Надежда Лухманова - ДЕВОЧКИ
- У вас нет деревни?
- Нет, Русалочка, но у меня есть кафедра, с которой я в следующий раз спрошу вас о жесткокрылых! - сказал он ей тоном волка из "Красной Шапочки".
Минаев во фраке, в белом галстуке, танцевал с Надей, визави их были Андрюша и Люда. Минаев держал себя просто и мило, но Надя, танцуя с начальством, была несколько скованна.
- Вам весело? - спросил инспектор.
- Страшно! - отвечала девочка.
- Вы любите танцевать?
- Ужасно! Дуся, Дуся, - сказала она, хватая брата за руку в chassИ croisИ (перекрестном прогоне),- у меня был Евгений Михайлович осенью! Ты знаешь?
- Знаю! Рыжик, говори же со своим кавалером.
- Вы, кажется, очень любите своего брата? - спросил Минаев.
- Я, брата? Больше всего на свете!
В час ночи бал кончился. Гости пошли ужинать вниз, в апартаменты Maman, а девочек отвели в столовую, где для них был накрыт чай с фруктами и печеньем.
Долго не могли заснуть в эту ночь счастливые выпускные, долго передавали они друг другу свои впечатления, и у каждой в сердце сильнее разгоралась жажда жизни, каждая еще больше рвалась из стен института. Этот бал был только преддверием тех настоящих балов, о которых каждая читала и слышала от подруг.
Но никого не было счастливее Людочки. Теперь ее служба и ее обязанности казались ей легкими и приятными. Ведь должна же она чем-нибудь заслужить громадное счастье, предстоящее ей. Институт будет для нее тем монастырем, в который в средние века дамы добровольно заключали себя, ожидая своих рыцарей, ушедших в крестовые походы. Мысль, что Andre - ее жених и что она в свои выпускные дни будет его видеть, гулять с ним, переполняла восторгом ее сердце.
X
Первая несправедливость
Салопова захворала. Болезненная, слабая девочка, она почти никогда не ложилась в лазарет; частые флюсы, лихорадку и мигрень переносила терпеливо и на всякий вопрос отвечала только: "Господь сколько терпел, а мы ничего снести не хотим, сейчас ропщем". Но на этот раз лихорадка истощила ее силы.
Салопова осунулась, пожелтела еще больше и ходила совсем молчаливая, и только когда между девочками возникала ссора или несправедливость,
Салопова подходила к ним и молча становилась возле; слушая упреки, бранные слова, она строго, пристально глядела то на ту, то на другую. Девочки краснели и начинали кричать: "Да убирайся ты вон, Салопова!", иногда даже одна говорила другой: "Пойдемте, медамочка, браниться в коридор, там никто не помешает!" Но Салопова, как тень, пробиралась за ними всюду, и девочки смущались, а затем замолкали или обращались к ней на суд.
- Да ты разбери сама, Салопова, ведь она…- Салопова выслушивала обеих и говорила всегда: "Господь всех прощал и нам завещал не ссориться!" И большей частью ссора кончалась, девочки, ворча: "ханжа эта Салопова", расходились, а потом и забывали о ссоре.
Едва ли хоть одна из класса любила Салопову, с ней никто не ходил обнявшись, никто не болтал по ночам на кровати, но, когда девочка раз упала на молитве и ее, бледную, с закрытыми глазами, унесли в лазарет, в классе вдруг образовалась пустота, а вечером, когда все легли в кровать, тем, кто спал около нее, стало жутко, до того привыкли они видеть ее на коленях перед образом и, засыпая, слышать, как она благоговейно, с чувством шепчет молитвы.
Через два дня после того, как Салопову взяли в лазарет, целая группа девочек пришла ее проведать, вскоре это приняло характер паломничества, приходилось даже чередоваться, каждую побывавшую у нее класс осыпал вопросами:
- Ну, что Салопиха? Что говорила?
- Да ничего не говорила, ведь у нее одна просьба: придешь - читай ей Евангелие, а уходишь - просит не ссориться, да ведь как просит-то, чуть не со слезами!
- Ну и что же, ты обещала?
- Да ты бы видела, какими глазами она смотрит, когда говорит, тут все что хочешь обещаешь.
У девочек появились в карманах маленькие Евангелия, которые, по их просьбе, купил отец Адриан, ссоры стали гораздо реже. Не успеют двое войти в азарт, раскричаться, как третья скажет:
- Ах, Господи, а я сегодня к Салопихе, ну что я ей скажу, как спросит? - И ссора затихала сама собой.
Пробовали девочки носить ей гостинцы, но Салопова тут же при них раздавала все другим.
- На что мне лишнее, не надо, и так дают больше, чем съешь, - говорила она, - ты вот лучше потешь меня, посиди подольше да почитай! - И девочки не только охотно сидели, читали, но даже вынимали за ее здравие просвирки и ставили свечи.,
- Франк, Франк, ступай-ка сюда! - кричала Чернушка, вернувшись после завтрака в класс.
- В чем дело? Чего тебе?
- Ты знаешь, нас больше не хотят пускать в лазарет к Салоповой.
