Луи-Фердинанд Селин - Феерия для другого раза I
– Оле! оле!
Час приближался!.. Он высматривал их еще издалека… и оп-ля! Кармен! Сюда, Жюстин!
Они удивлялись…
– Ах, Жюль! Ах, Жюль!
Недотроги!.. все еще в сомнениях, в колебаниях, переходили улицу… покачивая бедрами! Необыкновенные женщины, олимпийские богини!.. с изящными лодыжками, тонкие, нервные… грациозные зверьки, танцовщицы! каблучки «цок-цок» по мостовой!.. а он широкий, проспект Гавено! просторный, широкий проспект!.. нет другой женщины, которая не столбенеет, как ослица, корова! при необходимости перейти через проспект Гавено! Катастрофа!.. а если бы они не обладали фигурками танцовщиц!.. те, кто переходит улицу!.. да, как ужасна эта щербатая мостовая для женщин!.. для полубогинь!.. все другие рядом с ними – жалкие подобия женщин! шлепают по грязи! шлеп! шлеп! серые, косолапые!
Злой дух, Жюль!
– Сюда, девулечки! сюда!
Танцовщицы такие гибкие, такие быстрые! настоящий водоворот в Жюлевом доме! его окно!..
– Догола! догола! минуточку! только возьму карандаш!
Гнусный притворщик!
– У меня требуют ваши портреты! у меня требуют! Вы же хотите, чтобы я зарабатывал себе на жизнь?
Это чтобы разжалобить их… выклянчить что-нибудь…
– Ах, Жюль! Ох, Жюль!
Он командовал, как им сесть.
– Так, ногу сюда! голову туда!
Он их перемешивал.
– Это Мифология, мои Грации!
Он создавал не только Мэрии, Альпы, коров, озера Энгьен… ему заказывали и богинь! И он не мог писать дохлых скелетин! клиенты не хотели Сарсель! клиенты хотели пышные формы! рискованные позы, округлости, изящные коленки и крутые бедра! ярмарочную пластику! наездниц!
– Меня посадят в долговую тюрьму! им же только подавай!.. гнилье!.. глянь-ка!.. прямо вылитый ты!..
Как какая-нибудь гадость, так сразу я!
Какая прелесть эти танцовщицы, вроде Арлетт! особенно; когда эти соблазнительные красотки просили освободить их от позирования… это лишь предлог!.. после Оперы… усталые до изнеможения… они просили только разрешения прилечь, раскинуться, освежиться, даже были не против красного вина! а Жюлю только того и надо! а еще посмеяться и попошлить!.. полно сигарет и конфет! у него было все!.. А наверху Арлетт делает бесконечные упражнения!.. пардон! работает у «станка»! «стойка! малый батман!.. шесть! семь! восемь! воздушные пируэты»!..*[404] Ах, как же они отдыхали, эти барышни! и семь этажей без лифта! они благословляли его, этого типа! Жюль! развратник! пират! его эротические извращения! невосфебованные красотки! распростертые! и он заставлял их ложиться, выгибаться еще больше! закрывать глаза!.. Мифология! мифологическая софа!.. сигареты!.. портвейн… и позы, которые он заставлял их принимать!..
– Жюстин! головку откинь! давай!
Позы действительно более чем барочные!.. бредовые идеи сексуально-озабоченного горбатого калеки…
А они давились от смеха!
– Серьезней, девочки! – журил он их! – Это Мифология, а не дешевый фарс!
А они и не выделывались, им просто хотелось смеяться! дышать! они же душили друг друга! бедрами!.. животами!.. скрючивались в позах, которые он их заставлял принимать!
Это было для них в новинку!.. маленькие девочки взрослели в миг.
– Вот подождите немного, проказницы, будет у меня печь! Я сделаю из вас танагрские статуэтки, глины из Альбы!*[405] А это всего лишь эскиз, дорогуши! эскиз! а теперь приступим к формам! я должен сделать с вас слепки! руки! руки! так надо! надо!
И шлеп! шлеп! задница! пошло дело!.. богини хохочут! шутник! его тележка позволяла ему быть как раз на уровне задниц! на уровне софы! шлеп! шлеп! бил он не сильно!
Чтобы их слегка наказать! это было необходимо!
– Какой жестокий! предатель!
Я восхищался! шлеп! шлеп! Они не разбегались!
– У тебя больше голых задниц, чем в Мулен Руж! больше ляжек, чем в Опера!
Я не преувеличивал!
– Похнычь, похнычь!.. я тебя люблю!..
Это было действительно так, черт возьми! Проклятый развратник! романтик!
Я уже говорил вам, что он пил, высасывал лак из тюбиков, лакал бензин! все! какое легкомыслие! не только Бургундское! глоток! другой! он ошибался! пробовал… валил все на неудачный день… ему не хватало дня…
– Тебе везет, маменькин сыночек! у тебя есть солнце! В этом мире полно несчастных! живущих в вонючих трущобах! есть же такие эгоисты!
Да, признаю, его лачуга темная, но все-таки не такая темная, как та, в которой я сейчас пишу!.. на дне ямы!.. сырая! вонючая! минутку! Ах, да! Мы говорим о Жюле!..
