Пэлем Вудхауз - Том 16. Фредди Виджен и другие
Когда дворецкий удалился, зазвонил телефон. Граф поднял трубку с той осторожностью, которая понятна у человека, разбуженного сладостным тенором.
— Алло, — сказал он.
— Алло, — ответил приятный мужской голос. — Нельзя ли попросить леди Терезу?
— Леди Терезу? Я ее сегодня не видел.
— А с кем я говорю?
— С лордом Шортлендсом.
— Здравствуйте, лорд Шортлендс. Наверное, вы меня забыли. Я Майк Кардинел.
Граф признался, что это имя ему незнакомо.
— Так я и думал. Передайте, пожалуйста, Терри, что я звонил. Всего хорошего.
— До свиданья, — ответил лорд, снова погружаясь в раздумья. Однако на этот раз ему помешала та самая леди Тереза, о которой говорил мужской голос.
Мы не скажем, что лорд просиял. Люди, утратившие шляпу и соперничающие с дворецким, который мог бы служить манекеном, не сияют. Но легче ему стало. Только что мы бы приняли его за труп, отлежавшийся в воде; сейчас он скорей походил на труп свежий. Если мы сравним его с тем, кто пережил кораблекрушение, Терри показалась ему чем-то вроде паруса.
Даже в безднах уныния он знал, что у тучи есть кой-какая каемка — младшая дочь, сбежавшая в Лондон, на свободу, вернулась домой и могла его поддержать в меру своих сил.
Старшую дочь вынести трудно, среднюю — тоже нелегко, Космо Блейр и Мервин Спинк могут довести до удара. Зато Терри, дай ей Бог здоровья, девушка хорошая.
Глава IV
Леди Тереза Кобболд была намного красивее леди Клары. Средняя дочь пошла в отца, который был добрым (хотя бы для палаты лордов), но походил скорее на Эрика Блора,[5] чем на Роберта Тейлора.[6] Младшей хватило здравого смысла, чтобы пойти в мать, которая была в свое время красивейшей дебютанткой Лондона. От ныне покойной графини Терри унаследовала стройность, голубые глаза, золотистые волосы и вообще все то, что побуждало увидевших ее мужчин нервно поправить галстук.
— Привет, Шорти, — сказала она. — Поздравляю, мой дорогой.
— Спасибо, душенька.
— А вот и подарок. Увы, только трубка.
— Хорошая, — признал граф. — Как раз такую я хотел. Да, тебе сейчас звонил какой-то молодой человек.
— Майк Кардинел?
— Он самый. Вроде бы мы знакомы, но я его не помню.
— Конечно. Вы сто лет не виделись. Ну, Бог с ним. А вот скажи, — спросила она, присаживаясь на край потертого дивана, — как у тебя с праздником?
Граф помрачнел. День рождения оказался довольно убогим.
— Адела вручила мне два галстука, Дезборо — «Убийство где-то там», а Клара…
— Как насчет денег? Совсем нет?
— В сущности, совсем.
— Безобразие! А я-то надеялась, что мы съездим в Лондон покутить. Хорошо, совсем, а конкретней?
— Два шиллинга с небольшим. У тебя тоже пусто?
— Три шиллинга.
— Д-да… маловато.
— Такова жизнь.
— Именно, такова, — согласился граф, снова погружаясь в уныние.
Наше время неблагоприятно для графов. Прошли их денечки. Кое-кто еще крутится, но большей частью они, после уплаты налогов (земельный, подоходный и прочая), а также — поддержки скороспелых проектов, подходят вплотную к нищете. Лорд Шортлендс, с его двумя шиллингами и восемью пенсами, еще неплохо устроился.
Когда-то он все-таки мог заказать в своем клубе бутылку лучшего вина. Теперь приходилось довольствоваться молоком, поскольку он полностью зависел от щедрот леди Аделы, которой хватило ума выйти за Дезборо Топпинга.
Зависимость как таковая графа не мучила; он предпочитал, чтобы деньгами занимались другие. Но старшая дочь была прижимиста, тверда (скажем, не дала бы двести фунтов, чтобы он женился на кухарке) и настолько привязана к родовому гнезду, что все там жили круглый год. Граф понять не мог, почему ей нравится это гнездо, где летом очень жарко, зимой — очень холодно. Вот и сейчас он сказал:
— Представляешь, Терри, последний раз, и то ненадолго, я уезжал отсюда прошлым летом, когда тут жили американцы. Да и то Адела потащила меня в Харрогит. У Дезборо, видите ли, подагра! Я хотел поселиться в клубе, но она считает, что меня нельзя оставлять одного в Лондоне.
— И верно, нельзя.
— Надеюсь! — не без гордости заметил граф.
— Ты там такое вытворял…
— Бывало, бывало. Что с того? Я — в золотой клетке.
— Золотой?
— Если хочешь, в гробнице.
— Бедный старый Шорти! Ты не очень любишь фамильную цитадель?
