Оскар Лутс - Лето
После этих слов старые знакомые делают еще несколько шагов и долго пожимают друг другу руки.
– Ну, – произносит портной, – теперь уж вы обязательно должны заглянуть к нам. Аадниэль будет очень рад повидать школьного приятеля. Будьте любезны.
Он вежливо пропускает гостя вперед, а сам идет вслед за ним, не уставая извиняться за беспорядок в прихожей. При этом он с видом знатока оглядывает сюртук гостя и сразу же обнаруживает несколько дефектов, допущенных его неизвестным коллегой… Таких недостатков он, мастер Кийр, никогда бы не допустил.
В комнате на огромном рабочем столе сидят два рыжеволосых юнца и прилежно орудуют иглой. При появлении пришельца оба поворачиваются к дверям и прикидывают про себя, какой примерно костюм мог бы у них заказать такой элегантный господин. Третий находящийся в комнате юноша, по всей вероятности ученик, греет на плите утюг.
– Аадниэль! – зовет портной. – К тебе гость! Вглядись хорошенько, возможно, узнаешь его.
Аадниэль краснеет до корней волос, несколько мгновений пристально смотрит на гостя и вдруг вскрикивает:
– Тоотс! Йоозеп!
Он откладывает работу, живо слезает со стола, подходит к Тоотсу и с чувство жмет его руку.
– Ну, – говорит он, – как это вы… как ты сюда попал? Вас… тебя… вас и не видать было с тех пор, как мы кончили школу. Все время в России?
– В России, а то где же, – отвечает Тоотс, вытаскивая из кармана коробку папирос. – Закурим!
– Нет, – отвечает Аадниэль, втягивая голову в плечи. – Не курю. Не научился еще.
– У нас здесь никто не курит, – поясняет портной, – обводя взглядом помещение мастерской.
– Все время в России! – поражается Аадниэль, словно ему кажется немыслимым, что человек так долго прожил в России.
– Все время в России! – повторяет Тоотс, выпуская изо рта клубы дыма. – Что поделаешь: всем на родине не уместиться, приходится кое-кому зарабатывать хлеб насущный на стороне.
– Это верно, это верно! – подтверждает портной.
Тоотса приглашают присесть и знакомят со вторым юнцом, который оказывается не кем иным, как родным братом Аадниэля. Но взгляд Тоотса задерживается на самом младшем отпрыске семьи, и словно из тумана всплывают в его памяти два имени: Колумбус и Хризостомус. Неужели мальчишка этот и есть тот самый, на крестинах у которого… хм-хм-хм… Вино… Граммофон…
– И мне хотелось бы, – начинает портной, – чтобы мои сыновья тоже отправились поглядеть на белый свет, поглядеть, как в чужих краях люди живут. Если б даже никакой другой пользы это не принесло, то, по крайней мере, в своем деле подучились бы. В наше время что ни день появляются новые моды, а тут в захолустье за ними не уследишь. При всем желании невозможно. Правда, мы получаем один модный журнал, но этого все же мало.
Портной удаляется в другую комнату и, принеся оттуда засаленный журнал мод, с любезнейшей улыбкой протягивает его Тоотсу:
– На худой конец, – говорит он, – и здесь что-нибудь отыщешь, но все же… надо больше ездить, смотреть, учиться. Вот как раз мне и хотелось бы, чтобы они куда-нибудь съездили, да только… Они сами-то не хотят.
– А что, Аадниэль, почему бы тебе не поехать со мной в Россию? – спрашивает Тоотс, положив ногу на ногу.
Аадниэль застенчиво поглядывает на своего школьного товарища и улыбаясь покачивает головой.
– Сами видите! – усмехается портной. – Так привыкли к деревенской жизни, что городом их не соблазнишь. А сейчас для Аадниэля как раз был бы удобный случай поехать вместе со школьным товарищем. Господин Тоотс уже немало побродил по свету, немало повидал, мог бы быть Аадниэлю отличным помощником.
– Разумеется, – отзывается Тоотс. – Поехали, Аадниэль!
– Нет, – снова покачивает рыжей головой его веснушчатый приятель.
– Предполагаете долго пробыть на родине, господин Тоотс? – спрашивает после короткой паузы портной.
– Я и сам еще не решил. Может, несколько недель. Зависит от здоровья.
– Здоровья? – испуганно переспрашивает портной. – Неужели вы больны, господин Тоотс? Вы так прекрасно выглядите.
– У меня ишиас в правой ноге. Собственно, из-за этого и вернулся в родные места. Каждый день ванны принимаю.
– А-а, – сочувственно произносит портной. – Какая жалость!
– Какая жалость! – с грустью повторяет за ним Аадниэль.
