Элиза Ожешко - Дзюрдзи
— Вот и выкрутился, — заметил чей-то голос.
— Ну, счастливец! — добавил кто-то другой.
— Счастливец, — повторил Петр, — только бы господь во всем его так благословил.
Старшина снова налил стакан меду счастливому парню.
— Пей! — крикнул он. — Пей и помни, кто тебя угощает!
Парень заколебался, взглянул на отца, но Петр, довольный скромным поведением сына, как всегда не устоял против приятно щекотавшего его самолюбие почета и ободряюще толкнул Клеменса в локоть:
— Пей, раз старшина приказывает...
Клеменс, развеселясь и совсем уже осмелев, на этот раз не поднес стакан прямо к губам, а поднял его размашистым жестом; немножко меду пролилось на стол, а сам он подскочил:
— Чтоб ваш конь так брыкался! — крикнул он и осушил стакан до дна.
Шутка его до того понравилась окружающим, что, поднимая стаканы, все — один за другим — повторяли:
— Чтоб ваш конь так брыкался, господин начальник, чтоб ваш конь так брыкался!
Это относилось к коню, которого старшина сегодня купил у Петра. Антон Будрак, староста Сухой Долины, человек от природы веселый, а может быть, и себе на уме, кликнув корчмаря, велел принести еще жбан меду. Теперь он угостит старшину и всю компанию. Несколько голосов отказались:
— Не хотим больше меду, коли угощаешь, так давай водки!
Будрак потребовал водки и, налив стакан меду старшине, который предпочитал его другим напиткам, начал:
— Вот какое дело, господин начальник. Хотим затевать тяжбу насчет той земли и лугов... Чтобы давность не прошла... Вы что знаете об этом, то и говорите... Может, что-нибудь нам посоветуете. А дело такое...
И хотя он изрядно выпил меду и немножко водки, довольно толково излагал сущность этого важнейшего для деревни дела. Но Петр, прервав его, стал сам рассказывать. Максим Будрак и трое Лабуд, перебивая друг друга, тоже что-то говорили, подняв невообразимый шум. Однако старшина уже немного понаторел в публичных обсуждениях.
— По очереди, господа миряне, — крикнул он, — говорите по очереди. Сперва один, потом другой, а я буду слушать. Я тут среди всех вас — самый высший, так вы все ко мне, как к отцу...
— Как к отцу! — подтвердили хором мужики, а в этот момент пьяный Шимон подкатился к старшине и, целуя его в плечо, начал:
— Я к вам, господин начальник, как к отцу родному... Не продавайте моего хозяйства... Горькая беда мне и моим деткам...
Несколько кулаков протянулось к пьянице и оттолкнуло его, а он, пошатываясь, опять полез к корчмарю, бормоча:
— Хацкель, голубчик, дай водки... Если бога боишься, дай еще два шкалика... У меня малость денег осталось, я заплачу... Горькая беда мне...
Клеменс, заметив, что старшина заводит с хозяевами серьезный деловой разговор, отошел от стола и повернул к очагу, где сидело несколько женщин. Достав привезенную из дому снедь, они тоже закусывали, толковали о нынешней ярмарке, перекорялись или делились своими заботами и тревогами. Едва подошел Клеменс, среди женщин послышался визг, крики, хихиканье. После двух стаканов меду парень повеселел и разошелся: одну молодку из Сухой Долины он ущипнул за руку, другой сказал на ухо такое, что она зарделась, как пион, и закрыла лицо руками. Женщины постарше, не то в шутку, не то и вправду осердясь, отталкивали его кулаками и кричали, чтобы он шел к мужчинам. Однако вскоре все затихли и, поднимаясь на цыпочки, старались через головы других разглядеть вещицу, которую Клеменс вынул из-за пазухи, чтобы показать им. Это был образок какой-то святой в рамке из позолоченной бумаги. Святая была в красном одеянии, с золотой короной на голове, в руке она держала голубую пальму. Яркие, грубо наляпанные краски образка и поблескивавшая на свету позолота рамки вызвали у всех восторженное изумление. Широко раскрыв глаза и рты, женщины смотрели, любовались и расспрашивали, для себя ли Клеменс купил эту прекрасную святую или для кого-нибудь другого? Он-то знал, для кого купил этот образок, но никому не сказал и, заливисто хохоча над любопытством и жадностью, написанными на лицах баб, снова спрятал его за пазуху. Вдруг его окликнул кто-то из компании, болтавшей за бутылочкой возле окна; это был лесник из соседнего имения, маленький, вертлявый, курносый человечек, одетый в полудеревенское, полугородское платье, который сегодня купил корову у его отца.
— Клеменс! — кричал он. — Эй, Клеменс! Иди выпей с нами. За здоровье коровы!
Парень осушил поднесенную ему чарку, потом в припадке буйного веселья подбежал к стоявшей в углу бочке и опрокинул ее — вода хлынула на пол.
— Чтоб корова столько молока давала! — воскликнул он.