— Я не люблю, чтобы мной помыкали. «Дай мне шиллинг, милочка!» — «На что?» — «На табак». — «Он не кончился». — «Кончился». — «Вот как? Много куришь». Это меня оскорбляет. Сказать не могу, как я восхищался твоим побегом. Да, ты вырвала клочок свободы. А у меня духа не хватает.
— Надо было вместе сбежать. Играли бы в оперетках, на пару. Старичок и простушка.
— Почему ты вернулась?
— Голод пригнал, мой ангел. Шоу провалилось, больше работы не было. Ты никогда не голодал?
— Неужели ты ничего не ела?
— Ела, один приятель кормил, истинный ягненок. Водил в кафе и рассказывал про свою девицу. Отец отослал его в Англию, чтобы он с ней не виделся. Он американец, но — вот странно! — фамилия у него такая же, как у нас.
— Кобболд?
— Не Шортлендс же!
Графу стало интересно. С некоторых пор это имя запечатлелось в его сердце.
— Хотел бы я знать, связан ли он с моим занудой. Какой-то Элл ери Кобболд все время шлет мне из Нью-Йорка письма и телеграммы. А сегодня он подговорил дружка, чтобы тот позвонил мне пораньше и запел в самое ухо. В семь часов! Ты только подумай. Ровно в семь. Часы над конюшней пробили — и пожалуйста.
— Насколько я понимаю, Стэнвуд — его сын. Он говорил, что они живут в Нью-Йорке или где-то поблизости. Так вот, он меня спас, но я все равно не выдержала.
— Пошла бы еще куда-нибудь. Ты такая красавица!
— Что ты, я ползти не могла. И ждать — тоже.
— Совсем денег не было?
— Совсем.
Лорд Шортлендс с пониманием кивнул.
— То-то и оно. Что ни возьми, нету денег. Вот, скажем, если бы у меня было двести фунтов, я бы женился на миссис Пентер.
— Знаю, она мне говорила.
— Хочет завести кабачок. Отдохнуть от трудов на склоне жизни. Что ж, это понятно. Женщине нужен дом со всеми финтифлюшками. Но мне-то, мне каково? Где я раздобуду деньги? А Спинк не дремлет. У него кое-что есть. Этот Блейр ему сунул фунтов пять, меня чуть не стошнило. А прошлогодние американцы? Тоже, я думаю, озолотили. Да, к цели он ближе.
— Заметь, он играет на скачках.
— Верно. А вдруг много выиграет?
— Миссис Пентер говорит, что он все время проигрывает. Это ей не нравится. Муж должен быть надежным.
— Она сама сказала?
— Да. Я заходила к ней попрощаться и хлопотала за тебя. Ты знаешь, у нее была несчастная любовь. Кто-то ее обманул, и она ищет надежности.
— Хочет прислониться к крепкому стволу?
— Вот именно. Я тебя расписала, но ты ей и так нравишься. «Ваш папаша, — говорит, — не такой красивый, как мистер Спинк, и не такой обходительный, он попроще, зато верный человек».
— Ха!
— Словом, иди вперед. Плюнь ты на эту красоту! Душа, вот что главное, а у тебя ее сколько хочешь. Поверь, мой ангел, ты выиграешь.
Граф был польщен, но не решился отбросить сомнения. Когда живешь так, как он, становишься реалистом.
— Если, — напомнил он, — раздобуду двести фунтов.
— Что ж, попробуем.
Зазвонил телефон. Теперь граф смелее поднял трубку.
— Это тебя.
— Майк?
— Да. Спрашивает, получила ли ты письмо.
— Получила. Передай ему: «Нет».
— Нет?
— Вот именно.
— В каком смысле?
— Он поймет, не бойся.
— Письмо получила, — сообщил лорд Шортлендс трубке, — и просит сказать: «Нет». А? Сейчас-сейчас. Он хочет знать, изменила ли ты прическу.
— Не изменила.
— Не изменила. А? Я ей передам. До свидания. Он говорит, очень хорошо, а то не будешь похожа на ангелов Боттичелли. А что значит «Нет?»
Терри засмеялась.
— Он спрашивает, выйду ли я за него.
Лорд Шортлендс по мере сил уподобился заботливому отцу.
— Выходи, — сказал он. — Надо же выйти замуж.
— Вообще-то надо.
— Ты подумай, что это значит. Свобода. Сво-бо-да. И потом, ты не будешь смотреть на ров.
— Адела хочет, чтобы я вышла за Блейра.
— Не стоит.
— Я и не выйду.
— Молодец. Ров рвом, но не за такую же цену!
— Это верно. И потом, он женится на Кларе.
— Батюшки! Он об этом знает?
— Пока — нет.
Граф немного подумал.
— А ты права. Она мне чуть голову не откусила, когда я его назвал пузатым оболтусом. Помню, я удивился. Что ж, спасибо, что тебе он не нравится.
— Ни в малейшей мере. Какая спесь! Говорит со мной, как с соплюшкой.
