Чарльз Диккенс - Наш общий друг. Часть 1
Мистеръ Ламль смотритъ далеко не нѣжными глазами на подругу своихъ радостей и печалей. Онъ начинаетъ что-то бормотать, но тотчасъ же сдерживается и говоритъ спокойно:
— Вопросъ за вопросъ. Теперь моя очередь, мистрисъ Ламль. Что подало вамъ поводъ считать меня богатымъ человѣкомъ?
— Вы сами подали поводъ. Теперь вы, можетъ быть, отречетесь и не сознаетесь, что всегда старались казаться богачемъ?
— Но вѣдь вы тоже разспрашивали кого-нибудь обо мнѣ. Скажите, мистрисъ Ламль — признаніе за признаніе — вы спрашивали кого-нибудь?
— Да, спрашивала Вениринга.
— Но Beнирингъ столько же знаетъ обо мнѣ, сколько и о васъ, или сколько его самого кто-нибудь знаетъ.
Пройдя еще немного, молодая вдругъ останавливается и говоритъ запальчиво:
— Я никогда не прощу Венирингамъ!
— И я не прощу, — отзывается молодой.
Послѣ этого они опять идутъ рядомъ; она сердито ковыряетъ ямки въ пескѣ, а онъ волочить свой опущенный хвостъ. Въ морѣ отливъ, и кажется, какъ будто это онъ оставилъ высоко на обнаженномъ берегу эту чету, выброшенную приливомъ. Надъ ихъ головами проносится чайка и смѣется надъ ними. Еще недавно на бурыхъ утесахъ блестѣла золотистая поверхность воды, а теперь тамъ только сырая земля. Съ моря долетаетъ укоризненный ревъ: далекіе морскіе валы взбираются другъ на друга, чтобы взглянуть на попавшихся въ ловушку обманщиковъ и бѣсовски-радостными скачками потѣшиться на ихъ счетъ.
— Вы говорите, я пошла за васъ по разсчету, — начинаетъ опять суровымъ тономъ мистрисъ Ламль. — Но неужели вы воображаете, что была какая-нибудь разумная возможность выйти за васъ ради васъ самого?
— Тутъ опять-таки двѣ стороны вопроса, мистрисъ Ламль. Вы какъ полагаете?
— Вы обманули меня, а теперь еще оскорбляете! — кричитъ молодая, тяжело дыша.
— Вовсе нѣтъ. Не я началъ. Обоюдоострый вопросъ задали вы.
— Я?! — повторяетъ внѣ себя молодая, и зонтикъ переламывается въ ея гнѣвной рукѣ.
Цвѣтъ его лица превращается въ мертвенно-блѣдный; около носа выступаютъ зловѣщія пятна, точно пальцы самого дьявола дотрагивались до него въ разныхъ мѣстахъ въ теченіе послѣднихъ мгновеній. Но у него есть самообладаніе, а у нея нѣтъ.
— Бросьте его, — хладнокровно говоритъ онъ о зонтикѣ: — теперь онъ никуда не годенъ: вы кажетесь смѣшны съ нимъ.
Въ своемъ гнѣвѣ она, не задумавшись, обзываетъ его «отпѣтымъ негодяемъ» и бросаетъ сломанный зонтикъ такъ неловко, что онъ падая, задѣваетъ его. Слѣды прикосновенія дьявольскихъ пальцевъ около его носа на одинъ мигъ еще больше бѣлѣютъ, но онъ спокойно продолжаетъ идти рядомъ съ ней.
Она заливается слезами, называетъ себя самою несчастною, жестоко обманутой, позорно униженной женщиной, потомъ говоритъ, что, если бъ у нея хватило рѣшимости, она бы непремѣнно покончила съ собой. Потомъ она называетъ его подлымъ обманщикомъ, потомъ спрашиваетъ, отчего онъ, обманувшись въ своихъ низкихъ разсчетахъ, не умертвитъ ее своею собственной рукой, пользуясь теперешнимъ благопріятнымъ моментомъ; потомъ опять рыдаетъ, потомъ еще разъ разряжается гнѣвомъ и упоминаетъ что-то о мошенникахъ. Въ заключеніе, вся въ слезахъ, она садится на камень и подвергается заразъ всѣмъ припадкамъ своего нѣжнаго пола. Все время, пока длятся эти припадки, вышеупомянутыя пятна на его лицѣ то появляются, то исчезаютъ въ разныхъ мѣстахъ, точно бѣлые клапаны флейты, на которой играетъ адскій музыкантъ. Наконецъ его побѣлѣвшія губы раскрываются, какъ будто онъ задыхался отъ быстраго бѣга. Однако онъ не задохнулся:
— Встаньте теперь, мистрисъ Ламль, и поговоримъ разсудительно.
Она сидитъ на своемъ камнѣ, не обращая на него никакого вниманія.
— Встаньте, вамъ говорятъ!
Она приподымаетъ голову, окидываетъ его уничтожающимъ взглядомъ и повторяетъ презрительно:
— Мнѣ говорятъ, скажите пожалуйста.
Она снова опускаетъ голову и дѣлаетъ видъ, что не замѣчаетъ, какъ онъ приковалъ къ ней свой взглядъ, но вся ея сжавшаяся фигура свидѣтельствуетъ о томъ, что она тревожно сознаетъ это.
— Довольно. Пойдемте… Вы слышите, что я говорю? Вставайте сейчасъ!
Уступая его рукѣ, она встаетъ, и они вновь идутъ рядомъ, на этотъ разъ обратившись лицомъ къ мѣсту своего жительства.
