они не считали, что иудейская религия единственно верная, а все, кто верит иначе, — либо глупцы, либо грешники, осужденные на погибель. Симон, бывший родом из Александрии, привык жить в соседстве с греками и никогда бы не сказал так, как недавно высказался один из фарисеев (о чем донесли Ироду): «Проклят тот, кто разводит свиней, и проклят тот, кто учит сына греческой мудрости». Фарисеи были несносны в своей гордыне. Именно их взгляды, которыми они заражали массы, способствовали тому, что царство Ирода оставалось совершенно не похожим на другие царства. Несмотря на это цезарь оказал иудеям столько милостей, сколько ни одному другому подвластному ему народу. В Риме об иудеях говорили с презрением. Повсюду, где только существовали иудейские колонии, сказывалось влияние фарисеев. Теперь они стояли перед Иродом, опустив глаза. Он ненавидел их, но чувствовал, что должен с ними считаться. Фарисеи утверждали, что они в большей степени, чем все остальные, находятся под опекой иудейского Бога… Может быть, так и было в действительности? Может быть, они знали какие‑то таинственные заклинания? Ирод знал, что они были замешаны в заговоре Антипатра и Ферора, но не пытался добиться от них, чт° именно они обещали заговорщикам.
— Я слышал, — произнес Ирод, глядя исподлобья на стоящих перед ним людей, — что этот Мессия должен родиться тогда, когда иудейским царем будет человек не из колена Иуды. Так ли говорят ваши предсказания?
Они с тревогой переглянулись. На этот раз выразителем общего мнения стал Самей.
— Это предсказание туманно, его можно по–разному толковать…
— И все же, есть что‑то такое? Гиркан, прежде чем понес заслуженное наказание, был в Парфии. Кто знает, что он там наплел! Люди, которые приехали сюда, могли знать об этом предсказании.
Иудеи дипломатично молчали. Ирод окинул их лица гневным взглядом, и они внутренне сжались.
— Где должен родиться этот Мессия? — резко бросил Ирод, словно метнул копье.
Их взоры избегали глаз царя; они вновь обежали круг, чтобы остановиться на Гиллеле.
— Предсказание говорит ясно, — сказал, помолчав, раввин. Затем он произнес речитативом, словно пел песню: «Ты, Вифлеем, город Иуды, не останешься без почестей среди городов иудейских, потому что в твоих стенах родится вождь, который будет царствовать над народом Израиля…»
— Вифлеем? — Ирод провел рукой по своей бороде, которая, не будучи подкрашенной, выглядела так, словно была посыпана пеплом. — Это та нищая деревня неподалеку отсюда, в которой выдыхается род Давида?
— У нас нет другого Вифлеема, — заметил Полион. — Ты прав, царь, это бедная деревня. Род Давида пришел в упадок и утратил былое значение.
