Шмуэль-Йосеф Агнон - Под знаком Рыб
И вот, когда наша рыба прошла таким манером по всему Днестру и обозрела его вдоль и поперек, ей захотелось увидеть также его притоки и познакомиться со своими сородичами, потому что не было такой реки или речки в большинстве европейских стран, где бы она ни могла найти своих единоплеменников. И это не их заслуга и не их позор, а просто результат круговорота событий, которые порой приводят к тому исходу, а порой к иному.
Итак, обследовав весь Днестр, наша рыба повернула к тому месту, где в него впадала Стрыпа, но не прервала в этом месте свое путешествие и не вернулась в днестровские воды, а сказала себе: «Пойду посмотрю, что там есть, в этой Стрыпе».
Никому не ведомо, произошло это на Стрыпе близ деревни Хуцин или на Стрыпе подле деревни Кишелевич, но в любом случае ни там, ни там наша рыба не задержалась, а плыла и плыла, пока оставалась сила в ее плавниках, и в конце концов доплыла до города Бучач — того самого города Бучач, что лежит на той же реке Стрыпа.
Она приплыла в Бучач и сказала: «Буду жить здесь, ибо по сердцу мне это место». Увидели ее рыбы Стрыпы и испугались, потому что никогда в жизни не видели такую огромную рыбу. Они даже подумали по ошибке, что она из семени самого Левиафана, то есть из тех рыб, что родились у него прежде, чем Господь, благословен будь Он, кастрировал этого Левиатана, а самку его убил и засолил ее мясо для того пира праведников, который состоится после Страшного суда. И посмотри — сегодня, когда наша рыба низвергнута с прежней своей высоты, все стрыпские с жаром отрицают, будто говорили о ней такое, а кто уж никак не может отрицать, потому что против него есть свидетели, объясняет, будто говорил это в шутку.
Короче, стрыпские рыбы стали платить ей дань и приносить дары. И в силу множества этих даров воды Стрыпы опустели и в Бучаче наступило великое безрыбье. И хотя мы не занимаемся здесь хронологией, но, говоря приблизительно, можно сказать, что это произошло в 5423 или в 5424 году, то есть в 1663 или 1664 году по христианскому счету, потому что именно в эти годы наши бучачские рыбаки подняли цены на рыбу до невозможного, и весь город пришел к главе раввинатского суда просить, чтобы он объявил отступником всякого, кто купит рыбу у рыбаков, пока те не спустят свою цену.
А наша рыба тем временем все плавала себе в водах Стрыпы, и все стрыпские рыбы признавали ее власть над собой и платили ей выкуп за свою жизнь — кто близким другом, кто братом, кто другим родственником.
Власть этой рыбы была безгранична,
а сама она чувствовала себя преотлично.
Ела выкуп без трудов и забот
и растила с удовольствием свой живот.
И потому она разрослась свыше всякой меры,
так что не было равных ей по размеру.
Она отдавала всем приказы
и никто не перечил ей ни разу.
Завидная была у нее доля,
потому что все спешили исполнить ее волю.
Не успевала она подумать, что бы попросить,
а ей уже это спешили приносить.
Однажды выдался дождливый день на Стрыпе. А рыбы хоть и живут всегда в воде, но когда сверху падает капля, они жадно ее хватают, как будто никогда не пробовали вкуса воды. И наша рыба тоже подплыла схватить свою каплю.
И вот, напившись этой вышней воды, самой лучшей из вод, той воды, что поливает землю, и утоляет жажду, и удобряет тело, и утончает чувства, она легла, довольная собой, и плавники ее расслабились, как у всякой рыбы, которой вздумалось отдохнуть.
И все это время вокруг нее подобострастно стояли все те, кто жаждал ее покровительства, и простирали к ней свои плавники, и шелестели своими чешуйками. И если бы я вздумал перевести эти их знаки на человеческий язык, то получилось бы примерно вот что: «Она созерцает то, что находится меж водами горними и водами нижними, то есть постигает те премудрости, они же высшие мудрости, из которых проистекают затем все прочие простые мудрости».
5. В день беды
Но не зря люди говорят, что хорошо ловить рыбку в мутной воде. В тот дождливый день замутились воды всех рек, и ручьев, и озер из-за дождевых потоков, которые волокли с собой пучки травы, комья земли и грязь из луж, и потому все рыбаки вышли на берега и забросили свои неводы в воды рек, больших и малых, — и в Вислу, и в Днестр, и в Прут, и в Буг, и в Сан, и в Подгорец, и в Донец, и в Быстрицу, и во все прочие реки своих стран и городов. И в Стрыпу, что возле Бучача, тоже забросили, хотя в те дни не было в Бучаче среди евреев таких, кто бы купил у них рыбу.
