Василий Смирнов - Открытие мира (Весь роман в одной книге)
— А мне батя привезет из Питера ружье… как у барчат, — хвастается Шурка.
— Ври!
— Отсохни рука! — крестится Шурка. И, заметив, что Яшка все‑таки не верит, Шурка, сам того не замечая, выдумывает: — Письмо прислал, батя‑то… Пишет — купил на ярмарке ружье… Дуло длиннущее, стреляет малюсенькими пульками. Ложа что зеркало, так и блестит, а курок… Постой, какой же курок? — припоминает он. — Да, железный, крючочком. Чуть тронешь — так ружье и выпалит.
Сказал — и сам поверил. В синем конверте с печатями и маркой лежит письмо отца в горке, на сахарнице.
— Слушай, это здорово! — восхищенно говорит Яшка. — Раз купил, продавать обратно не будет, привезет… Ах, леший тебя задери, вот подарочек! Постреляем, Саня, а?
— Ого, как постреляем!
Вытянув руку, прищурил Шурка глаз и щелкнул языком. Ружье стреляло что надо. Яшка тоже поцелился рукой, надул щеки, выстрелил и тяжело вздохнул.
— Второй год гармошку клянчу… губную, со звонком, — знаешь? Обещал батька, а не покупает.
— Купит в праздник, вот увидишь, — говорит Шурка убежденно. — Дядя Родя да не купит? Сказа — ал!
— Хорошо бы… У тебя — ружье, у меня — гармошка… Двухголовый от зависти лопнет! Верно?
Качаясь на гибких сучьях, Шурка и Яшка играют в бурю, жуют нежные маслянистые почки и сморщенные розовато — зеленые листочки.
— Скусно?
— Очень скусно!
В самый разгар пиршества снизу доносятся грохот и плач.
— Братик свалился с крыльца, — безошибочно определяет Шурка.
Он стремительно летит на землю, обдирая кожу на руках и голых коленках. Яшка спускается за другом с не меньшей поспешностью.
Крепость разрушена. Перед крыльцом, в грязи, лежит и плачет Ванятка. Рубашонка у него задрана, словно для порки. Кривые ноги братика почему‑то оказались в ведре, а полосатая от грязи голова, с царапинами и синей шишкой на лбу, покоится на сосновом полене.
В иное время няньки вдосталь бы похохотали, сейчас не до того. Перепуганные, они торопливо вытаскивают Ванятку из грязи, моют, ласкают и лечат. К шишке прикладывают чудодейственную дверную скобу, предварительно начистив медь кирпичом. Царапины смачивают слюной и заклеивают листьями подорожника. Пуще всего стараются доморощенные лекари, чтобы Ванятка не орал. Они корчат смешные рожицы, показывают, как ползает бука рогата, как сорока кашку варит, — ничего не помогает. Ванятка захлебывается слезами и криком.
Ах, если бы можно было принять эти проклятые ссадины и шишку на себя! Десять, тридцать, сто царапин и шишек вытерпит Шурка и не охнет. Должно, придется ему сегодня отведать не пеклеванника с изюмом и анисом, не селедки с молокой, а обыкновенных вожжей.
Позднее раскаяние охватывает Шурку. Зачем он не послушался матери? Сидел бы дома, играл с братиком, лески бы вил и не знал горя.
— Все ты… сманил! — сердито говорит он приятелю. — «Пойдем гулять»! Вот и догулялись.
— За шиворот я тебя тащил, да? — оправдывается Петух. — Коли так, оставайся один.
— Ну и уходи!
— Ну и уйду!
— Ну и проваливай!
Яшка поворачивается, скрывается за углом избы. Некоторое время слышен его удаляющийся безразличный свист. Потом и он стихает.
Ушел Яшка Петух. И пусть. Будто Шурка один играть не умеет! Да пожалуйста, одному‑то еще интереснее.
С необыкновенным воодушевлением принимается Шурка успокаивать братика. Осененный счастливой мыслью, он волтузит палкой старое ведро, которое ушибло Ванятку. Гром, грохот на улице. Можно подумать — целая орава жестянщиков починяет ведра.
— Вот тебе, негодяй, вот тебе! Будешь у меня знать, как милому Ваняточке бо — бо делать! — приговаривает Шурка, что есть мочи работая палкой. — Он наклоняется к ведру и грозно спрашивает: — Что, больно?.. На, получай еще, падеро* ржавое!
Ванятка следит мокрыми глазами, как скачет палка по ведру, и перестает плакать. Он ползком подбирается к обидчику и, раскрыв рот, высунув на сторону язык, с наслаждением принимается сам колотить щепочкой ненавистное ведро.
Шуркин расчет оправдался.
И медная дверная ручка сделала свое дело. Шишка на лбу братика заметно уменьшилась. И царапины на лице не так видны. Пожалуй, минует няньку порка.
Управившись с этими делами, Шурка оглядывается — один он на улице. Ему становится скучно. И зачем он прогнал Яшку?
