Ивлин Во - Возвращение в Брайдсхед
– Почему быть несчастливым в Кении не так важно, как быть несчастливым где-то еще?
– Не прикидывайтесь глупым, Чарльз. Вы отлично понимаете.
– То есть это было бы не так неловко для вас? Ну, так вот, я хочу только сказать, что сегодня вечером, если Себастьяну не помешать, может получиться большая неловкость. Он в дурном расположении духа.
– Пустяки, денек на охоте придаст ему бодрости. Трогательно было видеть, как они все верили в благотворное воздействие охоты. Леди Марчмейн, которая тоже заглянула ко мне в те утренние часы, сама насмешливо отметила это с той тонкой иронией, которой она славилась;
– Я всегда терпеть не могла охоту, – сказала она. – По-моему, она порождает даже в превосходных людях самое безобразное, грубое хамство. Не знаю, в чем тут дело, но стоит надеть охотничий костюм и сесть на лошадь, и люди превращаются в каких-то пруссаков. А как они хвастают после охоты! Сколько раз я сидела за ужином и молча ужасалась тому, что мои хорошие знакомые, мужчины и женщины, вдруг превратились в очумелых самодовольных хамов!.. И, однако, вот теперь – право, это, должно быть, нечто унаследованное от прежних веков – на сердце у меня так легко, когда я думаю о том, что Себастьян поехал с ними. «Ничего страшного не произошло, – говорю я себе, – ведь он поехал на охоту». Словно на небе услышана моя молитва.
Она расспросила меня о моей жизни в Париже. Я описал свою квартиру с видом на реку и на башни Парижской богоматери.
– Я надеюсь, что Себастьян поедет со мной погостить, когда я соберусь обратно.
– Да, чудесно было бы, – ответила леди Марчмейн, вздыхая, словно о чем-то несбыточном.
– И надеюсь, он приедет к нам в Лондон.
– Чарльз, вы знаете, что это невозможно. Лондон самое неподходящее место. Там даже мистер Самграсс не мог удержать его под контролем. У нас в доме нет секретов – видите ли, он пропадал все рождество. И мистеру Самграссу удалось обнаружить его только потому, что ему нечем было оплатить счет и оттуда позвонили к нам домой. Это слишком страшно. Нет-нет, Лондон совершенно исключается, если уж он не может владеть собой здесь, с нами… Мы должны подержать его немного тут, позаботиться, чтобы ему было хорошо, чтобы он поправился, поездил на охоту, а потом надо опять отправить его за границу с мистером Самграссом… Видите ли, я уже пережила все это один раз.
Ответ на это и непроизнесенный был отлично известен нам обоим: «Его вы не могли удержать, он сбежал от вас. И Себастьян сбежит. Потому что они оба вас ненавидят».
Внизу, в долине, прозвучал охотничий рог.
– Ну вот, едут. Они уже в наших лесах. Надеюсь, ему было весело.
Так, разговаривая с Джулией и с леди Марчмейн, я и в том и в другом случае очутился в тупике, и не потому, что мы не понимали друг друга, а потому, что понимали слишком хорошо. А с Брайдсхедом, когда он вернулся к обеду и мы заговорили с ним на эту же тему – ибо тема эта была в доме повсюду, точно пожар в трюме большого парохода, глубоко внизу, под ватерлинией, черно-красный в кромешной тьме и вырывающийся наружу лишь ядовитыми струйками дыма сквозь щели люков, а потом вдруг начинающий валить густыми клубами из вентиляционной системы, – с Брайдсхедом я чувствовал себя в каком-то незнакомом мне мире, в мире, мертвом для меня, среди лунного пейзажа голой лавы, на обременительной для легких высоте. Он сказал:
– Я надеюсь, что он болен алкоголизмом. Тогда это просто большое горе, и мы все должны помогать ему его снести. Раньше я боялся, что он напивается нарочно, когда хочет и потому что хочет.
– Так оно и было – мы оба напивались именно так. И сейчас он со мной пьет, когда хочет и сколько хочет. Я могу удержать его на этом, если бы только ваша мать мне доверилась. А если вы будете преследовать его лечениями и наблюдениями, он за несколько лет превратится в развалину.
– Видите ли, превратиться в развалину – это не грех. Никто не обязан перед богом непременно стать министром почт и сообщений, или лейб-егерем королевского двора, или в восемьдесят лет ходить пешком по десять миль.
– Не грех, – повторил я. – Не обязан, перед богом. Вы снова о религии?
– А я никогда и не оставлял этой темы, – ответил Брайдсхед.
– Знаете, Брайди, если бы я когда-нибудь испытал желание стать католиком, достаточно бы мне было пять минут побеседовать с вами, и это бы как рукой сняло. У вас удивительная способность сводить, казалось бы, вполне разумные посылки к полной бессмыслице.
