Альфред Жарри - Убю король и другие произведения
Покуда я пересчитаю их и призову помянутого мною персонажа, вот вам составленная мною рукопись: вы можете конфисковать ее двадцать восьмой и почитать — не столько даже для того, чтоб скрасить ожидание, сколько в попытке лучше понять меня во время путешествия, ваших соображений о необходимости которого я не спрашиваю.
— Да, но путешествовать в решете…
— Челн приводится в движение не только лопастями весел, но и присосками на кончиках пружинных рычагов. Что же до киля, то он скользит на трех одноуровневых роликах из закаленной стали. Окончательно убеждает меня в точности расчетов и непотопляемости корабля тот факт, что, следуя моей веками не менявшейся привычке, мы будем путешествовать не по воде, а по земной тверди.
VII
О немногих избранных
Пронесшись по страницам двадцати семи равных меж собою и ему самому книг, Фаустролль увлек за собою в третье измерение:
От Бодлера — Тишину Эдгара По (позаботившись перевести бодлеровский перевод на язык эллинов).
От Бержерака — драгоценное дерево, которым стали в стране Солнца царь-соловей и его подданные.
От Луки — Искусителя, что возвел Христа на высокую гору.
От Блуа — Невестин кортеж, черных свиней смерти.
От Колриджа — арбалет старого морехода и странствующий по волнам скелет мертвого корабля (он лег на дно челна, точно второе решето).
От Дарьена — алмазные коронки бурильных машин с Сен-Готарда.
От Деборд-Вальмор — утку, которую лесоруб положил к ногам детей, и пятьдесят три дерева с зарубками на коре.
От Эльскампа — кроликов, метавшихся по простыням и обернувшихся сложенными горстью ладонями, что сжимают круглую, как яблоко, вселенную.
От Флориана — лотерейный билет Скапена.
Из «Тысячи и одной ночи» — глаз, что выбил своим хвостом крылатый конь третьего Каландара, царского сына.
От Граббе — тринадцать подмастерьев портного, убитых на заре бароном Тюалем по приказу кавалера епископского ордена «За заслуги перед обществом», а также салфетку, которую он повязал себе при этом вокруг шеи.
От Кана — золотой колокольчик из небесных ювелирных мастерских.
От Лотреамона — скрывшегося за горизонтом скарабея, прекрасного, точно трясущиеся руки алкоголика.
От Метерлинка — огоньки, что услыхала первая из ослепших сестер.
От Малларме — день: живучий, девственный, прекрасный искони.
От Мендеса — северный ветер, что веет над изумрудным морем, мешая собственную соль с тяжелым потом каторжника, не выпускавшего весла из рук сто двадцать лет.
Из «Одиссеи» — радостную поступь не знающего страха Ахиллеса по Асфодилонскому лугу.
От Пеладана — отблеск кощунственного истребления семи планет в зеркале щита, заполненного прахом предков.
От Рабле — те бубенцы, с которыми плясали черти во время бури.
От Рашильд — Клеопатру.
От Ренье — выжженную степь, на просторах которой отряхивался, искупавшись, новоявленный кентавр.
От Рембо — льдинки, что вместе с ветром рассыпает Бог по лужам.
От Швоба — чешуйчатых зверей, которым вторят белизной сухие руки прокаженного.
Из «Убю короля» — пятую букву первого слова в первом акте.
От Верхарна — крест, что заступ роет по четырем сторонам света.
От Верлена — голоса, которые никак не могут умереть.
От Верна — два с половиной лье земной коры.
Тем временем Рене-Изидор Скоторыл, пристав, в полной темноте — напоминавшей неосязаемую чернь хининного сульфата в невидном глазу инфракрасном излучении, тогда как остальные краски спектра заключены в светонепроницаемую коробку — перевернул первую страницу рукописи Фаустролля, и оторвало его от чтения лишь появление третьего попутчика.
Книга вторая
НАЧАЛА ПАТАФИЗИКИ
Фадею Натансону
VIII
Определение
Эпифеномен есть то, что дополняет тот или иной феномен.
Патафизика — поскольку этимология этого слова следующая: επι (μετὰ τὰ φυσιχὰ), то полностью писать его следует как ‘патафизика, предваряя апострофом во избежание немудреных каламбуров — есть наука о том, что дополняет метафизику как в рамках оной, так и за ее пределами, причем за эти самые пределы ‘патафизика простирается столь же далеко, как метафизика — за границы обычной физики. Пример: поскольку эпифеномен есть явление несущественное, то патафизика будет прежде всего учением о единичном, сколько бы ни утверждали, что наука может заниматься лишь общим. Она изучает законы, управляющие исключениями, и стремится объяснить тот иной мир, что дополняет наш; говоря проще и без претензий, предметом ее описаний будет мир, который мы можем — а вероятно, и должны — видеть на месте привычного: ведь законы, которые, как нам казалось, правят повседневностью, на самом деле сами обусловлены исключениями из фактов несущественных — пусть таких изъятий и больше, нежели самих явлений, — а факты эти, будучи в свою очередь сведены к мало чем исключительным исключениям, не обладают и самомалейшей привлекательностью единичности.
