Генри Джеймс - Трофеи Пойнтона
Попытка сделать веселую мину ничего не дала; минутное молчание, которым противная сторона встретила ее смятенную мольбу, только показало ей, насколько скудна ее оборона.
— И это по необыкновенной своей доброте он чуждается вас? — наконец подала голос миссис Герет. — По доброте оставил вас в полном неведении, где он сейчас. — Она снова встала с дивана, где ее удерживала Фледа, и застыла, казалось возвышаясь в величии всех своих обид. — Это по его необыкновенной доброте, после того как я трудилась эти шесть дней, не щадя своих слабых рук, чтобы ради ваших интересов раздеть себя догола и остаться, можно сказать, только в том, что на мне, — по его необыкновенной доброте вы даже не можете предоставить его мне?
В ее словах звучало высокомерное презрение, которое относилось также и к Оуэну и в свете которого Фледа увидела, что ее усилия по части благовидности выглядели не чем иным, как заискиванием. Она встала с дивана с унизительным сознанием просителя, бесполезно ползавшего на коленях. Неприятное чувство, однако, мучило ее не более мгновения: его развеял прилив верности тому, кто отсутствовал. Сама она могла терпеть пренебрежительные попреки его матери, но, ограждая его прекрасную невинность, бросилась протестовать с такой стремительностью, что порыв ее походил на замах рукой.
— Не вините его… не вините его: он все на свете для меня бы сделал! — горячо заговорила Фледа. — Это я — я послала его к ней, я заставила его поехать, я выпроводила его из дома, я отказалась дать ответ — разве только на другом основании.
Миссис Герет уставилась на нее, словно на последствия каких-то варварских разрушений.
— Другом основании? Каком другом основании?
— На том, какое я, моя дорогая, уже изложила вам: я хочу иметь от нее подтверждение — черным по белому, как вы сказали бы, — что она сама его отпускает.
— Так вы считаете, Оуэн вам лжет, когда говорит, что он снова свободен?
На мгновение Фледа замялась, но тут же с холодной гордостью воскликнула:
— Он так влюблен в меня, что готов на все!
— На все, очевидно, кроме того, чтобы действовать, как мужчина, и, употребив свой ум и волю, заставить вас отказаться от ваших немыслимых глупостей. На все, кроме того, чтобы покончить, как покончил бы любой мужчина, достойный этого имени, с вашим постоянным, вашим идиотским своенравием. Кто вы такая, уж если на то пошло, хотела бы я знать, моя дорогая, чтобы джентльмен, предлагающий вам то, что предлагает Оуэн, был вынужден выполнять подобные требования и принимать чрезвычайные предосторожности из-за ваших надуманных угрызений совести?
Ее негодование разрослось до оскорбительной надменности, которую Фледа, не отводя глаз, принимала как должное и которая — в данный, по крайней мере, момент — с огромной силой мстительно выставляла перед ней подлинную правду. На какое-то мгновение ей открылась возможность других — утраченных — решений.
— Не знаю, что и думать о нем, — продолжала миссис Герет, — не знаю, как его назвать. Мне стыдно за него — так стыдно, что язык едва поворачивается, говоря о нем, даже с вами. Мне так стыдно за вас обоих, что, право, не знаю, куда глаза девать. — Она умолкла, чтобы дать Фледе возможность вникнуть в столь важные утверждения, и затем воскликнула: — Да любой человек, если он не осел безмозглый, взял бы вас под руку и отвел в мэрию!
Фледа пришла в недоумение; при ее свободном воображении она могла прийти в недоумение, даже когда ее щека горела от полученной оплеухи.
— В мэрию?
— Что было бы здравым, разумным поступком, который и следовало немедленно предпринять. Будь у вас обоих хоть капля сообразительности, вы мгновенно бы это смекнули. Уж я нашла бы способ, будь я таким молодцом, каким якобы является Оуэн. Я сначала покончила бы с главным делом; а там все пошло бы в свой черед! Господи Боже, Фледа, да вы должны были бы сейчас прийти ко мне замужней женщиной, состоящей в честном браке. С вами кто угодно голову сломит, и не обессудьте, если я скажу, что мне невыносимо — в полном смысле этого слова — видеть вас у себя мисс Фледой Ветч. А будь оно иначе, нам, по крайней мере, всегда было бы о чем говорить, и Оуэн, будь у него хоть крупица юмора, мог бы спокойно чихать на все ваши выкрутасы.
Эта эмоциональная речь подействовала на нашу юную леди, словно взмахи тамбурина, мелькавшего перед ней в цыганском танце; казалось, что кружится голова и внезапно обмякли ноги. Ее состояние, однако, выразилось лишь в безучастности, с какой, она услышала, произнес ее голос:
— Теперь я пойду в мэрию.