– Да, – с явной иронией продолжает Тоотс. – Что поделаешь. Это плата за долголетнюю честную службу. Работаешь, работаешь, носишься, как дурак, и вот в один прекрасный день у тебя уже ишиас в ноге, и только тебе и остается – волочи эту самую больную ногу домой да принимай ванны. Таковы дела. Ничего не поделаешь. Платят-то, правда, прилично, ничего не скажешь, но все же…
– Осмелюсь спросить, какое же вам там жалованье платят? – любопытствует портной.
– Жалованье… – чуть откидывая назад голову, повторяет Тоотс. – Не могу пожаловаться. В последний год стал получать свыше двух тысяч рублей на всем готовом.
На несколько мгновений и портной и его трое сыновей немеют, потом покачивая головами, переглядываются и почти в один голос восклицают:
– О-го-го!
– Вот это-таки жалованье! – говорит портной, когда первый приступ изумления миновал. – При таком жалованье можно и поработать. Мы здесь втроем трудимся, и то скажи спасибо, если все вместе заработаем хоть половину этой суммы. Нет, господин Тоотс, вам на судьбу жаловаться грешно. Такое место… это кое-чего стоит… Во всяком случае, да… конечно, трудности, возможно есть… Но зато… нет, нет, нет…
– Да… это… это… уже, – бормочет Аадниэль, оборачиваясь к своему среднему брату, который в свою очередь обращается к младшему брату с теми же словами, сопровождая их удивленным покачиванием головы.
Но именно в тот момент, когда Тоотсу хочется ответить на все эти замечания, из другой комнаты появляется мать семейства и разговор принимает другой оборот. Вернее говоря, никакого нового оборота разговор не принимает, а скорее все начинается сызнова. Снова расспросы, ответы, изумленные восклицания, с той лишь разницей, что теперь на многие вопросы вместо гостя отвечают портной и его сыновья.
Наконец Тоотса приглашают выпить кофе, и после соответствующих приготовлений вся семья вместе с гостем усаживается в соседней комнате за накрытый стол. Три рыжеволосых юнца сидят рядом по росту, напоминая органные трубы, и скромно ждут, пока мамаша поднесет им чашку дымящегося кофе.
Здесь, в этой комнате, вспоминается Тоотсу, были крестины. А там… там он завел граммофон. Странно: сейчас эти комнаты выглядят совсем иначе, чем тогда. Тогда они были полны едкого чада, от которого слезились глаза; словно туман плыл по всей квартире, и откуда-то несло острым запахом уксуса. Еще одно помещение в этом доме могло бы вызвать у Тоотса воспоминания, но его он, конечно, никогда больше не увидит. Сейчас комнаты кажутся более просторными, светлыми и веселыми.
Снова завязывается беседа. Говорят о паунвереских общих знакомых, вспоминают прежние времена. Между прочим Тоотс узнает, что хозяйская дочь с хутора Рая сейчас действительно дома и что помолвка ее с молодым саареским хозяином расстроилась, потому… потому что молодой человек полюбил в городе другую девушку. Когда называют имя раяской барышни, Аадниэль краснеет и начинает так кашлять, словно у него что-то застряло в горле. Звонарь Либле, оказывается, все еще живет в Паунвере и по-прежнему дружит с чарочкой. О сражениях между учениками с пасторской мызы и ребятами из приходского училища семья Кийр ничего не слышала. Вообще, по рассказам младшего отпрыска семьи, который уже проучился одну зиму в приходской школе, там наступили теперь гораздо более спокойные времена. Учитель Лаур давно уже отсюда уехал, а кистер все еще здесь. Да, иногда и теперь еще происходят в школе необычайные происшествия, но Аадниэль, прекрасно знающий и прежний и нынешний быт школы, уверяет, что сейчас там все по-иному, не то, что тогда, когда они все еще…
Рыжеголовый намекает тем самым, что нет уже больше настоящих удалых ребят, таких же как те, чьи имена неугасимыми письменами занесены в историю Паунвереского приходского училища.
Между тем Тоотс, отпив из своей чашки небольшой глоток, с ужасом замечает, что кофе сильно отдает керосином. Первый глоток, правда, кое-как сошел, но со вторым и последующими дело грозит обернуться куда плачевнее. Первого глотка он не смог предотвратить из-за его неожиданности, и тот самым естественным образом проследовал туда, куда и полагалось, но дальше… Совиные глаза Тоотса становятся еще круглее, он беспомощно озирается по сторонам. Если бы появилась откуда-нибудь тайная сила, которая невидимкой вылизала бы все содержимое его чашки, как он был бы ей благодарен!
Но, увы, «сила» эта, видимо, уже выпила свою чашку утреннего кофе и не появляется. Сейчас «сила» эта, должно быть, отдыхает где-нибудь под сенью леса на берегу речки, греет на солнышке пятки и вздутое пузо и даже не помышляет о том, чтобы запить свой завтрак этим накеросиненным кофе.
