Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)
Эти слова тронули ее; въ одну минуту всплылъ образъ ея жениха, и она воскликнула, увлеченная: "Да, не правда ли? Ахъ да, онъ такъ удивительно добръ ко мнѣ. Нѣтъ, если подумать… Да, я иду", крикнула она Иргенсу и кивнула ему. "А когда я васъ опять увижу, Гольдевинъ? Скоро, не правда ли? Ну, посмотримъ".
Она протянула ему руку, простилась и ушла.
Теперь она начала очень спѣшитъ; она извинилась передъ Иргенсомъ, что ему пришлось такъ долго ждать, и торопилась изъ всѣхъ силъ.
"Какъ вы рѣшите!" сказалъ онъ.
"Да, мнѣ нужно домой. Уфъ! какъ вѣтеръ дуетъ!"
"Агата!"
Она взглянула на него, его голосъ дрогнулъ; горячая дрожь пробѣжала по ней. Нѣтъ, она не въ состояніи дольше оставаться спокойной; ея глаза опять полузакрылись, что-то потянуло ее къ нему, ея рука коснулась его руки, она пошла близко съ нимъ.
Онъ опять назвалъ ее нѣжно по имени, и она отвѣчала ему, какъ бы покоряясь:
"Оставьте меня теперь на нѣкоторое время. Но что мнѣ дѣлать? Я буду вамъ такъ благодарна, если вы оставите меня теперь немного въ покоѣ!"
Онъ замолчалъ.
Они все дальше спускались въ городъ, въ концѣ улицы былъ виденъ домъ Генрихсена. Она тотчасъ же очнулась; что она такое сказала? Она обѣщала что-нибудь? Нѣтъ, нѣтъ, ничего. И, отвернувшись, она сказала:
"То, что случилось сегодня… Вы поцѣловали меня. Я раскаиваюсь въ этомъ, видитъ Богъ, Да, это огорчаетъ меня!.."
"Тогда выберите наказаніе!" сказалъ онъ горячо.
"Нѣтъ, я не могу васъ наказать. Но вотъ вамъ моя рука, что я скажу Олэ, если вы еще разъ сдѣлаете что-нибудь подобное".
И она протянула ему руку.
Онъ взялъ и пожалъ ее; и въ ту же самую минуту онъ нагнулся и поцѣловалъ ее нѣсколько разъ, какъ разъ подъ самыми ея окнами. Голова у нея кружилась, она съ трудомъ открыла дверь и вбѣжала по лѣстницѣ.
V
Олэ получилъ телеграмму, ускорившую его поѣздку въ Лондонъ. Двадцать четыре часа напролетъ онъ проработалъ, какъ волъ, чтобъ кончить дѣла; онъ читалъ, распоряжался, бѣгалъ по банкамъ, раздавалъ приказанія своимъ служащимъ, давалъ инструкціи своему главному приказчику, который на это время долженъ былъ стоять во главѣ дѣла. Пароходъ Хуллера стоялъ теперь въ гавани и нагружался товаромъ, онъ отходилъ черезъ нѣсколько часовъ.
Агата сопровождала его изъ конторы въ контору, разстроенная и грустная, заглушая свои чувства; она не говорила ни слова, чтобъ не мѣшать ему, но все время она смотрѣла на него съ полными слезъ глазами. Они порѣшили на томъ, что она на другой день, съ утреннимъ поѣздомъ поѣдетъ домой.
Старый Генрихсенъ ходилъ молча и спокойно: онъ замѣтилъ сыну, что ему нужно торопиться. Каждую минуту съ пристани приходитъ человѣкъ и приноситъ донесенія съ парохода; теперь пароходу остается принятъ еще партію ворвани и тогда онъ будетъ готовъ къ отходу. Это займетъ 3/4 часа. Наконецъ, Олэ прощается. Агата была въ накидкѣ и въ шляпѣ, она хотѣла проводитъ его на пристань.
