Жан-Поль Сартр - Дороги свободы. III.Смерть в душе. IV.Странная дружба
— А разве нет?
— Да, это так, — сказала она. — И все же, мой маленький хулиган, ты слишком уверен в своих чарах.
Огонек в его глазах погас; он уставился на свои колени, и Лола обратила внимание, как двигаются его челюсти.
— А тебе эта жизнь понравится? — спросила она.
— Я буду счастлив, если мы всегда будем вместе, — галантно ответил Борис.
— Но ты говорил, что испытываешь отвращение к преподаванию.
— А чем другим еще могу я теперь заняться? Я тебе скажу все как есть, — продолжал он. — Пока я воевал, я не задавал себе вопросов. Но теперь я задумываюсь: для чего я создан?
— Ты хотел заниматься литературой.
— Я никогда об этом не думал всерьез; в сущности, мне нечего сказать. Понимаешь, я думал, что война еще продлится и меня убьют, и теперь я захвачен всем этим врасплох.
Лола внимательно посмотрела на него.
— Ты жалеешь, что война закончилась?
— Она не закончилась, — сказал Борис. — Англичане еще воюют; не пройдет и полгода, как в войну втянутся и американцы.
— Но для тебя, во всяком случае, она закончилась.
— Верно, — подтвердил Борис. — Для меня закончилась.
Лола продолжала пристально смотреть на него.
— Для тебя и для всех французов, — добавила она.
— Не для всех! — с жаром возразил он. — Те, что сейчас в Англии, будут сражаться до конца.
— Понимаю, — сказала Лола.
Она затянулась и бросила окурок на пол. Потом тихо спросила:
— У тебя появилась возможность оказаться там?
— Лола! — воскликнул Борис восхищенно и благодарно. — Да, — признался он, — да. Такая возможность появилась.
— Но каким образом?
— Цинк[12].
— Какой цинк? — не понимая, переспросила она.
— Около Мариньяна, между двумя возвышенностями, есть маленький частный аэродром. Там две недели назад приземлился военный самолет; он был неисправен. Теперь он в порядке.
— Но ты не летчик.
— У меня есть друзья-летчики.
— Какие друзья?
— К примеру, Франсийон, с которым я тебя вчера познакомил. А еще Табель и Террасе.
— И они предложили тебе улететь с ними? — Да.
— И что еще?
— Я отказался, — поспешно ответил он.
— Правда? Может, ты отказался, сказав себе: надо сначала подготовить старуху?
— Нет.
Он нежно посмотрел на нее. Редко у него бывали такие глаза с поволокой: «Когда-то я бы все отдала ради такого его взгляда».
— Хоть ты и сумасшедшая старуха, — сказал он ей, — но я не могу тебя покинуть. Без моего пригляда ты наделаешь массу глупостей.
— Ах, вот оно что! — воскликнула Лола. — И когда же мы поженимся?
— Когда захочешь, — равнодушно ответил он. — Главное, чтобы мы были женаты к началу занятий.
— Занятия начинаются в сентябре?
— Нет, в октябре.
— Очень хорошо, — сказала Лола. — У нас еще есть время.
Она встала и принялась расхаживать по комнате. На полу валялись окурки со следами губной помады: нагнувшись, Борис подбирал их с глупейшим видом.
— Когда должны лететь твои товарищи? — спросила она. Борис старательно раскладывал окурки на мраморном
ночном столике.
— Завтра вечером, — не оборачиваясь, ответил он.
— Так скоро! — изумилась она.
— Что ж, тут нужно действовать быстро.
— Так скоро!
Она дошла до окна и открыла его: она смотрела на покачивающиеся мачты рыбацких лодок, на набережную, на розовое небо и думала: «Завтра вечером». Оставалось разорвать еще одно крепление, одно-единственное. Когда крепление будет разорвано, она обернется. «Какая разница: завтра вечером или в любой другой день», — подумала она. Вода тихо колыхала цветные разводы утренней зари. Вдалеке Лола услышала сирену парохода. Когда она почувствовала себя окончательно свободной, она повернулась к нему.
— Если ты хочешь уехать, то я не стану тебя удерживать.
Фраза далась ей нелегко, но теперь Лола ощутила пустоту и свободу. Она смотрела на Бориса и думала, не зная почему: «Бедный мальчик, бедный мой мальчик». Борис резко встал. Он подошел и схватил ее за руку:
— Лола!
— Ты мне делаешь больно, — сказала она.
Он отпустил Лолу, но посмотрел на нее с неким подозрением.
— А ты не будешь от этого страдать?
— Буду, — рассудительно ответила она. — Я буду страдать, но лучше это, чем твое преподавание в Кастельнодари.
Казалось, он немного успокоился.