– Странно, что вы это говорите. Я уже слышал такое же мнение и от других людей. Поэтому-то я, в частности, и думаю, что из меня не выйдет хороший священник. Видно, так уж у меня устроена голова.
За обедом Джулия была занята только ожидающимся приездом своего гостя. Она взяла машину и поехала встречать его на станцию, и к чаю он был уже в Брайдсхеде.
– Мама, ты только погляди на рождественский подарок Рекса!
Рождественским подарком была живая черепашка с инкрустированным бриллиантами по панцирю вензелем Джулии; и это чуточку непристойное живое существо, то беспомощно оскользающееся на паркете, то поднятое для всеобщего осмотрения на ломберный столик или ползущее по ковру, прячась при малейшем прикосновении и тут же снова вытягивая морщинистую шейку и раскачивая серой допотопной головой, стало для меня образом всего того вечера, тем крючком на сети воспоминаний, который зацепляет внимание, хотя нечто гораздо большее совершается у нас на глазах.
– Господи, – сказала леди Марчмейн. – И неужели она ест все то же самое, что и обыкновенная черепаха?
– А что вы сделаете, когда она подохнет? – спросил мистер Самграсс. – Нельзя ли будет вставить в этот панцирь новую черепаху?
Рекса предупредили о Себастьяне – иначе он едва ли выдержал бы мрачную атмосферу Брайдсхеда, – и он немедленно предложил готовый выход. Он бодро и открыто рассуждал об этом за чаем, и после целого дня шепотов слышать его громкий голос было большим облегчением.
– Надо послать его в Цюрих к Баретусу. Баретус – как раз тот человек, который здесь нужен. Он у себя в санатории каждый день творит настоящие чудеса. Знаете, как пил Чарли Килкартни?
– Нет, – ответила леди Марчмейн со своей милой иронией. – Боюсь, что мы не знаем, как пил Чарли Килкартни.
Джулия, отвернувшись к черепахе нахмурила брови, услышав насмешку над свои поклонником, но Рекс Моттрем был нечувствителен к таким уколам.
– Две жены махнули на него рукой, – рассказывал он. – А когда он обручился с Сильвией, она поставила условием, что он поедет лечиться в Цюрих. И ему помогло. Через три месяца вернулся другим человеком. И с тех пор капли в рот не взял, даже несмотря на то, что Сильвия от него ушла.
– Почему же?
– Ну, бедняга Чарли, когда бросил пить, стал довольно большим занудой. Но это уже к делу не относится.
– Да-да, разумеется. Эта история, как я понимаю, предназначена обнадеживать.
Джулия снова сердито посмотрела на черепаху.
– Он и половыми отклонениями, знаете, тоже занимается.
– Ох, какие удивительные знакомства ждут бедного Себастьяна в Цюрихе!
– Конечно, у него все места заняты на много месяцев вперед, но я думаю, они там потеснятся, если я его попрошу. Я могу позвонить ему сегодня же прямо отсюда.
(Рекс, охваченный стремлением помочь ближнему, был склонен действовать с устрашающей напористостью, словно навязывал упирающейся домохозяйке ненужный ей пылесос.)
– Мы подумаем об этом.
И мы думали об этом, когда с охоты вернулась Корделия.
– Джулия, какой ужас! Что это?
– Рождественский подарок Рекса.
– Ой, простите. Вечно я ляпаю невпопад. Но как жестоко! Ей, должно быть, было ужасно больно.
– Они не чувствуют.
– Ну да. Откуда ты знаешь? Могу спорить, чувствуют. Она поцеловала мать, с которой еще не виделась сегодня» пожала руку Рексу и позвонила, чтобы ей принесли яичницу.
– Я пила чай у миссис Барни, ведь я вызвала машину по ее телефону, но все равно голодна ужасно. День был – чудо! Джин Стриклэнд-Винеблс шлепнулась прямо в лужу. Мы проскакали без остановки от Бенджерса до Аппер-Истри. Миль, наверно, пять, да, Брайди?
– Три.
– Ну, не по прямой же гнали… – Набивая рот яичницей, она урывками рассказывала нам об охоте… – Посмотрели бы вы на Джин, когда она вылезла из лужи.
– А где Себастьян?
– Себастьян опозорен навеки. – Эти слова, сказанные ее детским голоском, прозвучали как звон заупокойного колокола. Но она продолжала: – Отправиться. на охоту в этом ужасном простолюдинском сюртучке и с галстучком, как ученик верховой школы капитана Морвина! Я лично его не узнала на сборе и надеюсь, что никто не узнал. Разве он не вернулся? Заблудился, наверно.
