Сосэки Нацумэ - Сердце
Прежде всего я думал, что его очень трудно понять. Почему это он так внезапно мне во всём признался? И каким это образом любовь его усилилась настолько, что он не мог этого признания не сделать? И куда исчез он сам, этот обычный К.? Все это были неразрешимые для меня вопросы. Я знал, что он силён духом. И знал, что он серьёзен и строг к себе. И прежде чем определить своё отношение к нему на будущее время, мне нужно было многое узнать о нём самом. В то же время мне было как-то до странности неприятно иметь с ним дело в дальнейшем. Бродя вне себя по городу, я мысленно рисовал себе его, неподвижно сидящего в своей комнате. При этом, сколько я ни бродил, где-то во мне кричал голос, что сдвинуть его я буду не в силах. Словом, он представлялся мне каким-то чародеем. Дело доходило даже до того, что я начинал думать, уж не будет ли на мне вечно лежать это его проклятье...
Когда я совершенно усталый вернулся домой, в его комнате было попрежнему тихо, как будто бы там никого не было.
XXXVIII
Вскоре после того как я вернулся домой, послышался звук подъезжающей колясочки рикши. Тогда не было резиновых шин, как теперь, и неприятный шум рикши был слышен довольно издалека. Коляска остановилась перед нашим домом.
Минут через тридцать нас позвали ужинать. В соседней комнате всё ещё был беспорядок от разбросанных праздничных нарядов обеих женщин. Обе заявили, что им было неловко задерживать нас, и они поспешили домой, чтобы поспеть к ужину. На нас с К. это внимание хозяйки почти никак не подействовало. Сидя за столом, я ограничился короткими репликами, как будто жалея слова. К. был ещё немногословнее меня. Настроение же обеих женщин, редко выходивших из дому, было оживлённей обыкновенного. Поэтому наше поведение сильнее бросалось в глаза. Мать спросила у меня:
— Что нибудь случилось?
Я ответил, что немного нездоровится. Мне действительно было не по себе. Тогда дочь обратилась с тем же вопросом к К. Тот не ответил как я, что он нездоров. Он сказал, что ему просто не хочется говорить.
— Почему же не хочется говорить? — допытывалась девушка.
Я в этот момент поднял свои отяжелевшие веки и взглянул на него. Мне было любопытно, что он ответит. Губы К., по обыкновению, слегка задрожали. Глядя со стороны, нельзя было предположить ничего иного, кроме того, что он затрудняется с ответом. Девушка засмеялась и проговорила:
— Вы думаете о чём-нибудь очень серьёзном?
Лицо у К. покрылось лёгким румянцем.
В этот вечер я лёг спать раньше обыкновенного. Хозяйка, беспокоясь обо мне, в виду того что за ужином я заявил, будто болен, часов в десять принесла мне горячий отвар соба[11]. В моей комнате было уже темно. Хозяйка изумлённо воскликнула и слегка приоткрыла раздвижную дверь. В мою комнату наискось пали лучи от лампы со стола К. Он ещё не спал. Хозяйка уселась у моего изголовья и, заявив, что я, видно, простудился и мне полезно будет согреться, подала мне чашку с отваром. Мне пришлось поневоле на глазах у ней выпить мутную жидкость.
Я лежал и раздумывал в темноте до поздней ночи. Само собой разумеется, что во мне вертелся всё тот же вопрос, и никаких результатов не получалось. Вдруг мне пришла в голову мысль: что делает теперь в соседней комнате К.? Почти бессознательно я возвысил голос и окликнул его. К. сейчас же откликнулся в ответ. Он ещё не ложился.
— Ты ещё не лёг? — спросил я через перегородку.
— Сейчас ложусь, — гласил короткий ответ.
— Что ты делаешь? — снова спросил я. На этот раз ответа не последовало. Вместо него минут через пять-шесть явственно послышалось, как открывается стенной шкаф и стелется матрац. Я опять спросил:
— Который час?
К. ответил: — Уже двадцать минут второго. — Сейчас же за этим послышался звук: К. задул лампу, и весь дом затих, погрузившись в темноту.
Однако глаза мои видели всё более и более ясно среди этой темноты. В полубессознательном состоянии я опять окликнул К. Он прежним своим тоном сейчас же отозвался. Тут я, наконец, сказал ему, что мне хотелось бы переговорить с ним подробнее о том, что я утром от него услыхал, и узнать, что он скажет на этот счёт. Само собой я вовсе не намеревался вести с ним такую беседу через перегородку, мне хотелось только получить от него немедленный ответ. Однако К., которого дважды я окликнул и который дважды отозвался, на этот раз не ответил обычным тоном.