Но какъ разъ въ послѣднюю минуту въ дверь вошелъ Ойэнъ. Онъ привязалъ къ лорнету красный шнурокъ, и этотъ красный шнуръ висѣлъ у него на груди. Въ послѣднее время его нервность перешла въ новую форму: онъ теперь. не могъ иначе считать, какъ парными числами, два, четыре, шесть; у него теперь былъ темный костюмъ съ свѣтлыми пуговицами, бросавшимися въ глаза и это доставляло ему нѣкоторое облегченіе. Этотъ черный, невидимый шнурокъ у лорнета — развѣ можно бытъ увѣреннымъ, что имѣешь шнурокъ у пенснэ, разъ его не видишь. Нужно бытъ въ постоянномъ страхѣ, не оставлено ли пенснэ дома. Теперь, по крайней мѣрѣ, онъ знаетъ, что онъ у него; мысль о красномъ шнуркѣ успокоила его.
Молодой человѣкъ пришелъ въ контору съ трудомъ дыша. Онъ нѣсколько разъ извинился; онъ мѣшаетъ?
"Я слышалъ, ты уѣзжаешь, Олэ Генрихсенъ?" сказалъ онъ. "Я только что узналъ это на улицѣ, и при этомъ я почувствовалъ точно ударъ въ сердце. Мнѣ дѣйствительно не везетъ, какъ я ни стараются, это не даетъ мнѣ ни куска хлѣба. Откровенно говоря, я не надѣюсь кончить мою книгу.
Я не долженъ былъ бы такъ открыто говоритъ объ этомъ; это мнѣ и Мильде говорилъ сегодня: не говорите объ этомъ, сказалъ онъ, собственно говоря, это значитъ вооружить противъ себя людей. Да, но что мнѣ дѣлать. Если ты можешь мнѣ помочь, Олэ, то сдѣлай это".
Олэ схватился за карманъ, чтобы достать ключи, и пошелъ къ денежному шкапу. Но онъ уже отдалъ ключи отцу. Онъ выразилъ нетерпѣніе и сказалъ, что хорошо было бы, если бы Ойэнъ на минутку раньше пришелъ къ нему, какъ разъ теперь нужно уѣзжать. Сколько ему нужно? — Хорошо! И Олэ далъ отцу короткое указаніе. Старый Генрихсенъ открылъ шкапъ и деньги были передъ нимъ, но онъ хотѣлъ имѣть болѣе точныя указанія, онъ началъ разспрашивать. Олэ пришлось поспѣшить, и онъ самъ сосчиталъ деньги.
Ойэнъ быстро сказалъ:
"Я хочу дать тебѣ росписку. Гдѣ у тебя перо? Новое перо, я всегда пишу лишь новыми перьями".
"Да, хорошо, оставь это до другого раза".
"Но мнѣ бы хотѣлось дать тебѣ росписку, знаешь. — Вѣдь ты имѣешь дѣло съ честнымъ человѣкомъ".
"Разумѣется. Милый Ойэнъ, какъ можешь ты такъ говоритъ.. — Да, да, хорошо, такъ еще разъ прощай".
Но Ойэнъ досталъ рукопись изъ кармана и сказалъ:
"Олэ, это мое послѣднее стихотвореніе. Дѣйствіе происходитъ въ Египтѣ. Оно будетъ прочитано на-дняхъ. Ты долженъ имѣть экземпляръ, потому что ты дѣйствительно помогалъ мнѣ. Вотъ, пожалуйста. О, не стоить благодарности; для меня это удовольствіе".
Наконецъ Олэ вышелъ; Агата провожала его.
"Видѣла ты, какъ Ойэнъ радовался, что онъ могъ мнѣ дать это стихотвореніе?" спросилъ онъ. "Ужасно жалко его, это большой талантъ, да, удивительный талантъ. Я, кажется, былъ нетерпѣливъ съ нимъ, я жалѣю теперь объ этомъ. Это еще хорошо, что онъ еще засталъ меня. О чемъ ты думаешь, Агата?"
Она отвѣтила тихо:
"Ни о чемъ, но когда же ты опять будешь здѣсь Олэ?"
"Милая, добрая Агата, вѣдь я ѣду только въ Лондонъ", сказалъ онъ, также расчувствованный: "будь спокойна, я не останусь тамъ долго". Онъ обнялъ ее за талію и ласкалъ, ласкалъ, пока они шли по улицѣ и называлъ ее уменьшительными именами: "маленькая женка, маленькая добрая женка". Но вотъ загудѣлъ пароходъ. Олэ взглянулъ на часы, ему оставалось четверть часа. Онъ долженъ еще заглянутъ къ Тидеману.