Итак, пришел некий рыбак и забросил свой невод в воды Стрыпы. А наша рыба доселе не видывала такого невода, ибо в ее местах, то есть на берегах Днестра, рыбачьи снасти отличались от тех, что на Стрыпе, и тот невод, который забрасывали в Днестр, не походил на тот невод, который забрасывали в Стрыпу. Каждой реке свой путь, сказано в Талмуде, то есть у каждой реки свои обычаи. Так что отныне, если встретится тебе что-либо, чего ты не понимаешь, смело относи это за счет различия неводов.
Наша рыба увидела невод и весьма удивилась. «Если это гора, то с чего вдруг здесь поднялась гора?» Она не раз тут бывала и никогда не видела здесь никакой горы. «А если это подводная скала, то как она здесь появилась и кто проделал в ней столько отверстий? А может, это живое существо, и эти отверстия — его глаза, а если так, кто этот многоглазый, может, это, не приведи Господь, ангел смерти, которого все страшатся?» Устрашилась и наша рыба и взмахнула одним из своих плавников, чтобы поскорей уплыть отсюда. Но, увидев, что многоглазое существо за ней не гонится, сказала себе: «Даже ангел смерти не смеет меня убить». И, избавившись от страха, снова захотела понять: кто он, этот неизвестный, и что он здесь делает?
И тогда она развернула один из своих плавников и принялась грести навстречу тому, что приняла поначалу за гору, за подводную скалу и даже за живое существо, а о том, что оно в действительности, не имела ни малейшего представления.
Стрыпские рыбы увидели, что она несется прямиком к неводу, и охватил их великий страх. Ужаснулись же они по той простой причине, что никто из тех, кто туда попадал, назад еще не возвращался. Они хотели было закричать: «Не приближайся к тому месту, держись подальше от сетей!» — но страх сковал их языки. И не успели они оправиться от испуга, как на них напало еще и великое изумление: неужто она не знает, что это пагубная ловушка для ловли рыб? Впрочем, некоторые из них по наивности своей решили, что их рыба — такой герой, что даже рыбачья сеть для нее игрушка. И эти рыбы начали возвеличивать ее героизм и насмехаться над сетью, поскольку нашелся герой, для которого и ловушка — игрушка. Наши стрыпские рыбы все еще называли невод сетью, пользуясь языком царя Соломона, вечной памяти, который употребил это слово, когда хотел описать человеческую слабость, говоря: «Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть…»[70] — и так далее. И вот что я добавлю к этому: если даже такая ничтожная и слабая ловушка, как рыболовная сеть, может погубить живое существо, то, согласись, — тем более может привести к дурному большая западня, в которую вдруг попадают в недобрый час.
Так вот, пока некоторые из стрыпских рыб поощряли героизм нашей рыбы, другие, напротив, рвались предостеречь ее криком: «Напряги свои плавники и спасайся! Не то приблизишься к этой сети, и случится с тобой такое, чего ты и не ожидаешь». Но потом те и эти посоветовались друг с другом и пришли к единому мнению: следует воспользоваться случаем и избавиться от этой пришлой рыбы раз и навсегда. И тогда большинство из них притворились немыми и не стали ничего ей кричать. А те, что не в силах были молчать от радости, что настал конец этой злодейке и скоро они избавятся от нее, — те избрали путь льстивой лжи и стали кричать ей — если перевести на человеческий язык, — что, мол, «госпоже нашей приличествует дворец куда больше этого, но сейчас, увы, трудные времена, потому что бучачские жители решили лишить себя удовольствия от рыбы и не покупают ее даже в субботу». Наша рыба соблазнилась мыслью, что невод — это дворец, который построили в ее честь, сверкнула своим подданным на прощанье чешуей и распахнула глаза, словно говоря себе: «Ну, заглянем и посмотрим». Туг некоторые из стрыпских рыб начали было раскаиваться: «Ой, что мы наделали, сейчас она поймет, что мы хотели ее свергнуть, и отомстит нам». Но ей уже был подписан приговор — погибнуть. Она попалась в ловушку собственной глупости и вплыла в свой дворец, сиречь в невод, и принялась разглядывать все, что есть в ее дворце, сиречь в неводе, и пробовать от всего, что приготовил ей тот, кто на самом деле пришел по ее душу, сиречь рыбак.
И вот руку нашего рыбака потянуло вниз, все ниже и ниже. Он-то привык к рыбам бучачской Стрыпы, в большинстве своем небольшим, и решил поначалу, что это не рыба тащит его руку и невод, а тело утопленника, какого-нибудь байстрюка. Он злобно проклял тех распутниц, что топят своих младенцев в реке, и те рвут его невод, и подумал даже, что стоило бы оставить этого младенца в воде. Пусть байстрюк помучается подольше, ежели еще жив, а эти его мучения будут потом взысканы с его матери. Но рука его все тяжелела и тяжелела и уходила вниз все глубже и глубже. Тут он понял, что мертвяк замышляет втянуть в реку не только невод, но и его самого, и стал поспешно вытаскивать свою добычу.