Эмиль Золя - Западня
— Ну как, сударыня, разыскали? — спросил он с пьяной ухмылкой. — Знаешь, Желтая Борода, ведь это я помог тебя найти…
Этот рабочий, по прозвищу Ненасытная Утроба, он же Бездонная Бочка, был первоклассным гвоздарем, ловкачом, каких мало, но пил как лошадь и каждый день заливал себе в глотку не меньше литра водки. И сейчас он выходил опрокинуть стаканчик, так как чувствовал — до шести часов ему смазки не хватит. Его ужасно позабавило, что Зузу зовут Этьеном, и он долго смеялся, показывая черные зубы. Потом он вдруг узнал Жервезу. Ну как же, еще вчера он заходил с Купо в кабачок пропустить по стаканчику. Вы только спросите Купо про Ненасытную Утробу или Бездонную Бочку, и он сейчас же скажет: «Это свой парень!» Уж стервец Купо не подведет, он всегда поднесет приятелю, — нет, этот считаться не станет.
— Я очень рад, что вы его жена, — твердил пьянчуга. — Купо стоит такой красотки… Правда, Желтая Борода, у Купо жена красавица?
Он корчил из себя любезного кавалера и терся возле Жервезы, а она подняла корзину и держала ее перед собой, не подпуская его слишком близко. Гуже понимал, что тот насмехается над его дружбой с Жервезой, и закричал в сердцах:
— Эй ты, лодырь! Когда же примешься за сорокамиллиметровые? Ведь ты уж нагрузился, чертов пропойца, — может, теперь раскачаешься?
Кузнец говорил о заказе на крупные болты, которые обычно ковали вдвоем.
— Хоть сейчас, коли хочешь, щенок, — ответил Ненасытная Утроба, он же Бездонная Бочка. — Ишь ты, еще молоко на губах не обсохло, а туда же, тягается со взрослыми! Ладно, хоть ты и дылда, а до меня не дорос!
— Ну, так давай начнем. Посмотрим, кто кого!
— Идет, дурья голова!
Раззадоренные присутствием Жервезы, они как будто вызывали друг друга на поединок. Гуже бросил в горн заготовленные заранее железные бруски и укрепил на наковальне оправку крупного размера. Его товарищ взял два тяжелых молота фунтов по двадцати, стоявших у стены: два самых больших молота, которые в мастерской окрестили Фифина и Дедель. Ненасытная Утроба все продолжал хорохориться, вспоминая, как он выковал полгросса болтов для маяка в Дюнкерке не болты, а прямо красавчики! Им место в музее — не иначе! Нет, черт возьми! Ему не страшен никакой соперник; попробуйте сыскать другого такого ловкача — небось придется обшарить всю столицу! Да что говорить, сейчас сами увидите. То-то будет смеху!
— А вы, сударыня, будьте судьей, — сказал он, поворачиваясь к Жервезе.
— Хватит трепать языком! — крикнул Гуже. — А ну, Зузу, принатужься! Поддай жару, сынок!
Тогда Ненасытная Утроба, он же Бездонная Бочка, спросил:
— Ковать-то будем вместе?
— Ну нет, старина! Каждый сам выкует свой болт!
Тут Ненасытная Утроба разом осекся и, несмотря на весь свой задор, почувствовал, что у него пересохло в горле. Виданное ли дело — ковать в одиночку сорокамиллиметровые болты, ведь у них должны быть совсем круглые головки, а это дьявольски трудная штука, настоящий фокус. Остальные кузнецы бросили работу и подошли поглядеть; один из них, тощий, долговязый детина, предложил поспорить на литр вина, что Ненасытная Утроба побьет Гуже. Тем временем противники, зажмурив глаза, выбирали себе по молоту. Ненасытной Утробе повезло — он захватил Дедель, которая была на полфунта легче Фифины; Желтой Бороде досталась Фифина. Тут пьянчуга снова взбодрился и, дожидаясь, пока железо накалится добела, принялся куражиться у наковальни, бросая на прачку нежные взгляды; он делал выпады и притоптывал, как фехтовальщик перед поединком, или взмахивал руками над головой, будто уже орудовал молотом. Эх, разрази его гром! Силы у него хоть отбавляй: он может расплющить в лепешку даже Вандомскую колонну!
— Ладно, начинай! — сказал Гуже и сам вставил в оправку раскаленный железный брус толщиной с детскую руку.