— Теперь! — Великолепен был тембр, с которым миссис Герет произнесла эти два слова. — Да с кем, помилуйте, вы туда пойдете? — Фледа улыбнулась бесцветной улыбкой, и ее покровительница продолжала: — Вы в самом деле считаете, что он для вас недосягаем? — Убитый вид Фледы явно вызывал у нее раздражение; она сделала короткий повелительный жест: — Найдите мне его, вы, тетеря, — найдите его мне!
— Зачем он вам? — горестно спросила Фледа. — Что вы хотите от него при том, что вы о нас обоих думаете?
— Мало ли что я думаю и мало ли что плету, когда я в ярости! — И с еще большей категоричностью добавила: — Конечно же, я с вами, бедные вы мои, иначе не страдала бы так. Что я хочу от него? Видеть, что он ведет вас в мэрию. Что я хочу? Пойти туда с вами сама. — Она обвела глазами комнату, словно в лихорадочной спешке искала накидку для выезда; она ринулась к окну — высмотреть кеб. С шляпкой на голове, она подхватила с дивана какую-то уличную хламиду и, возвращаясь, набросила на себя. — Найдите его, найдите его, — повторяла она. — Поедемте сейчас со мной. Попытайтесь, по крайней мере, связаться с ним!
— Как я могу связаться с ним? Он придет, как только будет готов.
Миссис Герет резко повернулась к ней:
— К чему готов? Готов лицезреть мой полный крах, бессмысленный и бесповоротный?
Фледа молчала; хуже всего было то, что между ними все время оставалось что-то недоговоренное. Ни та ни другая не решалась поднять тут голос, и это сказалось на тоне Фледы, когда она наконец мягко произнесла:
— Не будьте жестоки ко мне — мне так тяжко!
Эти слова произвели заметное впечатление на миссис Герет, которая, отвернувшись от Фледы и вперив взгляд в окно, мысленно сопровождала длинный караван своих сокровищ. Фледа знала: сейчас она следит за тем, как этот караван сворачивает в аллею, ведущую в Пойнтон. Фледа полностью разделяла ее чувства, представляя себе ту же картину, а потому, немного спустя, добавила то, что казалось ей самым утешительным:
— Я не понимаю, почему все-таки вы уверены, что он, по вашему выражению, «потерян»?
Миссис Герет продолжала смотреть в окно, и ее спокойствие показывало, что она уже сумела более или менее овладеть собой.
— Почему же вам тяжко, если он для вас не потерян?
— Тяжко, потому что я раздражаю вас и вы не понимаете меня.
— Да, я не понимаю вас, Фледа, — поворачиваясь к ней, сказала миссис Герет. — Решительно вас не понимаю — словно вы и Оуэн из совсем другой породы, из совсем другой плоти. Вы заставляете меня чувствовать себя очень старомодной, наивной и скверной. Только придется вам принимать меня такой, какая я есть, коль скоро принимаете от меня и много чего другого! — Она говорила уже с меньшей обидой, со сдержанным и усталым спокойствием. — Лучше бы мне никогда не знать вас, — продолжала она, — и, уж во всяком случае, не пленяться вами. Но это было неизбежно: всё, я полагаю, неизбежно. И вы тут ни при чем — вы за мной не бегали. Я сама бросилась на вас и захватила. А вы — особа своенравная — при всех ваших милых манерах: да-да, совсем не то, чем кажетесь. Надеюсь, вы отдаете должное тому, как благородно с моей стороны признавать независимость вашего характера. Это ваша умная солидарность со мной ввела меня в обман — ваше поразительное чутье по части этой треклятой старины. Вы чувствовали ее так, как никто из всех, кого я когда-либо знала, вот чему я не могла противостоять. Что и говорить, — заключила, после паузы, бедная леди, — сами видите, куда нас это завело!
— Если вы отправитесь за ним сами, я буду ждать вас здесь, — сказала Фледа.
Миссис Герет, застегивая накидку, погрузилась в раздумье.
— В его клуб, вы имеете в виду?
— Разве он не там останавливается, когда бывает в городе? Сейчас другого адреса у него в городе нет, — отвечала Фледа. — Ему пишут туда.
— Откуда мне это знать при наших с ним невозможных отношениях? — спросила миссис Герет.
— У меня они пока еще до этой степени не дошли, — горестно улыбнулась Фледа и добавила: — Его молчание, ее молчание, отсутствие каких-либо слухов — разве это не то самое, на чем в Пойнтоне и Риксе основывалась ваша уверенность, что между ними все кончено?
Миссис Герет глядела темнее тучи.