— Все из‑за тебя, пузан! — горестно бормочет он, косясь на братика. Как мы хорошо играли… В жизни так больше не поиграешь. У — у, ревун проклятущий! Вот дам раза — забудешь у меня, как с крыльца падать.
Но ему лень нашлепать Ванятку. Так бы, кажется, и провалился сквозь землю, до чего скучно! Тоскливо бродит он около крыльца, пробует заняться удилищами, припасенными с осени, и бросает. Тошнехонько!
С грустью подходит Шурка к углу избы, за которым скрылся разлюбезный дружище Петух. Стоит Шурка, потупив глаза в землю, со стыдом вспоминает ссору. Ну конечно, во всем виноват только он, Шурка… Ах, начать бы все сызнова! Он не прочь покликать Яшку, да поздно. Укатил Петух к себе в усадьбу, зови — не услышит.
Тоскливо вздыхая, поднимает Шурка невеселые глаза, и — о, чудо из чудес! — из‑за угла показывается лохматая голова приятеля.
От радости у Шурки падает и начинает шибко стучать в груди сердце. Шурке хочется плакать, смеяться, скакать на одной ноге, обнять приятеля. Но какой‑то чужой, противный человек, сидящий в Шурке, заставляет его безразлично отвернуться, уйти на крыльцо и, закусив до боли губу, играть с братиком.
Проходит мучительная минута. Шурка как бы невзначай оглядывается угол пуст, Яшка ушел, и на этот раз окончательно.
Бросив Ванятку, Шурка крадется к углу, вытянув шею, заглядывает и чуть не сталкивается лбом с Яшкой.
Они молчат, исподлобья смотрят друг на друга. Со стороны кажется вот — вот они вцепятся в волосы.
Яшка нащупал под ногой камешек и толкнул его. Камешек покатился к Шурке, и тот возвратил его ногой обратно. Яшка снова толкнул камешек, и Шурка опять вернул его.
— Чур, я вожу! — скороговоркой сказал Яшка, не глядя на Шурку. Держись, попаду в ногу!
— Водило! — рассмеялся Шурка. — Да тебе с двух шагов не попасть.
Примирение состоялось.
Они поиграли в камешек, потом в «куру»*, потом, забыв наказ Шуркиной матери, усадили Ванятку в тележку, сделанную из обыкновенного ящика, и покатили на гумно ловить голубей.
Глава IV
ЗАБАВЫ, ДРАКИ И ЗРЕЛИЩА
Гумно встречает друзей весенним угощением — молодым щавелем и вороньими опестышами. Листочки щавеля торчат по пригоркам, будто крохотные заячьи уши. Ребята набивают щавелем рты и жуют, перекосив лица. Даже слезы выступают, до чего кисло. Жаль, нет под руками соли — угощение вышло бы еще лучше. Щавель закусывают сочными опестышами. Они растут по ямам и низинам, где сыро, и кажутся стеклянными трубочками, налитыми розоватой водой.
Ванятка задремал в тележке. Ребята оставляют его у сарая, а сами, захватив старую гуменную плетюху, крадутся к риге. Там, на току, словно насыпано голубей. Хорошо бы подкрасться к ним и накрыть корзиной. Но как ни таятся ребята, подбираясь ползком и таща волоком за собой на веревке плетюху, хитрые голуби все видят и слышат. Они подпускают охотников совсем близехонько — каждое перышко разглядишь, — копаются в соломе красными крестиками лапок и притворяются, что заняты только этим и нет им никакого дела до Шурки и Яшки.
Затаив дыхание охотники нацеливаются корзиной. Вот она над голубями, сетчатая тень ее краешком задела голубиные хвосты. Еще одно движение — и добыча будет поймана.
Тень корзины накрыла голубей. Попались‑таки, миленькие!
Трепет и свист крыльев.
Ребята валятся на плетюху. Заглядывают сквозь прутья.
Пусто!
Голуби давным — давно взвились и сизым облаком плывут над гумном.
— Ты спугнул, — говорит Яшка, хмурясь.
— Вона! А кто пыхтел, как бык?
— И не думал.
Молчание.
— Тени они испугались. Давай, Яша, против солнышка плетюху поставим? — миролюбиво предлагает Шурка.
— Давай.
Приятели расчищают на току местечко поровнее, крошат хлеб. Под ребро корзины ставят палку, от нее протягивают нитку за угол риги. Прячутся и терпеливо ждут.
— Гуль… гуль… — призывно воркует Шурка.
— Не так, — говорит Яшка.
Он надувает щеки, в горле у него точно вода начинает переливаться и булькать. Воркует Яшка, как взаправдашний голубь.
Ждать приходится долго. Голуби расселись на крыше амбара и греются на солнышке. Шурка сгоняет их камнем. Покружившись, голуби прилетают на ток.
— Замри! — приказывает шепотом Яшка, берясь за нитку.
Покосившись на друга, Шурка тоже берется за нитку.
— Дергать буду я! — сердито шепчет Яшка. — Опять выпустишь.
