Георгий Полонский - Ключ без права передачи
Он так опешил, увидя всю процессию, что выпустил ручку, и она завертелась как ошпаренная… Тыча пальцем в него, Юля хохотала над его столбняком, и другие гости - тоже, а малыш, которого нес Смородин, спрашивал:
- Это Майданов? А где белка? А что это крутится?
А через полчаса все заминки и психологические трудности были, казалось, далеко позади…
На майдановских лыжах Юля скатилась с горки по искрящейся пушистой целине, а внизу шлепнулась, вспахала ее носом.
- Приказываю! - зазвенел на просторе голос Адамяна. - Торжественный салют семнадцатью артиллерийскими залпами! По новорожденной!
Сверху в нее полетели снежки, веселые и безжалостные.
Солнца в этот день было сколько угодно. И Антон не капризничал. Что касается Майданова, он был насмешлив, слов тратил минимум, общался с Антошкой охотнее, чем со всеми. Похоже, это паломничество к нему настроило его иронически. Но хорошо хотя бы, что злость прошла, думалось Марине… Вот он на склоне горы по свежему насту пишет лыжной палкой огромнейшую римскую цифру ХVII - в Юлину честь. А лица не разглядеть отсюда…
- Юля… С той компанией он уже не имеет дела?
- Вроде нет… "Баба Сима" успела ему мозги прочистить. Ну и я немного повлияла, наверное… Двое оттуда уже в колонии, знаете?
- За что?
- Киоск кожгалантереи взломали.
- Красота! - горько сказала Марина.
- Они бы и Сашку потянули - слава богу, у него тогда был перелом руки…
- Да? А если бы…
- Нет! - почти вскрикнула Юля. - Я не то хотела сказать, он и со здоровой рукой не пошел бы! Верите?
- Я-то ему готова верить. Он мне - нет…
- Мы вас знаем три года, а он - один. И после всего, что было, трудно ему причалить к нам…
- Я о том и говорю. Собираетесь вы у меня, ревнует он тебя ко мне… Ревнует, не спорь! Только напрасно, объясни ему. Я могу написать на своей двери аршинными буквами: "Все, кому интересно, - добро пожаловать!"
- Я понимаю… А как сделать, чтоб ему интересно стало?
- Ну и вопросик… Я ж не волшебник, Юлька, я только учусь…
…А еще они гуляли по лесу. Слушали капустный хруст снега под ногами, высматривали обещанных белок. Дергали ветки, чтобы по-братски уронить снег на голову зазевавшемуся "ближнему". Антошку тащили и развлекали по очереди, и никому он не был в тягость.
И была такая подходящая опушка, где Марина попросила:
- Таня! Почитай-ка нам.
- Стихи? Прозу? Басню? Монолог? - тотчас перебрала она весь ассортимент, с которым собиралась поступать в актрисы.
- Стихи.
- Пожалуйста. Ну, допустим, вот это. Называется - "Из детства".
Я маленький, горло в ангине.
За окнами падает снег.
И папа поет мне: "Как ныне
Сбирается вещий Олег…"
Я слушаю песню и плачу,
Рыданье в подушке душу,
И слезы постыдные прячу,
И дальше, и дальше прошу.
Осеннею мухой квартира
Дремотно жужжит за стеной.
И плачу над бренностью мира
Я маленький, глупый, больной.
(Стихи Д.Самойлова)
- Хорошо, - вздохнула Марина и посмотрела на Майданова. Тот, наморщив нос, спросил:
- Над чем он плачет? "Над бренностью" - это как?
- Над тем, что все проходит на свете, ничто не вечно.
- Ну правильно, - согласился Майданов мрачно. - Человеку это всегда обидно. Хоть маленькому, хоть какому.
- Даже мне понравилось, - заявил Адамян. - Странная вещь: информация ведь минимальная, так? Ничего нового, ошеломительного не сообщается. А - действует!
Марина взяла его шапку за оба уха, надвинула на глаза:
- Женька, ты чудовище! Ну можно ли думать о количестве информации, когда тебе читают стихи?
- По-моему, за этим стихотворением моих данных совсем не видно. Они как бы не нужны, - пожаловалась Таня.
Майданов сплюнул. Когда его что-то коробило, он сплевывал.
- А ты их не навязывай, - резковато сказала Марина. - Кому надо - увидит. Ты же не в манекенщицы идешь - в актрисы!
- Все равно. Я чувствую, что для поступления это не подходит. Надо взять чтонибудь гражданское, патриотическое…
- А что, - спросил Смородин угрюмо, - красивым девчонкам прощаются пошлости?
- Пошлости?! А что я такого сказала?
- Когда же люди поймут, Марина Максимовна? Когда они поймут, что нельзя выставлять свой патриотизм, чтобы тебе за него что-нибудь дали или куда-нибудь пропустили! Другие свои данные выставляй, пожалуйста; может, и правда, в дом моделей возьмут… А это - не надо!
Татьяна, округлив большие красивые глаза, готовилась заплакать.
- Дядя Алеша сердится? - спросил Антон у Майданова, с которым успел подружиться.
