Рабиндранат Тагор - Гóра
Гора слушал рассказ цирюльника с напряженным вниманием. Ромапоти же, не в силах больше терпеть жажду, прервал старика на полуслове:
— А не живет ли тут поблизости кто-нибудь из индуистов?
— В конторе индиговой фабрики живет индуист — сборщик ренты, Мадхоб Чаттерджи. Это полтора кроша отсюда.
— А что он за человек? — спросил Гора.
— Дьявольское отродье — вот он кто! — ответил цирюльник. — Зверь, а не человек! Но зато стелет так уж мягко, дальше некуда. Полицейского инспектора поит, кормит, всячески ублажает, а денежки на это с нас сдерет, да еще и разницу в карман положит.
— Пошли, Гора, — снова нетерпеливо прервал его Ромапоти. — Я больше не могу…
Терпение его окончательно лопнуло при виде того, как жена цирюльника подвела этого паршивого мальчишку-мусульманина к колодцу и начала мыть, выливая на него кувшин за кувшином. Ромапоти так расстроился, что больше ни минуты не желал оставаться в этом доме.
Уходя, Гора спросил старика:
— Почему же ты остаешься в деревне, несмотря на все безобразия, которые творятся здесь? У тебя разве нигде нет родственников?
— Я всю свою жизнь прожил здесь, господин, — объяснил цирюльник, — к соседям привык. Я здесь единственный цирюльник-индуист, землю я не пашу, так что англичанам до меня дела нет. Ну, а потом, в деревне ведь никого из мужчин не осталось, если и я уйду, женщины умрут со страху.
— Ну, хорошо, мы пошли, — сказал Гора. — Но я еще вернусь, после того, как поем.
В голодном, изнемогающем от жажды Ромапоти весь этот бесконечный рассказ о притеснениях вызвал лишь бурное негодование против строптивых крестьян, которые сами были виноваты во всех несчастьях, обрушившихся на них.
«Упрямые безумцы! На кого руку подняли! — думал он. — До чего же доходит нахальство и глупость этих негодяев! Вот и получили по заслугам. Крестьяне вечно всем недовольны, и долг властей проучить их как следует. Должны слушаться, когда им хозяева приказывают. Не послушали — вот и результат! К чему привел их дурацкий мусульманский гонор?»
Одним словом, симпатии Ромапоти были целиком на стороне англичан.
Всю дорогу, шагая по раскаленному полуденным солнцем песку, Гора не произнес ни слова. Когда наконец из-за развесистых деревьев показалась крыша фабричной конторы, он вдруг остановился- и сказал:
— Ты иди, Ромапоти, и постарайся достать себе еды, а я вернусь назад к цирюльнику.
— Что ты! — вскричал Ромапоти. — Разве ты не хочешь есть? Пойдем к этому брахману Чаттерджи, поедим у него, а потом иди к цирюльнику, если тебе так надо.
— Не беспокойся, я о себе позабочусь, а ты поешь и возвращайся в Калькутту. Думаю, что мне придется пробыть в Гхошпуре несколько дней, ты этого не выдержишь.
У Ромапоти на лбу выступил холодный пот. Он не верил своим ушам. Как мог Гора, благочестивый индуист, сказать, что он собирается ночевать в доме нечестивого. Может быть, он помешался? Или решил уморить себя голодом? Но у Ромапоти не было времени для размышлений: каждая минута казалась ему вечностью, и уговаривать его воспользоваться случаем и уехать в Калькутту долго не пришлось.
Простившись со своим спутником, Гора пошел обратно. Некоторое время Ромапоти стоял и смотрел ему вслед: высокий, крупный Гора шагал по пустынному берегу, и рядом с ним по горячему песку шагала его короткая тень. Каким одиноким казался он в эту минуту!
Гора страдал от жажды и голода, но чем больше думал он о том, что, соблюдая чистоту своей касты, он по правилам должен был бы воспользоваться гостеприимством бессовестного негодяя Чаттерджи, тем непереносимее становилась для него эта мысль. Лицо его пылало, глаза покраснели, голова раскалывалась от возмущенных дум…
«Какой непростительный грех совершаем мы, рассматривая чистоту касты как нечто внешнее. Неужели я сохранил бы эту чистоту, приняв угощение в доме человека, который притесняет и мучает мусульман, и, наоборот, осквернил бы свою касту, разделив еду с человеком, который не только страдал наравне с этими мусульманами, но еще и приютил мусульманского мальчика, рискуя прослыть нечестивым? Нет, что бы там ни говорили, согласиться с этим я не могу».
Цирюльник очень удивился, увидев, что Гора возвратился один. Как только молодой человек вошел во двор старика, он первым делом тщательно вымыл кувшин, достал из колодца воды и напился.
— Если у тебя есть немного рису, дай мне, пожалуйста, я сварю себе, — попросил он затем хозяина дома.
