Сомерсет Моэм - Миссис Креддок
— Берта, пожалуйста, будь благоразумна, — попытался убедить жену Крэддок, хотя не в его привычках было потакать ее капризам. — Сама видишь, я не виноват. Разве тебе мало, что я расстроился? Я вернусь через час. Побудь здесь, и после моего возвращения мы проведем вечер вместе.
— Зачем ты меня обманул?
— Я тебя не обманывал. Врать — не в моем характере, — с гордостью сказал Эдвард.
— Ты притворялся, что заботишься о моем здоровье, когда отправлял меня наверх. Разве это не обман?
— Я не притворялся.
— Опять лжешь! Ты хотел спровадить меня, чтобы я не знала, что ты отправился к Хэнкокам.
— Берта, пора бы тебе уже лучше знать меня.
— Почему ты ни словом не упомянул о них до тех пор, пока не понял, что деваться некуда?
Эдвард добродушно пожал плечами:
— Я же знаю, как ты обидчива.
— Знаешь — и все равно предложил им свои услуги.
— Все вышло как-то само собой. Сестры Хэнкок жаловались на погоду, а я возьми да скажи: «Если хотите, я вас отвезу». Они и обрадовались.
— Ты ужасно добр со всеми, кроме собственной жены.
— Прости, солнышко, мне некогда с тобой спорить, я уже опаздываю.
— Ты в самом деле поедешь?
У Берты не укладывалось в голове, что Эдвард все-таки воплотит свое намерение.
— Да, дорогая, это мой долг.
— В первую очередь твой долг — заботиться обо мне! Эдди, ну пожалуйста, не уезжай. Ты не представляешь, как это важно.
— Я еду не потому, что хочу, а потому, что должен. Через час буду дома.
Крэддок наклонился, чтобы поцеловать Берту, а она, обвив его шею руками, зарыдала.
— Умоляю, останься! Если ты меня любишь, если хоть когда-нибудь любил, не уезжай. Зачем ты своими руками душишь мою любовь к тебе?
— Берта, не глупи.
Эдвард высвободился из объятий Берты и пошел к двери; встав с дивана, она двинулась следом и схватила его за руку.
— Ты же видишь, как я несчастна! Ты — все, что есть у меня в этом мире. Ради всего святого, Эдди, останься. Это значит для меня гораздо больше, чем ты думаешь.
Не выпуская его руки, Берта сползла на пол — теперь она стояла перед Эдвардом на коленях.
— Давай-ка приляг на диван. Все это очень вредно для твоего здоровья.
Крэддок отнес ее на кушетку и, желая скорее покончить с неприятной сценой, поспешно вышел.
Берта вскочила, намереваясь побежать за ним, но звук захлопнувшейся двери заставил ее опуститься обратно. Она уронила лицо в ладони и залилась слезами, однако унижение и бешеная ярость почти полностью вытеснили ее горе. Она стоя на коленях молила мужа об одолжении, а он ей отказал!
Внезапно Берта ощутила жгучую ненависть к мужу. Любовь, крепкая медная башня, рухнула, словно карточный домик. Отныне Берта не будет притворяться, что не замечает недостатков, явных, как белый день. Крэддок — законченный себялюбец, для него важен лишь он сам — он, он и только он. Берта испытывала какое-то болезненное удовольствие, развенчивая своего идола, срывая украшения, которыми убрала его в своей безумной страсти, обнажая его натуру. Теперь она ясно понимала, что Эдвард эгоист, но невыносимее всего было сознавать собственное унижение.
Дождь лил без конца. Отчаяние природы, передавшееся Берте, снедало ее душу. В конце концов, обессилев, она утратила счет времени и просто лежала на кушетке в полузабытьи. По крайней мере в этом состоянии она не чувствовала боли, на сердце было пусто, измученный разум как будто отключился. Когда вошедшая служанка сообщила Берте, что мисс Гловер спрашивает разрешения повидать ее, она сперва даже не поняла, о чем речь.
— До сегодняшнего дня мисс Гловер обходилась без этих церемоний, — раздраженно ответила Берта, забыв о ссоре, которая произошла на прошлой неделе. — Пусть войдет.
Сестра викария подошла к двери и остановилась, краснея и бледнея. Взгляд у нее был страдальческий и даже немного испуганный.
— Берта, можно мне войти?
— Пожалуйста.
Мисс Гловер направилась прямиком к кушетке и вдруг рухнула на колени.
— Берта, прошу, простите меня. Я была не права и дурно вела себя с вами.
— Фанни, дорогая, — пробормотала Берта, на губах которой сквозь страдания проступила улыбка.
— Я беру назад все свои слова. Не понимаю, что на меня нашло. Берта, молю вас о прощении.
— Мне не за что вас прощать.
— Святые небеса, есть за что! Совесть терзала меня еще с тех пор, как я покинула ваш дом, но сердце мое ожесточилось, и я не слушала ее укоров.