От взрыва хохота задрожали стены, женщины, с визгом подбирая юбки, разбежались по углам. Широкая струя воды текла от стены к стене, неся по выбоинам неровного пола яичную скорлупу, кожуру огурцов, головы и хвосты селедок. Клеменс скрылся в толпе мужиков, которые окружили его с чарками в руках; оказавшийся среди них Шимон, тоже с чаркой в руке, поминутно тянул его за рукав, бормоча:
— Одолжи денег, Клеменс, смилуйся, одолжи... хоть сколько-нибудь одолжи... Свои я уже все пропил... Ох, горькая доля мне и моим деткам...
Уже совсем стемнело. Корчмарь поставил на столы в разных местах горницы три тонкие сальные свечки в нечищеных медных подсвечниках.
Степан Дзюрдзя до этой минуты громко разглагольствовал в небольшой компании и, видимо, был счастлив, что хоть раз где-то и кем-то мог верховодить. Когда блеснули огоньки свечек, он заметил старшину, серьезно беседовавшего о чем-то с жителями Сухой Долины. Коричневое, сморщенное лицо Степана горело румянцем от выпитой водки и оживленного разговора, в котором он был главным оратором. Однако его заинтересовало, о чем это соседи толкуют со старшиной, и, подвинувшись ближе, он стал слушать.
— Да уж так полагается, господа миряне, — толковал старшина, — иначе нельзя, без этого ничего не выйдет. Выберите уполномоченных, чтобы от всех вас пошли в город и наняли адвоката. Первое дело — это выбрать уполномоченных, а второе — нанять адвоката. Всем миром вы не станете ни к адвокату ходить, ни в суд. Вот ваши уполномоченные и будут ходить. Вы как-нибудь соберитесь у старосты и посоветуйтесь, кого выбрать, кто у вас всех умнее и кого вы всех больше уважаете.
Дзюрдзи, Будраки, Лабуды и еще несколько человек стояли перед сидевшим старшиной и внимательно его слушали. Когда он кончил, раздались голоса:
— А для чего нам откладывать? Мы и сейчас можем выбрать. Пускай старшина будет свидетелем.
— И верно, — подтвердили другие, — это можно, отчего же нельзя?
— Мы тут не все, — возразил кто-то.
— Ничего не значит. Что мы тут постановим, на том и все согласятся, — заверял староста Сухой Долины, Антон Будрак.
— А сколько нужно этих уполномоченных? — спросил Петр.
— Троих, — ответил старшина, — больше не нужно, а троих непременно нужно.
В ту же минуту Степан дернул Петра за рукав и шепнул:
— Петр, скажи, чтобы меня выбрали уполномоченным...
Но несколько голосов заглушило его шепот:
— Перво-наперво просим старосту...
Круглое, толстое, с рыжими усами и вздернутым носом лицо Антона засияло, как месяц в полнолуние.
— Ладно, — ответил он, — согласен, чего ж мне не согласиться? А еще кого?
Степан теперь уже кулаком толкнул Петра в бок.
— Ну, отзовись... скажи, чтобы меня выбрали...
У него глаза загорелись жаждой славы, а может быть, и связанной с нею жаждой кипучей деятельности. Тем временем мужики выбрали вторым уполномоченным старого Лабуду, но тот, почесывая плешь, просил уволить его от хлопот и лучше взвалить их на кого-нибудь из его сыновей. Старший, Филипп, сам заявил, что не откажется; хоть и трудно ему будет бросать хозяйство и ездить в город, он не откажется.
— Пускай будет Филипп, — согласились мужики.
— Ну, а третий? — спросил старшина.
— Третьим пускай уж Петр Дзюрдзя...
Петр выпрямился, как тогда, когда его выбирали старостой, и с сияющим лицом поблагодарил за уважение. Степан снова двинул его кулаком в бок.
— Скажи, чтоб меня выбрали четвертым...
Петр озабоченно взъерошил волосы, однако сказал:
— Может, выберем четвертым Степана?
— Не надо четвертого, — закричали со всех сторон, — старшина сказал, что надо троих, а больше не надо...
— Так, может, вы Степана наместо меня выберете,— предложил Филипп Лабуда. — Мне, наоборот, — прибавил он, — и трудно будет и неохота...
— Не желаем Степана! — загомонили мужики. — На что он нам? Только с другими уполномоченными будет ссориться... и чтоб ему первым быть, и из-за всего...
— Еще адвоката поколотит, — засмеялся кто-то.
Кровь бросилась в лицо Степану, он влез в самую середину толпы и расшумелся. Доказывал, что выборы незаконные, раз не все хозяева Сухой Долины тут были, что должны выбрать в уполномоченные его, Степана, а если нет, он пойдет в суд... Началась ссора, и, наверное, дело дошло бы до потасовки, но тут поднялся старшина и начал кричать на Степана, не скупясь на брань и угрозы. Он счел себя лично оскорбленным.