Ненасытная Утроба, он же Бездонная Бочка, схватил обеими руками Дедель и откинулся, чтобы размахнуться посильней. Маленький, сухой, с козлиной бородкой и волчьими глазами, сверкавшими из-под нечесаной копны волос, он сгибался пополам при каждом ударе молота и, замахиваясь, подпрыгивал, как будто его подбрасывали. Он яростно колотил по железу, словно в отместку за то, что оно такое твердое, а когда наносил особенно ловкий удар, даже рычал от удовольствия. Быть может, кое-кому водка и расслабляет мускулы, а ему необходимо чувствовать водку в крови, без нее он не работник; стаканчик, который он только что пропустил, согревает ему нутро, что твоя печка, а силищи в нем, как в паровой машине! Видно, и железо боится его сегодня, под молотом оно становится мягким, как воск. А Дедель так и танцует в его руках — любо-дорого смотреть! Она выкидывает антраша, точно девка в кабачке на Монмартре, которая так задирает ноги, что юбки взлетают ей на голову. Да, с железом шутки плохи, оно, проклятое, мигом остынет, чуть только зазеваешься. Ненасытная Утроба выковал головку своего болта за тридцать ударов. Но он задыхался, глаза его вылезали из орбит, он весь кипел, чувствуя, что руки уже не слушаются его. Наконец в бессильной ярости, приплясывая и хрипя, он нанес два последних удара только для того, чтобы отомстить за свою слабость. Когда он вытащил болт из оправки, шляпка совсем скособочилась, словно голова у горбуна.
— Ну как? Чисто сработано? — спросил он, однако со свойственной ему наглостью, и показал болт Жервезе.
— Я в этом деле не разбираюсь, сударь, — ответила она сдержанно.
Но она ясно видела на болте следы двух последних ударов Дедели и радовалась его неудаче; она кусала губы, чтобы не рассмеяться: ведь теперь все преимущества были на стороне Гуже.
Наступил черед Желтой Бороды. Прежде чем начать, он бросил на Жервезу ласковый, доверчивый взгляд. Потом не спеша подошел к наковальне и, высоко взмахнув молотом, принялся наносить мощные равномерные удары. То была работа высшего класса — спокойная, четкая, искусная. В его руках Фифина не выкидывала разные коленца, не задирала ноги выше головы, как распутная девка, пляшущая в кабаке, — нет, она поднималась и приседала ритмично, как благородная дама, чинно танцующая старинный менуэт. Пятки Фифины крепко отбивали такт и плющили раскаленное железо расчетливо и уверенно, сначала посередине, а потом точными меткими ударами обрабатывали его по краям. Ничего не скажешь, в жилах Желтой Бороды текла не водка, а кровь, чистая кровь, и она горячей струей отдавалась в мерно работавшем молоте. Как он был хорош за работой, этот богатырь! Светлое пламя горна било ему прямо в лицо. Короткие завитки волос над низким лбом и пышная русая борода, спускавшаяся кольцами на грудь, горели, как огонь, бросая яркие отблески на его лицо, словно отлитое из чистого золота. Шея у него была стройная, как колонна, и белая, как у ребенка; грудь мощная и такая широкая, что на ней легко уместилась бы женщина; плечи и руки были словно созданы ваятелем по образцу могучего титана. Когда он взмахивал молотом, его упругие мускулы вздувались клубками, перекатываясь под кожей; его плечи, шея, грудь наливались силой; казалось, от него исходит сияние, он был прекрасен и могуч, как бог. Он уже двадцать раз ударил молотом, глубоко вздыхая после каждого взмаха и не отрывая глаз от головки болта, только с висков у него катились тяжелые капли пота. Он считал: двадцать один, двадцать два, двадцать три. Фифина по-прежнему спокойно и чинно приседала, как важная дама.
— Тоже мне, задается! — пробормотал насмешливо Ненасытная Утроба, он же Бездонная Бочка.
А Жервеза, стоя напротив Гуже, глядела на него, ласково улыбаясь. Боже мой! До чего глупы мужчины! Взять хотя бы этих двоих — ведь они дубасят по железу, только чтобы блеснуть перед ней! О, она отлично понимает, что, играя своими молотами, они хотят отбить ее друг у друга и хорохорятся, как два больших красных петуха перед белой курочкой. Ведь надо же придумать такую глупость! Как странно люди проявляют порой свои чувства! Да, это ради нее Фифина и Дедель грохочут по наковальне, ради нее плющится раскаленное железо, ради нее жаркий горн полыхает пожаром, разбрасывая снопы сверкающих искр. Они куют перед ней свою любовь, они оспаривают ее друг у друга, как будто она и впрямь достанется тому, кто выкует лучше. И, правду говоря, в глубине души это ее радовало: всякой женщине приятно, когда за ней ухаживают. Удары молота Желтой Бороды с особой силой отдавались у нее в сердце, оно само звенело, как наковальня, и этот ясный звон сливался с биением ее крови. Конечно, все это чепуха, но ей казалось, что громкие удары как будто вбивают ей что-то горячее вот сюда, прямо в сердце, и оно становится твердым, как железный болт. Когда она шла в сумерках по грязной улице к Гуже, ею овладело смутное желание, ей как будто хотелось съесть чего-нибудь вкусненького; и вот теперь она была удовлетворена, словно удары молота Желтой Бороды насытили ее. Она ничуть не сомневалась, что Гуже победит и она достанется ему. Ненасытная Утроба, он же Бездонная Бочка, такой противный: ходит в грязных брюках и замызганной куртке, да еще кривляется, как обезьяна. И она ждала, вся раскрасневшись, довольная, что ее обдает тяжелым жаром, вздрагивая всем телом от последних мощных ударов Фифины.
