Эрнест Хемингуэй - Рассказы. Прощай, оружие! Пятая колонна. Старик и море
— Ладно, — сказал он. — Желаю вам заснуть.
Мне было слышно, как он, хрустя соломой, завернулся в свое одеяло. Потом он затих, и я услышал его ровное дыхание. Вскоре он захрапел. Я долго слушал, потом я перестал к нему прислушиваться и снова стал слушать, как едят шелковичные черви. Они ели не переставая, и все время что-то падало в листья. У меня появилось новое занятие: лежа в темноте с открытыми глазами, я стал думать обо всех девушках, которых я знал, и о том, какие бы из них вышли жены. Это было очень интересно и на время вытеснило рыбную ловлю и помешало молитвам. Но в конце концов я вернулся к рыбной ловле, так как оказалось, что реки я все могу припомнить и в каждой всегда находилось что-то новое, тогда как девушки, после того как я подумал о них несколько раз, стали расплываться в моей памяти и в конце концов расплылись совсем и стали все на одно лицо, и я бросил думать о них. Но молитв я не бросил, и часто ночами я молился за Джона, и его разряд был отпущен с действительной службы до октябрьского наступления. Я был рад, что это так вышло, потому что он причинил бы мне немало забот. Несколько месяцев спустя он навестил меня в миланском госпитале и был очень огорчен, что я еще не женился, и представляю, как бы он расстроился, узнав, что я до сих пор не женат. Он думал вернуться в Америку, и не сомневался в пользе брака, и был уверен, что брак улаживает все.
ИЗ КНИГИ РАССКАЗОВ «ПОБЕДИТЕЛЬ НЕ ПОЛУЧАЕТ НИЧЕГО»
Там, где чисто, светло[50]
Перевод Е. Романовой.
Был поздний час, и никого не осталось в кафе, кроме одного старика, — он сидел в тени дерева, которую отбрасывала листва, освещенная электрическим светом. В дневное время на улице было пыльно, но к ночи роса прибивала пыль, и старику нравилось сидеть допоздна, потому что он был глух, а по ночам было тихо, и он это ясно чувствовал. Оба официанта в кафе знали, что старик подвыпил, и хоть он и хороший гость, но они знали, что если он слишком много выпьет, то уйдет, не заплатив; потому они и следили за ним.
— На прошлой неделе покушался на самоубийство, — сказал один.
— Почему?
— Впал в отчаяние.
— От чего?
— Ни от чего.
— А ты откуда знаешь, что ни от чего?
— У него уйма денег.
Оба официанта сидели за столиком у стены возле самой двери и смотрели на террасу, где все столики были пусты, кроме одного, за которым сидел старик в тени дерева, листья которого слегка покачивались на ветру. Солдат и девушка прошли по улице. Свет уличного фонаря блеснул на медных цифрах у него на воротнике. Девушка шла с непокрытой головой и спешила, чтобы не отстать.
— Патруль заберет его, — сказал официант.
— Какая ему разница, он своего добился.
— Ему бы сейчас лучше с этой улицы уйти. Прямо на патруль наскочит. И пяти минут нет, как прошли.
Старик, что сидел в тени, постучал рюмкой о блюдце. Официант помоложе вышел к нему.
— Вам чего?
Старик посмотрел на него.
— Еще коньяку, — сказал он.
— Вы будете пьяны, — сказал официант.
Старик смотрел на него. Официант ушел.
— Всю ночь просидит, — сказал он другому. — Я совсем сплю. Раньше трех никогда не ляжешь. Лучше бы он помер на прошлой неделе.
Официант взял со стойки бутылку коньяка и чистое блюдце и направился к столику, где сидел старик. Он поставил блюдце и налил рюмку дополна.
— Ну, что бы вам помереть на прошлой неделе, — сказал он глухому. Старик пошевелил пальцем.
— Добавьте еще, — сказал он.
Официант долил в рюмку еще столько, что коньяк потек через край, по рюмке, прямо в верхнее блюдце из тех, что скопились перед стариком.
— Благодарю, — сказал старик.
Официант унес бутылку обратно в кафе. Он снова подсел за столик у двери.
— Он уже пьян, — сказал он.
— Каждую ночь пьян.
— Зачем ему было на себя руки накладывать?
— Откуда я знаю.
— А как он это сделал?
— Повесился на веревке.
— Кто ж его из петли вынул?
— Племянница.
— И к чему это она?
— За его душу испугалась.
— А сколько у него денег?
— Уйма.
— Ему, должно быть, лет восемьдесят.
— Я бы меньше не дал.
— Шел бы он домой. Никогда раньше трех не ляжешь. Разве это дело?
— Нравится ему, вот и сидит.
— Скучно ему одному. А я не один — меня жена в постели ждет.
— И у него когда-то жена была.