— Мистрисъ Ламль! Мы оба обманывали, и оба обмануты. Мы оба кусались, и оба укушены. Мы вмѣстѣ попали впросакъ.
— Вы искали во мнѣ…
— Перестаньте! Не будемъ говорить объ этомъ. Мы оба хорошо знаемъ, какъ все было. Зачѣмъ говорить о томъ, чего ни вы, ни я не можемъ скрыть? Слушайте дальше. Я обманулся въ ожиданіяхъ и теперь представляю собой самую плачевную фигуру.
— А что же я?
— Вы? Я сказалъ бы и о васъ, если бъ вы подождали минутку. Вы тоже обманулись въ ожиданіяхъ и тоже представляете собой плачевную фигуру.
— Оскорбленную, хотите вы сказать!
— Теперь вы успокоились немножко, Софронія, и можете понять, что васъ нельзя оскорбить, не оскорбивъ и меня вмѣстѣ съ вами, а потому слова тутъ ничего не прибавятъ. Припоминая прошлое, я только дивлюсь, какъ могъ я быть до такой степени глупъ, что рѣшился жениться на васъ, повѣривъ розсказнямъ безъ провѣрки.
— Вы, припоминая прошлое… — начинаетъ было, плача, молодая, но онъ прерываетъ ее.
— И вы, припоминая прошлое, дивитесь, какъ вы могли быть до такой степени… вы извините за выраженіе?..
— Продолжайте.
— … до такой степени глупы, что пошли за меня, повѣривъ розсказнямъ безъ провѣрки. Но глупость сдѣлана съ обѣихъ сторонъ. Я не могу отъ васъ избавиться. Вы не можете избавиться отъ меня. Что же изъ этого слѣдуетъ?
— Позоръ и нищета.
— Я этого не скажу. Должно воспослѣдовать обоюдное соглашеніе, и я думаю, оно выручитъ насъ. Для краткости и ясности я раздѣляю на три части то, что хочу вамъ сказать (возьмите меня подъ руку, Софронія, такъ будетъ удобнѣе идти). Во-первыхъ, довольно съ насъ и того, что оба мы остались въ дуракахъ, и намъ не будетъ легче, если объ этомъ узнаютъ другіе. Условимся хранить эту тайну. Согласны?
— Если это возможно, — согласна.
— Все на свѣтѣ возможно. Мы, кажется, довольно хорошо прикидывались другъ передъ другомъ. Такъ неужели, дѣйствуя заодно, мы не сумѣемъ притворяться передъ свѣтомъ?… Во-вторыхъ, мы оба въ долгу у Вениринговъ и компаніи, и развѣ не пріятно будетъ надуть ихъ точно такъ же, какъ они надули насъ? Согласны вы постараться объ этомъ?
— Согласна.
— Перехожу къ третьему пункту. Вы назвали меня авантюристомъ. Да, это правда, я авантюристъ. Говоря простымъ, безцеремоннымъ англійскимъ языкомъ, я — авантюристъ и ничего больше. Но вы, моя душа, тоже авантюристка. То же самое можно сказать и о многихъ другихъ. Поэтому, условимся хранить нашу тайну и будемъ дѣйствовать сообща для осуществленія нашихъ плановъ.
— Какихъ?
— Всякихъ плановъ, отъ которыхъ намъ могутъ перепасть деньги. Подъ «нашими планами» я разумѣю наши общіе интересы. Итакъ, согласны вы?
Послѣ непродолжительнаго молчанія она отвѣчаетъ:
— Хорошо, согласна.
— Вопросъ рѣшенъ, какъ видите. Теперь, Софронія, еще десятокъ словъ. Мы изучили другъ друга до тонкости. Не поддавайтесь же искушенію попрекать меня тѣмъ, что вамъ извѣстно о моемъ прошломъ, потому что мое прошлое очень похоже на ваше, и, попрекнувъ меня, вы себя упрекнете. При установившемся между нами согласіи лучше оставить попреки. Въ заключеніе скажу еще вотъ что: сегодня вы показали мнѣ свой характеръ, Софронія; остерегайтесь показывать его впредь, потому что у меня у самого предьявольскій характеръ.
Такимъ образомъ, подписавъ и скрѣпивъ печатью этотъ многообѣщающій супружескій договоръ, счастливая чета продолжала шествовать къ дому. Если замѣченные выше слѣды адскихъ пальцевъ на блѣдномъ, безжизненномъ лицѣ Альфреда Ламля, эсквайра, означали, что онъ задумалъ привести къ покорности свою любезную супругу, мистрисъ Альфредъ Ламль, искорененіемъ въ ея душѣ самомалѣйшихъ остатковъ искренняго или притворнаго самоуваженія, то цѣль эта, какъ кажется, была достигнута съ полнымъ успѣхомъ. Печальное лицо совершенно зрѣлой молодой дамы нуждалось въ немалой толикѣ пудры въ то время, когда, сопутствуемая супругомъ, она безмолвно шла подъ лучами заходящаго солнца къ обители своего блаженства.
XI
Подснаповщина
Мистеръ Подснапъ жилъ хорошо и очень высоко стоялъ во мнѣніи мистера Подснапа. Начавъ съ хорошаго наслѣдства, онъ женился на хорошемъ наслѣдствѣ, еще больше нажился въ Обществѣ страхованія отъ кораблекрушеній и былъ вполнѣ доволенъ судьбой. Онъ никогда не могъ понять, почему не каждый вполнѣ доволенъ судьбой, и сознавалъ въ душѣ, что самъ онъ представляетъ блестящій соціальный примѣръ человѣка, вполнѣ довольнаго большею частью вещей, а преимущественно самимъ собой.
