Василий Вонлярлярский - Поездка на марсельском пароходе
– Даю слово, что не уйду, – отвечал я и, закинув ружье на плечо, последовал за охотниками, которые, привязав волка к одному из своих седел, стали разъезжаться.
Догнав господина, ехавшего рядом с молодым человеком, я спросил, могу ли стрелять во время охоты.
– Можешь, – ответил он, и я зарядил ружье. Собаки напали на лисицу; охотник поскакал вперед; господин с товарищем последовали за охотниками.
Я знал, что лисица должна возвратиться на то самое место, с которого ее подняли, и потому не торопился вперед».
– Но неужели вы не воспользовались этим случаем, чтоб скрыться? – спросила с удивлением Гризи.
– Как скрыться? от кого скрыться? – проговорил удивленный капитан.
– От людей, которые готовили вам неприятность.
– Разве я вам не сказал, что господин охоты взял с меня слово следовать за ним, – заметил очень серьезно капитан, – так как же я мог скрыться?
Гризи замолчала. Капитан продолжал:
«Чего я ожидал, то и случилось: дав большой круг, лисица возвратилась в мою сторону и выскочила на небольшую полянку; я пустил заряд и перешиб ей передние ноги; лисица завертелась на одном месте, я взял ее и остановил собак.
– Да, ты славный стрелок, – воскликнул подскакавший ко мне господин.
– Не дурной, – отвечал я и, передав трофей свой охотникам, последовал снова за ними.
Солнце село, когда мы прибыли к месту жительства начальника. Перед нами отворились ворота, и тогда только я убедился, что полонивший меня барин был не простой, а большой барин. Жилище его состояло из огромного строения с башнями, галереями, колоннами и всеми принадлежностями старинных баронских замков. Правда, все это поросло мхом, местами на башнях и крышах виднелись березки, местами стены были пробиты и окна стояли без стекол и рам. Господин подъехал к крыльцу и с помощью слуг, выбежавших к нему навстречу, сошел с лошади. Я, признаюсь, невольно снял шляпу и остановился в ожидании приказания. Он заметил это движение и дал знак идти за ним. Мы молча прошли несколько коридоров и наконец достигли главной лестницы.
– Ты останешься здесь, – сказал он, указав на дубовую скамью.
Я повиновался, а он в сопровождении слуг пошел по широким каменным ступеням во второй этаж.
Оставшись один в темноте, я предался размышлению. «Кто бы мог быть этот барин? – спрашивал я у самого себя, – и какая участь, какое наказание ожидают меня в этом огромном и мрачном замке, о котором я не имел никакого понятия, но слышал много ужасного». То мне казалось, что господин начальствует шайкою разбойников; то тот же господин, по моему мнению, был какой-нибудь принц, короче, я недалек был от помешательства. Вскоре, однако, на той же лестнице явился слуга со свечою в руках и преучтиво просил меня последовать за ним. Взойдя на лестницу, слуга отворил первую дверь и пропустил меня в большую залу, довольно ярко освещенную. Посреди стоял накрытый круглый стол, уставленный всякого рода посудою, бутылками и прочими принадлежностями. Посреди всего этого горело несколько свечей. В зале никого не было, кроме меня и слуги, весьма неразговорчивого, потому что он не промолвил ни одного слова. Если это тюрьма, подумал я, то жаль, что попался мне волк, а не серна: меня продержали бы здесь долее. Чрез несколько минут противоположная дверь отворилась настежь, и вошел знакомый господин с какою-то дамою и тем молодым человеком, которого я видел на охоте. Господин был пожилой, а дама очень миловидна и несколько похожа на господина; сходство оправдалось, дама была его дочь, а молодой человек – сын. Я неловко поклонился вошедшим и принялся мять свою шляпу.
– Ну, что же ты стоишь? – спросил меня ласково господин, садясь за круглый стол.
Я посмотрел на него в недоумении; он повторил вопрос; я сделал несколько шагов вперед, он указал мне на четвертый стул; я понял наконец и уселся, все-таки молча и не поднимая глаз. Я чувствовал, что все взоры обращены были на меня, и мне было так неловко, что я готов был провалиться сквозь землю. Слуга подал моей соседке блюдо с чем-то превкусным; она положила себе очень мало; слуга поднес то же блюдо мне; я совершенно растерялся и отворотил голову.
– Что же ты не ешь? – спросил, смеясь, господин, – после прогулки молодому человеку не мешает поужинать.
Я хотел встать, чтобы приличнее поблагодарить хозяина, и чуть не опрокинул блюда; тогда соседка моя сжалилась надо мной, взяла у меня тарелку и, наложив ее доверху, поставила передо мною. Я принялся есть понемногу; блюдо было так вкусно, что я ободрился и, очистив тарелку до дна, выставил ее вперед: так по крайней мере делалось в доме отца моего; дама улыбнулась. Между первым блюдом и вторым господин обратился к даме.