— Теперь ему жена ни к чему.
— Ну, не скажи. С женой ему, может быть, лучше было бы.
— За ним племянница ходит.
— Знаю. Ты ведь сказал — это она вынула его из петли.
— Не хотел бы я дожить до его лет. Противные эти старики.
— Не всегда. Он старик аккуратный. Пьет, ни капли не прольет. Даже сейчас, когда пьяный. Посмотри.
— Не хочу и смотреть на него. Скорей бы домой шел. Никакого ему дела нет до тех, кому работать приходится.
Старик перевел взгляд с рюмки на другую сторону площади, потом — на официантов.
— Еще коньяку, — сказал он, показывая на рюмку.
Тот официант, который спешил домой, вышел к нему.
— Конец, — сказал он так, как говорят люди неумные с пьяными или иностранцами. — На сегодня ни одной больше. Закрываемся.
— Еще одну, — сказал старик.
— Нет. Кончено.
Официант вытер край столика полотенцем и покачал головой.
Старик встал, не спеша сосчитал блюдца, вынул из кармана кожаный кошелек и заплатил за коньяк, оставив полпесеты на чай.
Официант смотрел ему вслед. Старик был очень стар, шел неуверенно, но с достоинством.
— Почему ты не дал ему еще посидеть и выпить? — спросил официант, тот, что не спешил домой. Они стали закрывать ставни. — Ведь еще и половины третьего нет.
— Я хочу домой, спать.
— Ну, один час, какая разница?
— Для меня — больше, чем для него.
— Час для всех — час.
— Ты и сам, как старик, рассуждаешь. Может купить себе бутылку и выпить дома.
— Это совсем иное дело.
— Да, это верно, — согласился женатый. Он не хотел быть несправедливым. Просто он очень спешил.
— А ты? Не боишься прийти домой раньше обычного?
— Ты что, оскорбить меня хочешь?
— Нет, друг, просто шучу.
— Нет, — сказал тот, который спешил. Он запер внизу ставню и выпрямился. — Доверие. Полное доверие.
— У тебя и молодость, и доверие, и работа есть, — сказал официант постарше. — Что еще человеку надо.
— А тебе чего не хватает?
— А у меня всего только работа.
— У тебя все то же, что у меня.
— Нет. Доверия у меня никогда не было, а молодость прошла.
— Ну, чего стоишь? Перестань болтать глупости, давай запирать.
— А я вот люблю засиживаться в кафе, — сказал официант постарше. — Я из тех, кто не спешит в постель. Из тех, кому ночью нужен свет.
— Я хочу домой, спать.
— Разные мы люди, — сказал официант постарше. Он уже оделся, чтобы уходить. — Дело вовсе не только в молодости и доверии, хотя и то и другое чудесно. Каждую ночь мне не хочется закрывать кафе потому, что кому-нибудь оно очень нужно.
— Ну что ты, ведь кабачки всю ночь открыты.
— Не понимаешь ты ничего. Здесь чисто, опрятно, в кафе. Свет яркий. Свет — это большое дело, а тут вот еще и тень от дерева.
— Спокойной ночи, — сказал официант помоложе.
— Спокойной ночи, — сказал другой.
Выключая электрический свет, он продолжал разговор сам с собой. Главное, конечно, свет, но нужно, чтобы и чисто было и опрятно. Музыка ни к чему. Конечно, музыка ни к чему. У стойки бара с достоинством не постоишь, а в такое время больше пойти некуда. А чего ему бояться? Да и не в страхе дело, не в боязни! Ничто — и оно ему так знакомо. Все — ничто, да и сам человек — ничто. Вот в чем дело, и ничего, кроме света, не надо, да еще чистоты и порядка. Некоторые живут и никогда этого не чувствуют, а он-то знает, что все это nada у pues nada у nada у pues nada.[51] Отче ничто, да святится ничто твое, да при-идет ничто твое, да будет ничто твое, яко в ничто и в ничто. Nada у pues nada.
Он усмехнулся и остановился возле бара с блестящим титаном для кофе.
— Для вас? — спросил бармен.
— Nada.
— Otro loco más,[52] — сказал бармен и отвернулся.
— Маленькую чашечку, — сказал официант.
Бармен налил ему кофе.
— Свет яркий, приятный, а вот стойка не начищена, — сказал официант.
Бармен посмотрел на него, но ничего не ответил. Был слишком поздний час для разговоров.
— Еще одну прикажете? — спросил бармен.
— Нет, благодарю вас, — сказал официант и вышел.
Он не любил баров и погребков. Чистое, ярко освещенное кафе — совсем другое дело. Теперь, ни о чем больше не думая, он пойдет домой, в свою комнату. Ляжет в постель и на рассвете наконец уснет. В конце концов, сказал он сам себе, может быть, это просто бессонница. Со многими бывает.
