Элиза Ожешко - Дзюрдзи
— Может, и хорошо! Кто его знает, — буркнул Петр.
Клеменса начало трясти, у него зуб на зуб не попадал.
— Тятя, — пожаловался он, — что-то мне кажется, опять хворь на меня нашла!
Но это не хворь на него нашла, а с непривычки у него разболелась голова с похмелья, и ветер, пробравшийся под тулуп, пронизывал до мозга костей. Петр снова сплюнул и зашептал:
— Отче небесный, царю земной, смилуйся над нами, грешными...
— Поворачивай! — орал теперь на Шимона Степан. — Поворачивай, Шимон! Не видишь что ли, на пруд заехали?
Он разглядел сквозь снег тени деревьев на берегу пруда. Зычный голос его пробился сквозь шум ветра и долетел до Петра—тот мигом повернул лошадь. За ним повернули и другие.
Прошло уже больше часу, как они, хмельные, ослепленные вьюгой, кружили по равнине, поворачивая из стороны в сторону и не находя дороги, хотя столько раз пересекали ее в разных местах.
— Черт в глаза туман напускает, — молвил Петр.
— И то, — жалобно проговорил Клеменс, весь дрожа от холода.
Степан проворчал:
— Еще замерзнешь тут, как собака.
С минуту помолчав, он добавил:
— А не станет меня, эта гадина совсем Казюка изведет...
Он вздохнул.
Шимон в своих санях причитал:
— Ой, горькая, горькая доля мне и моим деткам!
Вдруг Клеменс приподнялся в санях и ужаснулся:
— Опять Пригорки!..
Петр тоже поднялся и стал пристально вглядываться.
— А как же! Пригорки!.. — подтвердил он. — Черт водит нас, не иначе... Черт взъелся на нас сегодня, туманит глаза и водит...
— Кругом водит... — заметил Клеменс.
— То-то и есть, что кругом. Черт это, не иначе... вылезай из саней...
Высаживаясь из саней, он сказал сыну:
— Пойдем искать дорогу...
Едва они ступили в снег, вплотную к ним подкатили сани Степана, так что полозья сцепились с полозьями.
— Идем дорогу искать!.. — позвал Петр Степана и Шимона.
Все четверо, увязая в снегу, прошли несколько шагов; вдруг Клеменс вскричал:
— Глянь, тятя, глянь!
Он вытянул руку к серевшей неподалеку, движущейся тени, которая показалась из-за рощи и медленно скользила в снежной мгле.
— Во имя отца и сына... — перекрестился Петр, — сгинь, пропади, нечистая сила...
Степан, самый храбрый из всех, прошел еще несколько шагов.
— Черт или баба? — колеблясь, промолвил он.
— Баба... — подхватил Шимон, — шельма баба, не дала денег, ведьма эта... я ее, как мать родную просил... Ого! Дождется она!
И он ринулся вперед. Через несколько секунд он уже бежал во всю мочь своих пьяных ног назад к зарывшимся в снегу саням. Навалившись на сани, пыхтя и ругаясь, он принялся выворачивать одну из жердей покрытого соломой сиденья.
— Она самая, — бормотал он, — ведьма эта... чертова милка... кузнечиха проклятая... денег не дала, а по ночам людей на погибель водит...
— Она! Опять она! — крикнул Петр и тоже вытащил из саней увесистую жердь.
— Да сгинет бесовская сила перед господней, и да поборют силы небесные бесовскую силу... Поганая душа ее... Сынка моего погубить хотела, а теперь и всех нас хочет в поле заморозить... Нет, не бывать этому...
— И чего она к нашему семейству привязалась, житья нам не дает? — заголосил Клеменс. — Ужели из-за нее пропадать моей головушке?
Степан рта не раскрыл, но тоже выворотил жердь из саней...
В белом мутном сумраке лица их не были видны, но в громком пыхтении, в мрачном бормотании и пьяных выкриках слышалось, как нарастали и бурлили самые жестокие страсти: страх и жажда мести. Прошла минута; в нескольких шагах от сцепившихся полозьями саней затемнела копошившаяся кучка людей и воздух прорезали душераздирающие вопли и стоны; однако ветер заглушил их протяжным воем и со свистом унес в ширь полей, где бушевала вьюга...
Еще через несколько минут сильный порыв ветра разорвал снежную мглу, и тогда показалась прямая, как струна, дорога и трое саней, в которых сидело четверо мужиков. Они побороли бесовскую силу и нашли дорогу. Подхлестывая лошадей и протяжно их понукая, они быстро понеслись по гладко укатанной дороге и скрылись в снова поднявшейся метели. Позади, чернея неподвижным пятном на белой земле, осталась жена кузнеца Михала, Петруся. Палками они проломили ей грудь и ребра, раскровянили молодое лицо и бросили посреди чистого широкого поля белому снегу на подстилку, черным воронам да галкам на съедение.
ЭПИЛОГ
В зале суда жарко от множества народу и огней.
В этот поздний ночной час после долгого разбирательства воздух насыщен тяжелой усталостью. Наконец, отворяется плотно запертая и зорко охраняемая дверь.
С глухим шорохом поднимается публика; подсудимые тоже встают со своей скамьи. Длинной вереницей выходят из совещательной комнаты присяжные; один из них с торжественным видом громко читает четыре вопроса; каждый вопрос относится к одному из обвиняемых, и на него должен последовать короткий ответ: виновен, не виновен.
Четыре раза среди глубокой тишины в переполненном публикой, ярко освещенном зале отчетливо и громко звучит:
— Виновен, виновен, виновен, виновен.
После короткого перерыва уже другой голос громко объявляет приговор:
— Петр, Стефан, Шимон и Клеменс Дзюрдзи приговариваются к десяти годам каторжных работ в рудниках и пожизненному поселению в Сибири, с лишением всех прав — гражданских и личных.
Осужденные слушали, слушали. Голос, объявивший приговор, умолк... Свершилось. По бледному как полотно лицу Петра одна за другой катились тихие, едкие слезы, а руки медленно поднялись и скрестились на груди.
— Отче небесный, царю земной, да будет воля твоя как на небесах, так и на земле, — произнес он глухо, но внятно и устремил глаза ввысь.
Степан даже не дрогнул, только его измятое, изборожденное тысячью морщин лицо залил кровавый румянец, а в черных глазах молнией сверкнули отчаянье и ярость.
Шимон остался, как был: с повисшими руками, разинутым ртом и мокрыми, остановившимися глазами. Казалось, уже все на свете было ему безразлично, а может быть, он даже не понимал, что его ждет в будущем.
Но за этим отупевшим пьяницей вскинулись вверх две сильные юношеские руки, еще не успевшие огрубеть и почернеть от работы; судорожно вцепились они в густые, светлые, как лен, волосы. Схватившись за голову, Клеменс горько разрыдался.
Потом по-одному покинув свои места за барьером, медленно и тяжело ступая, они по очереди стали выходить в открывшуюся перед ними низкую дверь, за которой виднелся темный коридор, казавшийся черным после яркого света. Из сверкающего огнями зала один за другим вступали они в этот черный мрак; за последним из них скрылись и два замыкавших шествие вооруженных солдата. Низкая дверь закрылась медленно и бесшумно...
1885 г.
