Ивлин Во - Возвращение в Брайдсхед
– Это необходимо?
– Насколько я понимаю, совершенно необходимо. Не знаю, известно вам или нет, но у Себастьяна был еще один срыв, как только они возвратились в Англию. Он исчез на рождество. И мистер Самграсс отыскал его только вчера вечером.
– Я догадывался, что произошло нечто в этом роде. Вы уверены, что такой способ наилучший?
– Это способ, избранный нашей матерью. Не выпьете ли теперь коктейля, пока он наверху?
– Он стал бы у меня в горле.
Мне всегда отводили ту же комнату, что и в первый мой приезд, – рядом с Себастьяном, отделенную от него бывшей гардеробной, двадцать лет назад превращенной в ванную посредством замены кровати на глубокую медную ванну, вправленную в красное дерево, которая наполнялась нажатием на массивный бронзовый рычаг, напоминавший какое-то корабельное приспособление; прочая обстановка гардеробной осталась нетронутой; зимой в камине всегда горел огонь.
Я часто вспоминаю эту комнату – застекленные акварели запотели от пара, на спинке старинного кресла согревается большое банное полотенце – и сравниваю ее со стандартными, клиническими ванными помещеньицами, сплошь зеркальными и никелированными, которые сходят за роскошь в современном мире.
Я полежал в ванне, потом медленно вытирался перед камином, не переставая думать о печальном возвращении моего друга под родной кров. Надев халат, я вошел к Себастьяну, отворив дверь, как всегда, без стука. Он сидел полуодетый у камина и раздраженно обернулся к двери, поспешно поставив на столик стакан для чистки зубов.
– А, это вы. Я уж испугался.
– Так вы все-таки раздобыли выпивку, – сказал я.
– Не понимаю, о чем вы.
– Бога ради, – сказал я, – уж со мной-то вам незачем притворяться. Лучше бы угостили.
– Просто у меня было с собой немного во фляжке. А больше не осталось ни капли.
– Что происходит?
– Ничего. Многое. Потом расскажу. Я оделся, зашел за Себастьяном, но он сидел, как я его оставил – полуодетый в кресле у камина. В гостиной я застал одну Джулию.
– Ну, – сказал я, – что тут происходит?
– Да ничего, очередной семейный potin[26]. Себастьян снова напился, и мы все должны за ним приглядывать. Ужасная скука.
– Ему это тоже не слишком весело.
– Сам виноват. Почему он не может вести себя, как все? Кстати, насчет приглядывания, что вы скажете о мистере Самграссе? Чарльз, вы ничего подозрительного в нем не замечаете?
– Еще бы не замечать! Как вы думаете, ваша мать это видит?
– Мама видит только то, что ей удобно. Не может же она держать под наблюдением весь дом. Я, например, если слыхали, тоже причиняю семье беспокойство.
Я ничего не слыхал;– ответил я и сокрушенно и пояснил: – Я ведь только что из Парижа, – чтобы не создалось впечатление, будто кому-то может быть что-то о ней неизвестно.
Тот вечер был на редкость унылым. Ужинали в Расписной гостиной. Себастьян опоздал к столу, и нервы у всех были так натянуты, что, мне кажется, каждый в глубине души был готов увидеть, как он войдет., по-шутовски качаясь и громко икая; он же, разумеется, держался безупречно; извинился, сел на свободный стул и предоставил мистеру Самграссу довести до конца свой монолог, который никто больше не прерывал и, кажется, никто не слушал. Друзья, патриархи, иконы, клопы, романские руины, экзотические блюда из козьих и овечьих глаз, французские и турецкие чиновники – весь каталог ближневосточных реалий был представлен для нашего развлечения.
Я наблюдал, как обносили шампанским. Когда очередь дошла до Себастьяна, он сказал: «Мне, пожалуйста, виски», – и я видел, как Уилкокс поверх его головы взглянул на леди Марчмейн, а она чуть заметно кивнула. В Брайдсхеде каждому желающему подавали отдельный наполненный графинчик, куда помещалось с четверть бутылки; графин, который Уилкокс поставил перед Себастьяном, был наполовину пуст. Себастьян демонстративно поднял его на свет, поболтал, потом молча вылил в стакан, который заполнился не более чем на два пальца. Все сразу вдруг заговорили, все, за исключением Себастьяна, и мистер Самграсс на какое-то мгновенье остался без слушателей, толкуя о маронитах одному подсвечнику; но тут же все снова умолкли, и он безраздельно владел столом до самой той минуты, когда леди Марчмейн с Джулией вышли из комнаты.