– Знаешь ли, друг мой, чему ты обязана знакомством с твоим соседом?
Дама посмотрела на меня с любопытством.
– Он хозяйничает в лесах моих, как друг дома, и ничего, формально ничего не боится, так по крайней мере выразился он при десяти свидетелях; а он хотя и молодой человек, но не верить ему – значит оскорбить его.
– Свидетелей не нужно! – воскликнул я довольно твердо, – и повторяю, и готов повторить сто раз еще, что не боюсь ничего на свете.
– Кто ничего не боится, – возразил господин, – того ничем не испугаешь, ни мертвыми, например, ни привидениями, – прибавил он, значительно посмотрев на молодую даму, которая невольно содрогнулась и обратила на него умоляющий взор.
Я понял этот взор и совершенно ободрился.
– Не только мертвых и привидений, которым не верю, – отвечал я насмешливо, – но даже…
– Что даже? Что даже? Что ты хочешь сказать? – перебил пожилой господин.
– Ни даже черта! вот что я хотел сказать.
– Ну, молодец, ей-ей, молодец! Вот тебе рука моя, что я дам тебе случай доказать нам твой неустрашимый характер.
И господин налил мне полный стакан прекрасного вина, который я осушил одним разом. Потом он сказал несколько слов на ухо молодому человеку, который, кивнув головою, шепнул что-то молодой даме, дама побледнела и бросила на отца тот же умоляющий взор.
– Что же тут находишь ты страшного или невозможного? – спросил господин.
– Это было бы жестоко, батюшка!.. – проговорила дама. – Зачем же заставлять делать другого то, чего бы мы сами сделать не согласились?
– Разве кто-нибудь из нас сказал, что ничего не боится?
– Согласна, – отвечала дама, – по крайней мере предупредите его!..
– Напротив, без всякого предупреждения; иначе как же мы удостоверимся в его бесстрашии.
При этом господин встал из-за стола и подал руку даме.
Я отвесил низкий поклон всему обществу и отошел к окну, а они долго еще шептались между собой. Как я ни был молод и глуп, а все-таки понял, что дело шло о каком-то испытании, которого, однако, я отгадать не мог. По совести, я ничего не боялся и смолоду хохотал от всей души, когда старухи толковали мне о привидениях, а к мертвым привык, провожая часто окружного лекаря нашего на следственные дела; я присутствовал не раз при вскрытии тел и, случалось, ночевал с ними в одном сарае.
Прошло этак с полчаса; наконец пожилой господин поцеловал молодую даму в лоб, молодого человека в щеку и, проводя их глазами до дверей, возвратился ко мне.
– Устал ты? – спросил он, смотря на меня пристально.
– Немного устал, – отвечал я.
– А ежели устал, так ступай спать; я даже провожу тебя.
Я поклонился.
– Ты не тревожься, – продолжал он, – за истребление волков у нас не наказывают, а награждают, и обижать тебя здесь никто не думает и не желает; я люблю молодцов и завел тебя сюда, как гостя; переночуешь у меня, а завтра я дам тебе письмо к брату в Стокгольм: ты, верно, желаешь определиться на службу?
– Это мое единственное желание.
– В какую именно?
– В морскую.
– Бесподобно! – воскликнул господин, – брат мой член Морского Совета, и одно его слово может доставить тебе место волонтера на одном из королевских кораблей.
Я пренизко поклонился.
– Ну, теперь пойдем со мною: я укажу тебе твою спальню.
Господин приказал одному из своих слуг идти со свечой вперед, а я пошел сзади».
– И вам не было страшно? – спросила Гризи.
– Уверяю вас, – отвечал капитан, – что не только не страшно, а мне страх хотелось спать. Но слушайте; конец, предупреждаю вас, очень глуп. Как быть! и сознаюсь, что глуп, а по совести, повторись это со мною и в этот миг, я, мне кажется, умереть бы не умер, а может быть, перескочил бы через борт. Такова натура: что будешь делать?
Мы молча посмотрели друг на друга; Гризи придвинулась к полковнику, который слушал капитана с большим вниманием. Бельгиец, под предлогом холода, обошел капитана и сел между мною и румяным господином. Надобно заметить, что именно с моей стороны и дул морской ветер. Ночь была так темна, так мрачна, что действительно в двух шагах невозможно было рассмотреть ничего; один капитан, стоявший перед нами, ярко отделялся от мрака, ярко озаренный светом, пробивавшимся сквозь верхние рамы кают-компании.