Какъ онъ только вошелъ къ Тидеману, онъ сказалъ: "Я ѣду въ Лондонъ. Я тебя объ одномъ попрошу, Андрей: будь такъ добръ и заглядывай иногда къ старику. Я ему далъ хорошаго помощника, но все-таки".
"Хорошо", отвѣчалъ Тидеманъ. "Не хотите ли вы присѣстъ фрекенъ? Вы вѣдь еще не уѣзжаете?"
"Да, завтра", отвѣчала Агата.
Олэ вспомнилъ послѣднія извѣстія съ биржи: рожь опять начала повышаться, онъ пожелалъ своему другу успѣха и пожалъ ему руку.
Рожь повысилась незначительно, жатва въ Россіи не могла, конечно, способствовать повышенію цѣнъ на рынкѣ, однако повышеніе, хотя и не особенно значительное, было, а для громаднаго запаса Тидемана это имѣло очень большое значеніе.
"О, да! я еще балансирую, насколько возможно", сказалъ онъ радостно: "и этимъ я большей частью обязанъ тебѣ. Да, это такъ. Но если данныя не обманываютъ, я не останусь у тебя въ долгу". И онъ началъ разсказывать, что теперь онъ принимаетъ участіе въ небольшомъ дѣлѣ по постройкѣ кораблей. Для него это было большимъ и очень пріятнымъ удовлетвореніемъ; онъ теперь опять можетъ немного шевелитъ руками…
"Но подробнѣе мы объ этомъ поговоримъ, когда ты вернешься. Счастливаго пути, Олэ!"
"А если что-нибудь случится", сказалъ тотъ, "то телеграфируй".
Тидеманъ проводилъ парочку до дверей. Олэ и Агата были тронуты его поведеніемъ. Потомъ онъ всталъ у окна и кивалъ имъ, когда они проходили мимо; послѣ этого онъ опять подошелъ къ своей конторкѣ и принялся за свои книги и бумаги. Прошло четверть часа; затѣмъ онъ увидѣлъ, какъ Агата одна возвращалась съ пристани. Олэ уѣхалъ.
Тидеманъ началъ ходить по комнатѣ, что-то бормоча и высчитывая. Его взглядъ упалъ на длинный счетъ въ раскрытой на конторкѣ книгѣ, это былъ счетъ Иргенса. Тидеманъ равнодушно, посмотрѣлъ на это; это былъ старый долгъ, вино и деньги, и опять вино, и опять деньги, это продолжалось съ прошлаго года, Онъ никогда еще ничего не заплатилъ, рубрика кредита оставалась пустой. Безвозвратный долгъ, безвозвратный долгъ! Тидеманъ вспомнилъ, какъ Иргенсъ имѣлъ обыкновеніе говорить о своихъ долгахъ; онъ нисколько не скрывалъ, что у него было долгу около двадцати тысячъ, онъ сознавался въ этомъ честно и съ улыбкой на лицѣ. Что же ему было дѣлать? Вѣдь нужно же жить. Это очень жалко, что обстоятельства принуждали его къ этому, страна маленькая, народъ бѣдный; онъ самъ бы очень хотѣлъ, чтобы это было иначе, и онъ искренно поблагодарилъ бы того человѣка, который пришелъ бы и заплатилъ за него долги. Но человѣкъ этотъ не приходилъ. — Дѣлать нечего, говорилъ онъ, ему придется продолжать нести свое бремя. Но, впрочемъ, большинство имѣло настолько такта и чувства деликатности, что знали, съ кѣмъ имѣютъ дѣло. Они не требовали отъ него денегъ, они уважали талантъ; но порой случалось, что какой-нибудь портной или виноторговецъ посылали ему счетъ и портили этимъ самое лучшее настроеніе. Онъ долженъ былъ останавливаться даже, если онъ былъ въ самомъ разгарѣ писанія стиховъ, онъ долженъ былъ отвѣчать, давать отчетъ. Какъ, къ нему пришли со счетомъ? Пожалуйста, положите его туда, онъ просмотритъ это, когда ему нужна будетъ бумага. Ахъ такъ, она съ роспиской? Да, тогда онъ долженъ честно отказаться принятъ ее, у него въ домѣ никогда не бываетъ росписки. — Возьмите ее пожалуйста съ собой и скажите, что я кланяюсь и благодарю…