ОПРЕДЕЛЕНИЕ: Патафизика есть наука о воображаемых решениях, которая образно наполняет контуры предметов свойствами, пока что пребывающими лишь в потенции.
Современная наука зиждется на принципе индукции: видя, что тот или иной феномен предшествует или же следует за другим, большинство людей заключает отсюда, что так будет всегда. Прежде всего, такие выводы справедливы отнюдь не все время, а лишь по большей части, они нередко зависят от личной точки зрения и связаны соображениями удобства — а иногда и этого не происходит! Например, вместо того, чтобы утверждать, будто все тела и вещества устремляются к центру, почему бы не предположить, что скорее вакуум возносится к краям — если принять вакуум как меру не-плотности? Такая гипотеза выглядит куда менее произвольной, чем выбор конкретной единицы вещественной плотности, воды.
Поскольку в философии и физике это «тело» есть постулат и выражение чувств толпы, то для того, чтобы если не природа, то по крайней мере свойства его оставались неизменными, необходимо поставить условием, что рост людей также навсегда останется постоянным и соразмерным. Всеобщее согласие само по себе представляет в высшей степени иллюзорный и необъяснимый предрассудок. С какой стати все утверждают, будто часы — круглой формы? Нелепость подобных заявлений становится очевидной, если взглянуть на часы сбоку (и мы увидим узкий прямоугольник) или под углом в три четверти (эллипс) — тогда какого дьявола считать истинной форму лишь в тот момент, когда мы пытаемся узнать, который час? Скорее всего, так просто удобнее. Стоит ли удивляться, что дети, выводя пером круглые часы, рядом рисуют квадратный дом — то есть один его фасад, — что тоже абсурдно: редко когда приходится видеть одиноко стоящее здание, разве что в глухой деревне, тогда как на привычной всем нам улице фасады домов выглядят как довольно сильно искривленные трапеции.
С необходимостью приходится признать, что люди (включая сюда женщин и малых детей) слишком примитивны для того, чтобы постигнуть эллиптические фигуры, и к называемому всеобщим согласию члены этой огромной толпы приходят только потому, что предпочитают видеть изгибы лишь с одним изломом, ведь сойтись в одной точке им всегда проще, нежели в двух и более. Они общаются друг с другом и уравновешивают один другого краями собственных утроб, по касательной. Однако даже толпа в конце концов уразумела, что истинная вселенная состоит из эллипсов, а потому уже и бесхитростные буржуа хранят вино в бочках округлых, а не цилиндрических.
Дабы не позабыть за отвлеченными рассуждениями нашего примера касательно воды, задумаемся в этой связи о том, сколь непочтительно следующее высказывание об адептах патафизической науки, вырвавшееся из самых глубин души описанной нами толпы:
IX
Фаустролль меньше Фаустролля
Уильяму Круксу
«Прочие же безумцы повторяли без конца, что человек-де одновременно и больше, и меньше себя самого, и на все лады превозносили подобные нелепицы, будто важнейшие открытия»
Талисман ОроманаДоктор Фаустролль (если позволительно будет здесь сослаться на личный опыт) однажды задумал сделаться меньше себя самого и в этой связи решил исследовать одну из четырех стихий, дабы выяснить, как скажется разница в его собственном росте на их взаимных отношениях.
Он остановил свой выбор на веществе, как правило, жидком, бесцветном, не под дающемся сжатию и растекающемся по горизонтальной плоскости в малых количествах; будучи же значительным образом расширено, приобретающем искривленную поверхность и синеватый оттенок на глубине, а по краям оживляемом непрерывным возвратно-поступательным движением; по словам Аристотеля, обладающем, как и земля, изрядной плотностью; на дух не выносящем огня, но зарождающемся от мощного взрыва при разложении оного; переходящем в газообразное состояние при нагревании до ста градусов и плавающем по собственной поверхности, затвердевая — да чего уж там: Фаустролль выбрал воду! И, сократившись до размеров клеща (обыденное представление о парадигме малости), он пустился в путешествие по капустному листу, не обращая внимания на собратьев своих паразитов и увеличившиеся пропорции прочих предметов — покуда, наконец, но повстречался с Водой.