– Не засиживайтесь долго, Брайди, – сказала она на пороге, как говорила всегда, и в тот вечер у нас не было ни малейшего желания засиживаться. Стаканы наши были наполнены портвейном, после чего графин немедленно исчез со стола. Мы быстро осушили стаканы н перешли в гостиную, где Брайдсхед попросил мать почитать вслух, и она до десяти часов с большим одушевлением читала «Дневник Никого», а в десять закрыла книгу и объявила, что почему-то ужасно устала, настолько, что даже не зайдет перед сном в часовню.
– Кто едет завтра на охоту? – спросила она.
– Корделия, – ответил Брайдсхед. – Я беру молодую кобылку Джулии, пусть познакомится с собаками. Часа на два, не больше.
– Рекс приезжает завтра неизвестно когда, – сказала Джулия. – Мне лучше остаться, чтобы его встретить.
– Где назначен сбор? – неожиданно спросил Себастьян.
– Здесь. Флайт Сент-Мери.
– Тогда я тоже хотел бы поехать, если найдется для меня лошадь.
– Разумеется. Это просто чудесно. Я бы сам позвал тебя, только ты раньше всегда был так недоволен, когда приходилось ехать. Можешь взять Колокольчика. Он отлично ходит в этом сезоне.
Все вдруг ужасно обрадовались, что Себастьян хочет ехать на охоту; сумрак вечера немного рассеялся. Брайдсхед позвонил, чтобы принесли виски.
– Может быть, еще кому-нибудь?
– Мне принесите, пожалуйста, тоже, – сказал Себастьян, и на этот раз не Уилкокс, а лакей так же посмотрел на леди Марчмейн и получил в ответ еле заметный кивок. Все в доме были предупреждены. Виски принесли уже разлитое в два стакана, словно заказанное у стойки, и все наши глаза следовали по комнате за подносом, как глаза собак в столовой, провожающие блюдо с дичью.
Однако благодушие, порожденное желанием Себастьяна участвовать в завтрашней охоте, сохранилось; Брайдсхед написал записку для конюха, и мы в радужном настроении разошлись по комнатам.
Себастьян сразу лег; я сидел у его камина и курил трубку.
– Может быть, мне поехать завтра вместе с вами? – сказал я.
– Ничего интересного вы не увидите, – ответил он. – Могу вам точно сказать, что я намерен сделать. Отстану от Брайди у первой же норы, потрушу легонько в ближний кабак и проведу там весь день, упиваясь на свободе. Раз они обращаются со мной, как с алкоголиком, пусть тогда и получают алкоголика на здоровье. Да и потом, я все равно ненавижу охоту.
– Ну, что же. Помешать я вам не могу.
– Между прочим, можете – если не дадите мне денег. Они закрыли этим летом мой лицевой счет. Отсюда проистекли мои главные трудности. Часы и портсигар я уже заложил, чтобы обеспечить себе счастливое рождество, так что завтра мне придется за деньгами обратиться к вам.
– Я не могу. Вы отлично знаете, что это невозможно.
– Невозможно, Чарльз? Ну что-ж. Как-нибудь устроюсь сам. Я теперь стал ужасно ловкий по этой части – как устраиваться самому. Пришлось, ничего не поделаешь.
– Себастьян, что у вас там было с мистером Самграссом?
– Он же вам рассказывал за обедом про руины, мулов и местные достопримечательности – это все было у Сами. Просто мы решили, что каждый пойдет своим путем, вот и все. Бедняга Сами, в сущности, до последнего времени вел себя довольно сносно. Я надеялся, что он и дальше не подкачает, но, боюсь, он проявил крайнюю неосмотрительность, рассказав о моем счастливом рождестве. Наверное, думал, что если изобразит меня в слишком хорошем свете, то, пожалуй, еще потеряет место телохранителя.
Понимаете, ему оно очень выгодно. Я не хочу сказать, что он ворует, нет. По-своему он довольно честен в денежных делах. Во всяком случае, он ведет такую неприятную книжицу, куда вносит все суммы, которые получает по аккредитивам, и все расходы, и в любой момент может предъявить ее маме и адвокатам. Но ему очень хотелось проехаться по всем этим местам, и благодаря мне он смог проделать путешествие с комфортом, а не ютиться бог знает где, как обычные университетские преподаватели. Единственной неприятной стороной было мое общество, но мы очень скоро это уладили.
Начали мы, как вы понимаете, с размахом, в стиле большого турне, у нас были письма к разным видным людям во всех местах, и мы останавливались на Родосе у военного губернатора и у посланника в Константинополе. Это-то и послужило для Сами главной приманкой. Конечно, у него были свои заботы – приходилось постоянно держать меня под присмотром, но он всякий раз спешил предупредить людей, что я ненормален.