— Ты тоже не смогла бы там жить? — спросил он.
— Да, — ответила она. — Я тоже.
Он ссутулил плечи, руки его беспомощно повисли; впервые у него был такой вид, будто ему мешает собственное тело. Лола была признательна ему, что он не демонстрирует в открытую свою радость.
— Лола! — повторил он.
Он положил руку ей на плечо; ей захотелось сбросить его руку с плеча, но она сдержалась. Она ему улыбалась, она еще чувствовала тяжесть его руки, но он уже ей не принадлежал, он был в Англии, они оба уже были по-своему мертвы.
— Знаешь, я ведь отказался! — дрожащим голосом проговорил он. — Я отказался!
— Знаю.
— Я не буду тебе изменять, — сказал он. — Я ни с кем, кроме тебя, не буду спать.
Она улыбнулась.
— Мой бедный мальчик.
Теперь он был уже лишним. Ей хотелось бы, чтоб уже наступил завтрашний вечер. Вдруг он хлопнул себя по лбу.
— Какой же я осел!
— В чем дело? — спросила она.
— Я не еду! Я не могу ехать!
— Почему?
— Ивиш! Я же тебе сказал, что она хочет жить с нами.
— Борис! — в бешенстве выкрикнула Лола. — Если ты не остаешься ради меня, я запрещаю тебе делать это ради Ивиш.
Но это была злость той, прежней Лолы, и она тут же угасла.
— Я позабочусь об Ивиш, — спокойно сказала Лола.
— Ты возьмешь ее с собой?
— А почему бы и нет?
— Но вы же друг друга не выносите?
— Это не имеет значения.
Лола почувствовала, что ужасно устала. Она сказала:
— Оденься или ляг, ты простудишься.
Он взял полотенце и начал растирать себе торс. У него был ошеломленный вид. «Забавно, — подумала она, — он только что решил свою участь». Она села на кровати; Борис энергично растирался, но лицо его оставалось угрюмым.
— Что еще не так? — спросила она.
— Все хорошо, — сказал он. — Просто я трушу!
Она с трудом встала, поймала его за чуб и подняла ему голову.
— Посмотри на меня. Что еще не так? Борис отвел глаза.
— Ты ведешь себя странно.
— Почему странно?
— Ты совсем не рассердилась, узнав, что я уезжаю. И это меня шокирует.
— И это тебя шокирует? — повторила Лола. — И это тебя шокирует?
Она расхохоталась.
6 ЧАСОВ УТРА
Матье заворчал, сел и почесал голову. Пел петух, солнце было теплым и радушным, но стояло еще низко.
— Хорошая погода, — сказал Матье.
Никто не ответил: все они стояли на коленях у парапета. Матье посмотрел на часы и увидел, что уже шесть; до него доносился отдаленный монотонный гул. Он опустился на четвереньки и подполз к товарищам.
— Что это? Самолет?
— Нет, это они. Моторизованная пехота. Матье приподнялся над их плечами.
— Осторожней! — предупредил Клапо. — Не высовывайся: у них есть бинокли.
В двухстах метрах от первых домов дорога отклонялась на запад, затем исчезала за поросшим травой пригорком, затем снова возникала между высокими строениями мукомольни, прикрывавшими ее, а затем шла к северо-западу и наискось приближалась к деревне. Матье увидел машины, но так далеко, что они казались неподвижными, он подумал: «Это немцы!» и испугался. Странный страх, почти мистический, подобие священного ужаса. Тысячи чужих глаз пожирали деревню. Глаза сверхчеловеков и насекомых. Матье был охвачен ужасной и очевидной мыслью: «Они увидят мой труп».
— Они будут здесь через минуту, — помимо воли сказал он.
Никто ему не ответил. Через некоторое время Дандье проговорил тяжело и медлительно:
— Мы долго не продержимся.
— Назад! — приказал Клапо.
Они отступили на несколько шагов, и все четверо сели на тюфяк. Шассерьо и Дандье, одинаковые, как близнецы, и Пинетт, уже похожий на них: у всех был одинаковый землистый цвет лица и одинаковые ласковые пустые глаза. «Наверно, у меня такие же ланьи глаза», — подумал Матье. Клапо присел на пятки; он говорил им через плечо:
— Фрицы остановятся у въезда в деревню, сейчас они пошлют на разведку мотоциклистов. Ни в коем случае не стреляйте в них.
Шассерьо зевнул; та же зевота, мягкая, как рвота, приоткрыла рот Матье. Он попытался избавиться от ужаса, раззадорить себя злостью, он сказал себе: «Мы бойцы, черт побери! Мы не жертвы!» Но это была ненастоящая злость. Он снова зевнул. Шассерьо с симпатией посмотрел на него.