- Ага, - сказал Майданов. - Он идейный.
И толкнул плечом Адамяна: отойдем, мол.
Когда их не могли слышать, спросил:
- Кто из вас придумал этот… культпоход? Только мозги не пудрить, я все равно узнаю.
- А тут все открыто, - удивился Женя. - Предложила Мариночка.
- Так я и знал. Педагогические закидоны!
- Слушай, ты ее все время с кем-то путаешь. Она - человек, понимаешь? С ней интересно - раз. Никогда не продаст - два. И говорить можно чем угодно - три. Нам дико повезло с ней, если хочешь знать.
- Наивняк… Ну давай, заговори с ней "о чем угодно". О чем ей педагогика не велит!
- Ну например? О сексуальной революции? - ухмыльнулся Женька.
- О сексуальной? Нет, тут она сразу иронии напустит. Надо такое, от чего нельзя отхохмиться. Начни только - сам увидишь, как завиляет.
- Да что ты против нее имеешь?
- "Душевница" она. А я учителям-"душевникам" не верю! Я нашей Денисовне, завучихе, верю больше, понял? В трех школах перебывал, видал всяких. Одна инспекторша детской комнаты - тоже молоденькая, нежная, с "поплавком" МГУ на груди, - так со мной говорила за жизнь, так говорила…
- И потом что?
- А потом - протокольчик. И в нем черным по белому: "На собеседованиях Майданов Александр показал…" Ну и там все мои сопли доверчивые в дело пошли. Против Витьки Лычко и других… Ты их не знаешь. Артистка она была, понял?!
- Да… невесело, - признал Женька и тут же возразил: - Но это совсем из другой оперы!
- А я рассказал так, для примера… Ну чего это она решила в гости ко мне? Чудно ведь!
- Брось, Майдан. У нее никаких задних мыслей!
- Не знаю. Вот у ее "пузыря" - точно, никаких! - Майданов улыбнулся. - Но мама-то она ему, а не нам. Нам - классная дама, пускай даже самая лучшая. А друг твой, Смородин, - все-таки комсомольский чин… Так?
- Ну и что? Мы его выбрали, он же отбивался!
- Ладно, поговорили, иди к своим…
Женя отстал от него, тяжело озадаченный.
10
А потом в доме, когда гудела в печке отличная тяга, когда накормленный Антон спал под шубкой на оттоманке, а остальные пили чай после сытной пшенной каши, имел место разговор (несколько туманный для непосвященных, но это ничего: если они потерпят, все прояснится).
- Ладно, никто не спорит с тобой, - говорил Смородин. - А чего ты от Марины Максимовны хочешь?
- Мнения! - настаивал Адамян.
- Зачем? Это наша проблема, и мы решим ее сами…
- Как? Вызовем "Голгофу" на бюро?
- Не смеши!
- "Баба Сима" могла бы… - меланхолически сказала Юля.
- Так ее уже нет. - Адамян ходил взад-вперед, глядя себе под ноги. В нем заметна какая-то напряженность. - Есть Марина Максимовна, но она молчит…
- Жень, а я имею, по-твоему, право обсуждать это с вами? - спросила Марина Максимовна.
- Нет? Ну, не надо… что ж. Вообще-то я и сам понимаю…
- Зачем же начал?
- Надеялся, что вы…
- Лопух потому что, - вдруг высказал с оттоманки Майданов, охранявший там сон ребенка. - Марине Максимовне неинтересно иметь неприятности из-за тебя, правда же?
Повисла пауза.
Смородин чиркнул спичкой для Марины: она разминала сигаретку. Но рассердившись (на себя?), она задула эту спичку и принялась эту сигарету крошить:
- Трудный вопрос, да. Тягостный. Такой, что все стараются отвести глаза. А надо бы набраться духу - причем не тете Моте, а мне самой! - и сказать на педсовете: "Вот мнение моих десятиклассников об одном из нас. Давайте думать, как быть".
- Вот! Я только этого и хотел!
- Ну и прекрасно. Если б еще обойтись без этой злости… Ты хотел знать - смогу ли я? Готова ли? Скоро буду! Но даже если я смогу завтра в 9 утра, - вы-то опаздываете с вашей критикой. Результат будет, дай бог, для восьмых и девятых, а вам - I am sorry very much - заканчивать в этих "предлагаемых обстоятельствах".
- Ясно, - подвел итог Женя. - Как один конферансье объявлял: "У рояля - то же, что и раньше".
И Адамян виновато отошел в темный угол, откуда мерцал глазами Майданов. Они там обменялись немногими словами. Тем временем Юля спросила:
- Марина Максимовна, а как вам этот директор? Нравится?
- Граждане! Предупредили бы, что экзамен, - я ж не готовилась!
- Не будет он лучше "бабы Симы", это ясно, - вздохнула Таня.
- О чем говорить!
- Он еще не проявился и не мог успеть, - отвел Алеша этот вопрос от Марины Максимовны, но Юля от нее домогалась истины:
- Нет, не как начальство, - как человек?