Эти кокотки, проститутки с улицы!*[406] Их можно возненавидеть до смерти! я вам говорю! Они этого заслуживают тысячу раз!.. Калека не калека! с Большой лентой! Маленькой лентой!*[407] они все котируются!.. И Жюль еще говорит об эгоизме! Хамство!.. как Мориак! как Сибуар! как Ларангон! Чудовища! все чудовища! Ободранные! недосягаемые для молитв Богу! Скелеты в вышитых тапочках для распивания младшими хористами с нежными губками!
Хоть он и жил в темном полуподвале, это не мешало людям приходить к Жюлю! Великомученики! Я, правда, жил на восьмом, в поднебесье! вид сверху! прекрасные дали! На сотни километров! холмы и долины до Манта! Но чего мне это стоило! этот прекрасный вид!.. этого мне все еще никто не может простить!.. его сочащиеся влагой стены… сырость… Ах, если бы это было всего лишь патетикой!
– Здесь даже собака жить на сможет!
– Да, но тем не менее, не хочешь ли ты, калека, карабкаться каждый день на 8-й!
– У тебя есть лифт!
– Неправда! Скотина ты этакая! Какой лифт! Уже три года, как лифт не работает!
И он это прекрасно знал… лифт – всего лишь предлог. Он хотел бы иметь мою обстановку! все, как у меня в доме! с зимним садиком на лоджии… с кованой решеткой, «химеры»… с двустворчатыми витражными дверьми!.. с шикарными сводами… мозаичными стенами! с бронзовыми украшениями «Ирис»,*[408] но зато у него была богемная жизнь! это что, не в счет? а гонорары? что он только не подбирал с тротуаров! его окошко лучше, чем на улице Тэбу! лучше, чем на Боети!*[409] все остолопы в зоне обитания подсматривали, рисковали свернуть шею, жрали у него… они были не из Канзаса, не из Лот-де-Мозель, зря! обруганные еще больше! Он мог бы спуститься «на горушки»!*[410] Ах Жюль! Жюль по кличке Гондола! он должен был бы увидеть разницу! его статуэтки! Вот три деревянных Родена «на горушках»! и двадцать Коро! но там царил только он! единолично! никакой конкуренции! Прямые торги! Он размахивал своей глиной… даже не обожженной, сырой!
– Тысяча франков! – объявлял он, – тысяча!.. Я вам позже ее обожгу! позже! принимаю и золото! пять луидоров!
Если такие находились – бляяяя!.. разбиты… ответа нет…
– Никакой торговли! Мне нужно работать! Вы предпочитаете акварель?
Это были «Альпы», «Праздник цветов»…
Если они еще блеют, сопротивляются, тогда он вопит:
– Ах, я понимаю вас! никакого стыда! Вы стесняетесь? Я тоже! тоже! Больше нет мочи! Нате! Держите! все! мои антресоли! мои кисти! гляделки! я не могу больше! мои подставки! глина! не нахожу больше глины! все норовят меня разрушить! мой порядок! моя веломашина! шныряйте, проныры! подглядывайте! шныряйте!
Надо, чтоб они заглянули внутрь! зарылись поглубже! там, с другой стороны окна… согнулись вдвое… осмотрели его витрину поближе, попристальнее! чтоб они растрясли брюхо…
– Ниже! еще ниже! Носом!
Те, что его знали, удирали! Искусство!
– Подлецы! скряги! ворюги!
Кошачий концерт!
– Они воруют мое время! Крадут дни! Все разворовывают!
Я рад, что он был… что он был на улице Мобель в доме № 6, на углу Зам, где мать его была прачкой,*[411] что он ослепил своим величием всех, можно сказать, весь район, восемьсот тысяч человек, которые имели возможность созерцать его грязные комнаты, заглядывать сквозь шторы, совать носы в его ставни…
Сегодня все это фольклор… Чего он боялся? никого на Холме… не было никого монмартрее него… фольклорнее него… и матери его, и отца… «Ура! нашенским! да здравствует родной писсуар! гори огнем твой ненашенский Нотр-Дам!» Таковы страсти наших дней, фольклорная свирепость! Ни фига небесам! все земное! Если бы местный колорит не был для Жюля всем! если бы он не коварствовал! не злобствовал!.. Его слушали, а его коньком было грубо облаять в ответ на любезность!.. самых милых людей, лучше всех относящихся к нему!.. он их доводил до слез! в этом был его недостаток! В то же время он умел быть очаровательным!.. знаете, у него было много талантов… например, он прекрасно пел романсы, тембр, голос, все!.. Он захлебывался в эмоциях! Я знаю, я ему аккомпанировал одной рукой, левой… у него стояло пианино… ржавая рухлядь с останками струн… ах, музыкант! но в чем он был мастером, так это в игре на рожке!*[412] на рожке! настоящий виртуоз! не на маленьком рожке, нет на большом! Роландов рог! мягкие звуки… он мог воспроизводить любую мелодию, эхо песни сирены, заблудившиеся нежные трели, низкий звук колокола, Батиньоль… фривольные мотивчики… и другие, мелодичные, мечтательные, убаюкивающие… Ах, как он выводил мелодию! вы бы сказали, что это невозможно… вы видели его? сволочь, гад ползучий!.. выводящего мелодию?… на рожке, какой шарм… вы спрашивали себя, как это возможно? Я сам себя спрашиваю, сидя в яме! Я слышу, как я аккомпанирую ему левой!.. наши концерты!