— Ладно, потом, — сказал он тихим голосом.
Я опять был охвачен раздумьем.
XXXIX
Этот полуответ К. прекрасно отразился на всём его поведении в следующий день и ещё в следующий за тем. Он не показывал вида, что собирается опять коснуться этого вопроса. Впрочем, и удобного случая для этого не было. Хозяйка и дочь её целые дни бывали дома, и нам нельзя было удобно побеседовать о таком деле. Я это прекрасно сознавал. И в результате, предполагая, что он первый заговорит, и подготовившись к этому, я всё же решил, если представится случай, сам начать.
В то же время я молча следил за женщинами. Однако ни в поведении матери, ни в поступках дочери не было заметно никаких изменений, сравнительно с обычным временем. Из того, что их манеры были совершенно теми же после признания К., как и до того, что он это признание сделал, ясно было: в своей исповеди он ограничился только мною одним, сама же девушка, как и её опекунша-мать, ничего об этом не знали. Эта мысль несколько успокоила меня. И затем подумав, что вместо того, чтобы искусственно создавать благоприятный случай и нарочито заводить об этом разговор, гораздо лучше будет просто не уклоняться, когда такой случай сам собой представится, я на некоторое время перестал думать об этом вопросе и отложил его.
Когда я теперь всё это описываю, всё кажется весьма простым, но то, что тогда пережило моё сердце, было подобно морскому приливу и отливу: в нём были и свои подъёмы и свои падения. Глядя на неподвижность К., я толковал её то так, то этак. Наблюдая за действиями и словами матери и дочери, я подозрительно думал: не в этом ли проявляется их сердце? Мне казалось, что вот-вот появится на циферблате стрелка того сложного механизма, который сокрыт в нашей душе, и непреложно, как в часах, покажет нужную цифру. Одним словом, одно и то же я толковал то так, то этак, и в результате, как я сказал, успокоился. Говоря точнее, мне бы следовало, пожалуй, не употреблять здесь слова „успокоился“.
Тем временем начались занятия в университете. Когда у нас лекции начинались в одни и те же часы, мы вместе выходили из дому. Если было удобно, и домой шли вместе. С внешней стороны мы были с К. так же дружны, как и раньше. Но в душе каждый из нас, без сомнения, думал свою собственную думу. Однажды на улице я внезапно пристал к нему. Первое, о чём я спросил его, касалось того, ограничился ли он в своих признаниях только одним мною или же объявил об этом и матери с дочерью? Я думал, что в соответствии с его ответом мне следует определить своё дальнейшее отношение к нему. На это он мне ответил, что более никому об этом не говорил. В глубине души я обрадовался, так как это совпадало с моими собственными предположениями. Я хорошо знал, что он хитрее меня. В его груди жило то, что не укладывалось во мне. Однако, с другой стороны, я ему странно как-то верил. Доверие к нему нисколько не поколебалось, хотя именно он три года обманывал свою приёмную семью в деле получения средств на образование. Наоборот, поэтому-то я и стал ему верить.
И при всей своей подозрительности я не мог в душе не признать его ответа прямым.
Обратившись снова к нему, я спросил о том, как он дальше собирается поступить со своею любовью? Остановится ли он на одном только своём признании или же намерен добиться конкретных результатов? Однако на это он ничего не ответил. Потупив взор, он молча зашагал. Я попросил его:
— Не скрывай ничего! Скажи мне всё, как думаешь!
Тогда он решительно заявил, что ему скрывать от меня нечего. Однако он не дал никакого ответа, на то, что я хотел знать. Я тоже понимал, что не приходится так, остановившись на улице, допытываться до самой сути. На этом всё и кончилось.
ХL
Раз как-то я после долгого промежутка зашёл в университетскую библиотеку. Расположившись на углу широкого стола и освещённый до половины солнечным светом, льющимся из окна, я просматривал новые иностранные журналы. Профессор поручил мне к следующей неделе разобрать один вопрос по специальному предмету. Я никак не мог отыскать то, что мне было нужно, и должен был раза два-три взять новые журналы. Наконец нашёл я нужную мне работу и весь погрузился в её чтение В этот момент с противоположной стороны широкого стола неожиданно тихонько кто-то окликнул меня. Подняв глаза, я увидел стоявшего там К. Он перегнулся верхней частью своего корпуса через стол и приблизил ко мне своё лицо. Как вам известно, в библиотеке нельзя говорить громко, чтобы не мешать другим, так что его действия ничем не отличались от самых обыкновенных, которые проделывает каждый. Но меня в этот момент охватило какое-то странное чувство.