Как бы ни старалась бедная, кроткая мисс Гловер по-настоящему ожесточить сердце, у нее ничего не получалось.
— Я знала, что должна прийти к вам и попросить прощения, но не могла. По ночам я не смыкала глаз, я боялась умереть. О, если бы я умерла, не повинившись перед вами, мою душу ждал бы адский огонь.
Мисс Гловер говорила быстро, находя облегчение в признании.
— Я думала, Чарльз станет меня бранить, но нет, он не сказал ни слова. Боже, лучше бы мне слышать укоры, чем сносить его печальный взгляд. Он тоже страшно переживал, мне так жаль его! Я повторяла себе, что выполнила свой долг, но сердцем сознавала, что поступила неправильно. Сегодня утром я даже не решилась пойти к причастию; я подумала, что Господь покарает меня за святотатство. А еще я боялась, что Чарльз выставит меня из церкви на глазах у всей паствы. С тех пор как меня конфирмовали, я еще никогда не пропускала святого причастия, сегодня — в первый раз…
Сестра священника зарылась лицом в ладони и расплакалась. Берта слушала ее равнодушно: ее переполняли собственные мысли и мало трогали чужие. Мисс Гловер подняла мокрое, в красных пятнах лицо — в этот момент вид у нее был положительно уродливый, но в то же время трогательный.
— Наконец я не смогла дольше выносить этих мук. Я решила, что, может быть, сумею простить себя, если заслужу ваше прощение. О, Берта, пожалуйста, забудьте обо всем, что я говорила, и простите меня. А еще я думала, что Эдвард сегодня будет дома, и мне было так стыдно, так стыдно — я боялась, что провалюсь сквозь землю от стыда. Но ничего, унижение пошло бы мне только на пользу. Господи, как я обрадовалась, когда Джейн сказала, что мистера Крэддока нет! Берта, что мне сделать, чтобы вы меня простили?
В глубине души мисс Гловер мечтала о какой-нибудь суровой епитимье для полного и окончательного укрощения плоти.
— Я уже обо всем позабыла, — с усталой улыбкой промолвила Берта. — Если это для вас столь важно, я вас прощаю.
Откровенное безразличие со стороны Берты ранило мисс Гловер, однако она восприняла его как справедливое наказание.
— Дорогая Берта, позвольте сказать, что я искренне люблю вас и восхищаюсь вами как никем другим за исключением Чарльза. Даже если вы действительно думаете так, как говорили в тот раз, я все равно вас люблю и уповаю на то, что Господь обратит ваше сердце к добру. Мы с Чарльзом будем молиться за вас день и ночь. Надеюсь, вскоре Бог пошлет вам еще одного ребенка вместо того, что вы потеряли. Поверьте, наш Господь добр и милосерден, он обязательно одарит вас тем, чего вы заслуживаете.
Из горла Берты вырвался приглушенный стон.
— Доктор Рамзи сказал, что я больше не могу иметь детей, — с болью в голосе промолвила она.
— О, Берта, я не знала…
Мисс Гловер заключила плачущую Берту в объятия и принялась целовать, как маленькую девочку.
Берта вытерла слезы и сказала:
— Фанни, прошу вас, оставьте меня. Я хочу побыть одна. Пожалуйста, приходите навестить меня в другой раз и извините, если я веду себя гадко. Я очень несчастлива и не обрету счастья уже никогда.
Через несколько минут вернулся Эдвард — бодрый, веселый, раскрасневшийся, в самом лучшем расположении духа.
— А вот и я! — крикнул он. — Видишь, как быстро я управился? Ты даже соскучиться не успела. Сейчас мы с тобой выпьем чаю.
Он поцеловал жену и поправил подушки за ее спиной.
— Ей-богу, я ужасно рад видеть тебя в гостиной. Здорово, что ты опять будешь наливать мне чай. Ну признайся: не глупо ли было поднимать такой шум из-за моей отлучки? К тому же я не мог нарушить слово.
Глава XX
Любовь, деспотично завладевшую сердцем Берты, нельзя было убить в одночасье. Когда молодая женщина выздоровела и вернулась к прежнему образу жизни, страсть снова вспыхнула в ней, как пламя — на миг притушенное и оттого затем разгоревшееся еще сильнее. Мысли об одиночестве внушали Берте страх; Эдвард стал ее единственной надеждой и опорой. Она уже не пыталась отрицать, что их любовь друг к другу сильно разнится, однако его холодность зачастую явно не выражалась, а Берта так неистово желала ответной пылкости, что закрывала глаза на все, что открыто не оскорбляло ее чувств. Желание видеть в Эдварде мужчину своей мечты было столь всеобъемлющим, что по временам Берте удавалось жить неким призрачным счастьем, которое хоть как-то поддерживало ее, хотя в глубине души она горько сознавала его фальшивую природу.