Старик поспешно принес все, что нужно, и Гора занялся приготовлением пищи. Поев, он сказал:
— Я поживу у тебя несколько дней.
Старик страшно взволновался, услышав это; он умоляюще сложил руки и сказал:
— Для меня было бы большим счастьем, если бы вы снизошли до этого. Но, бабу, мой дом находится под надзором полиции, и если они найдут вас здесь, трудно сказать, чем все это может кончиться.
— При мне полиция не посмеет никого тронуть… а если посмеет, то я сумею защитить тебя.
— Нет, нет, — умолял цирюльник. — Прошу вас, не делайте этого. Если за меня вступитесь вы, то я пропал. Ведь эти разбойники подумают, что я вас нарочно позвал к себе, чтобы иметь свидетеля против них. До сих пор мне удавалось держаться незаметно, но стоит мне попасться им на глаза, и житья здесь мне не будет. А если я уйду, то и всей деревне конец…
Гора вырос в городе, и ему было трудно понять, чего так боится старик. Он всегда воображал, что если твердо стоять за правду, то зло в конце концов будет обязательно побеждено. Чувство долга не позволяло ему покинуть на произвол судьбы беспомощных людей, попавших в беду. Но старик опустился перед ним на колени и слезно молил его:
— Господин, я понимаю, какая честь для меня, что вы, брахман, пожелали провести несколько дней у меня в доме, — то, что я прошу вас удалиться, очень нехорошо с моей стороны. Но я вижу, что вы действительно жалеете нас, только поэтому я и осмеливаюсь сказать вам: если вы, живя у меня в доме, попробуете заступиться за нас, полиция расправится со мною, лишь только вы уйдете.
Гора, рассерженный тем, что он принял за беспричинную трусость цирюльника, в тот же день к вечеру покинул деревню. Он даже испытывал отвращение при мысли, что ел в доме этого негодного вероотступника. Усталый и расстроенный, пришел он вечером в контору фабрики. Ромапоти там уже не было — он не теряя времени сразу же после обеда отправился в Калькутту.
Мадхоб Чаттерджи встретил Гору чрезвычайно почтительно и пригласил остановиться у него. Но Гора, все еще во власти своих гневных мыслей, резко сказал:
— Я у вас даже воды не напьюсь.
Изумленный Мадхоб осведомился о причине, и тут Гора обрушился на него с упреками, обвиняя в возмутительном поведении по отношению к крестьянам и в притеснении их. Сесть он наотрез отказался.
Тут же в конторе, развалившись на кушетке, сидел полицейский инспектор и курил трубку. Услышав запальчивые слова Горы, он выпрямился и грубо вмешался в разговор:
— А ты кто такой? Откуда взялся?
— А? Насколько я понимаю, это полицейский инспектор, — сказал Гора, не отвечая на вопрос, — твое поведение в Гхошпуре мне известно. Так вот, если ты не поостережешься…
— То что будет? Ты отдашь приказ перевешать всех нас? — с издевкой спросил инспектор и повернулся к своему приятелю. — Здорового наглеца удалось нам, кажется, зацапать. Я было думал, что это нищий, но ты только в глаза ему погляди!.. А? Эй, сержант!
Встревоженный Мадхоб поспешно подошел к полицейскому и, коснувшись его руки, сказал:
— Не горячись, инспектор! Ведь это благородный господин. Не надо его оскорблять.
— Хорош благородный! — вскипел полицейский. — Кто ему дал право набрасываться на тебя с руганью. Зачем он явился? Оскорблять нас, что ли?
— Но ведь в его словах есть доля истины, — елейным голосом возразил Мадхоб, — так чего уж тут сердиться? Я в наказание за грехи свои оказался на побегушках у англичан. Куда уж дальше идти? Ну, а разве это такое уж оскорбление — не в обиду тебе будь сказано — назвать полицейского инспектора дьявольским отродьем. Тигры затем и созданы, чтобы убивать и пожирать добычу, и никто не восхвалит их кротости. Ничего не поделаешь — каждый зарабатывает кусок хлеба как умеет.
Никто никогда не видел, чтобы Мадхоб вышел из себя, разве что это было ему на руку. Как угадаешь, кто может оказаться впоследствии полезным, а кто может наделать тебе гадостей. Поэтому он всегда взвешивал все «за» и «против», прежде чем оскорбить или обидеть кого-нибудь, и терпеть не мог зря тратить энергию.
— Вот что, господин, — сказал инспектор, обращаясь к Горе. — Мы сюда приехали по распоряжению губернатора и делаем то, что нам приказано. И, если вы хотите путаться не в свое дело, то неприятностей не оберетесь. Ручаюсь вам…
Гора молча вышел из комнаты. Мадхоб торопливо последовал за ним.
