Фрэнсис Фицджеральд - По эту сторону рая
Гиллеспи. Так зачем вы играете мужчинами?
Розалинда (наклонясь к нему, доверительно). Ради первой секунды — пока ему только любопытно. Есть такая секунда — как раз перед первым поцелуем — одно шепотом сказанное слово — что-то неуловимое, ради чего стоит все это затевать.
Гиллеспи. А потом?
Розалинда. А потом заставляешь его заговорить о себе. Скоро он уже только о том и думает, как бы остаться с тобой наедине — он дуется, не пробует бороться, не хочет играть — победа!
Входит Досон Райдер — двадцати шести лет, красив, богат, знает себе цену, скучноват, пожалуй, но надежен и уверен в успехе.
Райдер. По-моему, этот танец за мной, Розалинда.
Розалинда. Как приятно, что вы меня узнали, Досон. Значит, я не слишком накрашена. Познакомьтесь: мистер Райдер — мистер Гиллеспи.
Они пожимают друг другу руки, и Гиллеспи уходит, погрузившись в бездну уныния.
Райдер. Что и говорить, ваш вечер — большая удача.
Розалинда. Да, кажется… Не берусь об этом судить. Я устала… Посидим немного, вы не против?
Райдер. Против? Да я в восторге. Вы же знаете, я ненавижу торопиться и торопить других. Лучше видеться с девушкой вчера, сегодня, завтра.
Розалинда. Досон!
Досон. Что?
Розалинда. Интересно, вы понимаете, что влюблены в меня?
Райдер (поражен). О, вы замечательная девушка.
Розалинда. А то ведь со мной, знаете ли, сладить трудно. Тот, кто на мне женится, не будет знать ни минуты покоя. Я скверная, очень скверная.
Райдер. Ну, этого я бы не сказал.
Розалинда. Правда, правда — особенно по отношению к самым близким людям. (Встает.) Пошли. Я передумала, хочу танцевать. Мама там, наверное, уже голову потеряла.
Уходят. Входят Алек и Сесилия.
Сесилия. Вот уж повезло — в перерыве между танцами оказаться с родным братом.
Алек (мрачно). Пожалуйста, могу уйти.
Сесилия. Ни в коем случае. С кем же мне тогда начинать следующий танец? (Вздыхает.) С тех пор как уехали французские офицеры, балы уже стали не те.
Алек (хмурясь). Я не хочу, чтобы Эмори влюбился в Розалинду.
Сесилия. Да? А мне казалось, что ты именно этого хочешь.
Алек. Я и хотел, но как посмотрел на этих девиц, что-то засомневался. Эмори мне очень дорог. Он уязвимая натура, и я вовсе не хочу, чтобы сердце у него оказалось разбитым из-за девушки, которой он безразличен.
Сесилия. Он очень красивый.
Алек (все еще хмурясь). Замуж она за него не выйдет, но разбить человеку сердце можно и без этого.
Сесилия. Чем она их привораживает? Хорошо бы узнать секрет.
Алек. Ах ты, хладнокровный котенок. Счастье еще, что у тебя нос курносый, а то никому бы спасения не было.
Входит миссис Коннедж.
Миссис Коннедж. Господи, да где же Розалинда?
Алек (в тоне милой шутки). Да уж, ты знала, у кого спросить. С кем же ей быть, как не с нами!
Миссис Коннедж. Отец созвал восемь холостых миллионеров, специально чтобы представить ей.
Алек. Ты их построй по ранжиру, и шагом марш по всему дому.
Миссис Коннедж. Я не шучу — с нее станется в вечер первого бала удрать с каким-нибудь футболистом в кафе «Кокос». Ты пойди влево, а я…
Алек (непочтительно). А может, тебе лучше послать дворецкого поискать в погребе?
Миссис Коннедж (на полном серьезе). Неужели ты думаешь, что она там?
Сесилия. Да он шутит, мама.
Алек. Мама уже представила себе, как она пьет пиво прямо из бочки с каким-нибудь чемпионом.
Миссис Коннедж. Пойдемте же, пойдемте ее искать.
Уходят. Входят Розалинда и Гиллеспи.
Гиллеспи. Розалинда, я вас спрашиваю еще раз — неужели я вам совершенно безразличен?
Быстро входит Эмори.
Эмори. Этот танец за мной. Розалинда. Мистер Гиллеспи, это мистер Блейн, познакомьтесь.