- Ну-у? - Франк присела на парту, возле потеснившихся Евграфовой и Ивановой. - Отчего так?
- Да вот спроси, - Чернушка указала на Иванову.
- Это все каракатица Миндер нажаловалась, говорит, с утра до вечера шмыгают по коридору, мешают ей давать уроки музыки, ведь она с кофульками занимается, ну, говорит, рассеиваются.
- Да с чего это она, ведь никто из нас в музыкальную не заходит. Надо поговорить с Марьей Ивановной.
- Страсть у этой Франк звать их всех по имени и отчеству. По-нашему - Каракатица, а по ней - Марья Ивановна.
- Да ведь пора же нам, медамочки, бросить эти прозвания, ведь мы выпускные.
- Поехал Баярд на высоком коне
В золотом зипуне.
Конь, что ни шаг, оступается,
А наш рыцарь в пыли все валяется! -
затянула Евграфова песню, которой дразнили Франк. Франк вскочила.
- И буду, и буду всех звать по имени и отчеству, зато и сама буду Надеждой Александровной Франк, а вы из института выйдете и все останетесь "бульдожками", "чернушками", "свинюшками", "зверюшками".
- А ты - выскочка, в "передовишки" лезешь, - выпалила Чернушка, только недавно усвоившая слово "передовая". Сидевшие девочки расхохотались, повторяя: "передовишка".
- А ты, а вы… - Франк не находила слов и только, блестя глазами, трясла своей рыжей головой.
- А к Салоповой так и не пойдем, - закричала Иванова, заглушая спор.
Начавшаяся было ссора сразу заглохла.
- Нет, пойдем, - упрямо заявила Франк, - я, по крайней мере, иду.
- Да ведь не пустят.
- И не пустят, да я пойду. Ведь опасно только по парадной пробежать да нижним коридором, а уж влетим в лазарет - Вердер не выгонит. Кто со мной?
- Конечно, я! - Чернушка, веселая, ласковая, схватила за руку Франк. - Вместе, да?
И девочки, забыв ссору, уже целовались и строили план операции.
Вечером, в семь часов, когда Билле углубилась на кафедре в какой-то немецкий роман, Чернушка и Франк незаметно шмыгнули из класса, слетели по лестнице, проскользнули мимо швейцарской, пока Яков отсутствовал, так как при случае он мог и наябедничать. Тихонько, едва касаясь пола, промчались по нижнему коридору, где налево шли музыкальные классы, а направо были комнаты Maman, и благополучно появились в лазарете перед очами добродушной толстой Вердер - лазаретной дамы. Обе девочки, едва сдерживая дыхание, присели и объявили, что присланы из класса узнать о здоровье Салоповой. Вердер похвалила девочек за внимание, но объявила им, что больной хуже и доктор не велел никого пускать к ней.
Опечаленные Франк и Чернушка возвращались назад, волоча ноги и уже не заботясь о том, что могли быть пойманы.
Из крайней комнаты раздавались по-детски неуверенные гаммы и крики Миндер, бранившей какую-то "кофульку".
- Вот злющая! - проговорила Чернушка, прикладывая ухо к двери. - Так и шипит, - и вдруг, приложив губы к замочной скважине, Чернушка сама зашипела, как подошедший самовар. Франк, зная, что Миндер до смерти боится кошек, громко мяукнула, и обе девочки, охваченные непреодолимой жаждой озорства, накинув передники на голову, пролетели мимо швейцарской, из-за стеклянной двери которой теперь глядел на них во все глаза Яков. Мимо бельевой, столовой не переводя духа взвились по второй лестнице в третий этаж и, вбежав в свой дортуар, бросились, едва дыша, на кровати.
- Ой, не могу, ой, не могу! - кричала Франк. - Миндер, верно, умерла со страху.
- А ведь Яков-то нас видел; я, знаешь, посмотрела, из-под передника, а он так и вытянул шею за нами.
- Ну да где ему узнать. Мы летели-то как вихрь.
Девочки отдышались. Франк достала из своего ночного шкапика пеклеванник и красную глиняную кружку, наполовину наполненную патокой.
- Когда ты купила? - и Чернушка облизнулась.
- Утром посылала истопника, он сам мне и в шкап поставил.
Девочки разделили пеклеванник, вынув мякиш, налили в образовавшееся углубление патоку, снова закрыли его мякишем и затем с наслаждением принялись уписывать необыкновенное блюдо. Пеклеванник с патокой, молодая репка, свежие огурцы считались первым лакомством.
Покончив с трапезой, вымыв руки в умывальной, подруги оправили свои волосы, пелеринки и уже чинно, благовоспитанно спустились в класс. В коридоре было шумно, посередине стояли две "чужие" классные дамы, возле них Миндер, взволнованная, вся в пятнах, что-то быстро рассказывала, поводя короткими ручками. Группы воспитанниц двух старших классов окружили их. Когда Франк и Чернушка показались в конце коридора, Миндер заметила их и что-то быстро проговорила. Все головы обернулись к ним, и, когда девочки, уже встревоженные, подошли ближе, десятки пар любопытных, веселых, злых и подозрительных глаз уставились на них.