Гиллеспи. Мы с мистером Блейном встречались. Вы ведь из Лейк-Джинева?
Эмори. Да.
Гиллеспи (хватаясь за соломинку). Я там бывал. Это… это на Среднем Западе, так, кажется?
Эмори (с издевкой). Более или менее. Но меня всегда больше прельщало быть провинциальным рагу с перцем, чем пресной похлебкой.
Гиллеспи. Что?!
Эмори. О, прошу не принимать на свой счет.
Гиллеспи, отвесив поклон, удаляется.
Розалинда. Очень уж он примитивен.
Эмори. Я когда-то был влюблен в такой вот примитив.
Розалинда. В самом деле?
Эмори. Да, да, ее звали Изабелла — и ничего в ней не было, кроме того, чем я сам ее наделил.
Розалинда. И что получилось?
Эмори. В конце концов я убедил ее, что мне до нее далеко — и тогда она дала мне отставку. Заявила, что я все на свете критикую и к тому же непрактичен.
Розалинда. В каком смысле непрактичен?
Эмори. Ну, понимаете, вести автомобиль могу, а шину сменить не сумею.
Розалинда. Что вы намерены делать в жизни?
Эмори. Да еще не знаю, избираться в президенты, писать…
Розалинда. Гринич-Вилледж?
Эмори. Боже сохрани, я сказал «писать», а не «пить».
Розалинда. Я люблю деловых людей. Умные мужчины обычно такие невзрачные.
Эмори. Мне кажется, что я вас знал тысячу лет.
Розалинда. Ой, сейчас начнется рассказ про пирамиды!
Эмори. Нет, у меня была в мыслях Франция. Я был Людовиком XIV, а вы — одной из моих… моих… (Совсем другим тоном.) А что, если нам влюбиться друг в друга?
Розалинда. Я предлагала притвориться влюбленными.
Эмори. Нам бы это легко не прошло.
Розалинда. Почему?
Эмори. Потому что именно эгоисты, как ни странно, способны на большую любовь.
Розалинда (поднимая к нему лицо). Притворитесь.
Долгий, неспешный поцелуй.
Эмори. Милых вещей я говорить не умею. Но вы прекрасны.
Розалинда. Ой, только не это.
Эмори. А что же?
Розалинда (грустно). Да ничего. Просто я жду чувства, настоящего чувства — и никогда его не нахожу.
Эмори. А я только это и нахожу кругом и ненавижу от всей души.
Розалинда. Так трудно найти мужчину, который удовлетворял бы вашим эстетическим запросам.
Где-то отворили дверь, и в комнату ворвались звуки вальса. Розалинда встает.
Слышите? Там играют «Поцелуй еще раз».
Он смотрит на нее.
Эмори. Так что?
Розалинда. Так что?
Эмори (тихо, признавая свое поражение). Я вас люблю.
Розалинда. И я вас люблю — сейчас.
Поцелуй.
Эмори. Боже мой, что я наделал?
Розалинда. Ничего. Не надо говорить. Поцелуй меня еще.
Эмори. Сам не знаю, почему и как, но я полюбил вас с первого взгляда.
Розалинда. И я… я тоже, сегодня такой вечер…
В комнату не спеша входит ее брат, вздрагивает, потом громко произносит: «Ох, простите», — и выходит.
(Едва шевеля губами.) Не отпускай меня. Пусть знают, мне все равно.
Эмори. Повтори!
Розалинда. Люблю — сейчас. (Отходят друг от друга.) О, я еще очень молода, слава богу, и, слава богу, довольно красива, и, слава богу, счастлива… (После паузы, словно в пророческом озарении, добавляет.) Бедный Эмори!
Он снова ее целует.
НеотвратимоеЕще две недели — и Эмори с Розалиндой уже любили глубоко и страстно. Критический зуд, в прошлом испортивший — и ему и ей немало любовных встреч, утих под окатившей их мощной волною чувства.
— Пусть этот роман безумие, — сказала она однажды встревоженной матери, — но уж, во всяком случае, это не пустое времяпрепровождение.
В начале марта все той же мощной волной Эмори внесло в некое рекламное агентство, где он попеременно показывал образцы незаурядной работы и погружался в сумасбродные мечты о том, как вдруг разбогатеет и увезет Розалинду в путешествие по Италии.
