Генрик Понтоппидан - Счастливчик Пер
Несколько необычная манера выражаться и странное подёргивание лица убедили Пера, что перед ним особа в высшей степени нервная. После слов «в последний путь» баронесса залилась слезами и несколько минут молчала, прижимая к глазам кружевной платочек.
Перу стало как-то не по себе, и он не прерывал молчания. Он до сих пор не мог избавиться от чувства неловкости, когда ему напоминали о его отношениях с эксцентричным самоубийцей.
— Да, мне на долю выпало немало горя, — продолжала баронесса, чуть успокоившись, — а потому не мешайте мне плакать… Вы уже, вероятно, слышали, что бог призвал к себе моего благородного супруга и оставил меня одну на белом свете.
Пер счёл уместным выразить своё глубочайшее сочувствие наклоном головы.
— Так знайте же, господин Сидениус, что я неоднократно собиралась написать вам не только от своего имени, но и от имени моей сестры, дабы вы не подумали, будто ваша судьба нам безразлична. Но у меня как-то всё не хватало духу. Да и вам вряд ли показалось бы приятно переписываться с совершенно посторонней и безразличной вам женщиной.
Пер поторопился пробормотать какие-то невнятные возражения.
— Да, да… и по правде говоря, я и сегодня не докучала бы вам своим визитом, если бы… ничего не поделаешь, я должна это сказать… если бы, придя на кладбище, не увидела прекрасные, свежие цветы на могиле моего брата. Я сразу догадалась, кто мог так трогательно почтить годовщину его смерти, и мной овладело неодолимое желание лично повидать вас и выразить вам свою благодарность за то, что вы с такой преданной и — если мне будет позволено так выразиться сыновней любовью храните память о моём несчастном брате.
Залившись краской, Пер опустил глаза. В тайниках сознания промелькнула мысль о фру Энгельгард. Сам он не имел даже представления о том, где похоронен Ниргор.
— А теперь дайте мне как следует вас разглядеть. — Баронессе всё больше и больше нравился этот молчаливый и стеснительный молодой человек, который стыдился своих благородных поступков. — Какой у вас цветущий вид! Вы, я вижу, не из тех современных молодых людей, которые легкомысленно прожигают молодость. Вам сколько лет?
— Двадцать три.
— Господи, как вы ещё молоды!.. Дай вам бог всяческого благополучия! Я знаю, в жизни вам пришлось нелегко. Брат мне писал. Вы рано лишились матери. А отца… отца вы вообще не знали.
Плюшевое сиденье жгло Пера. Он поспешил уйти от опасной темы.
— Вы здесь проездом, баронесса?
— Увы, проездом! Я приехала вчера вечером и, если бог даст, завтра уеду. Я еду к своей сестре, супруге гофегермейстера фон Прангена. Последние годы, как вам должно быть известно, она по состоянию здоровья жила на юге. Подумайте, я её не видела больше двух лет, а ведь мы все трое просто не могли обойтись друг без друга. Много лет подряд я знала одно только горе: необходимость жить вдали от моей дорогой родины. С Александром было то же самое. Он всю любовь своего щедрого, привязчивого сердца отдавал родине. Вы, должно быть, слышали, господин Сидениус, что его королевское высочество принц Уэльский в свое время изволил заинтересовать собой моего брата и даже предложил ему место в нашем лондонском посольстве. Сами понимаете, что при такой протекции перед Александром открывалась блестящая карьера. Но, несмотря на всю заманчивость предложения, брат его не принял. Моя досточтимая матушка жила тогда в Копенгагене, сестра была ещё не замужем… Александр всей душой любил Копенгаген и боготворил родной дом. Он просто не мог жить вдали от знакомых мест. Я думаю даже, что мрачные настроения возникли у него именно тогда, когда скончалась матушка и он остался наедине с прошлым. У него и здоровье испортилось в последнее время. Но при всём том… понять не могу, как он мог на это решиться!
Воспоминания о печальной кончине брата снова вызвали на сцену носовой платок, а Пер, воспользовавшись случаем, встал и откланялся.
Баронесса, не покидая кресла, взяла руку Пера и с теплотой, поистине материнской, пожала её обеими руками.
— Я так рада, что повидала вас! Надеюсь, мы будем теперь чаще встречаться. Обещайте навестить меня, когда я вернусь из-за границы. Скорей всего я проведу это лето у сестры и зятя, в Керсхольме, и ни секунды не сомневаюсь, что и для них вы будете желанным гостем.
— Спасибо большое, баронесса, — выдавил из себя Пер. — Конечно… Если только я не буду в тягость, — от смущения он решительно не знал, что сказать.
— Ну как вам не стыдно это говорить! Вы ведь теперь до некоторой степени член семьи. По крайней мере я именно так истолковала последнюю волю покойного брата. Убеждена, что и сестра разделяет мои мысли. Дай вам бог всего самого хорошего! И ещё раз спасибо за то, что вы так трогательно почтили память Александра.
Медленно, нетвёрдыми шагами вышел Пер из отеля. Только сейчас он сообразил, как может пригодиться ему это знакомство и теперь, и в будущем, если разумно и энергично его использовать, не предаваясь ненужным угрызениям совести. Случай, слепой и невероятный, открыл ему доступ в высшее общество. Если он не ошибётся, земельные угодья упомянутого гофегермейстера Прангена расположены в средней Ютландии, именно там, где должен пройти его соединяющий оба моря канал, а стало быть, у гофегермейстера есть особые причины с интересом отнестись к его проекту. Так или иначе, надо испробовать все возможности. Игра пошла крупная, сколько ни захвати козырей, всё будет мало.
Тут ему подумалось, что теперь, может быть, вовсе не обязательно ближе знакомиться с семейством Саломонов. Девушка, конечно, очень мила, но стоит ли из-за этого родниться с евреями? Кто знает, не представится ли ему в недалёком будущем возможность сделать самую блестящую партию.
Однако, если взглянуть с другой стороны, у Саломонов наверняка бывают директора банков, биржевые воротилы, крупные промышленники, словом, те финансовые тузы, которые — если называть вещи своими именами — правят миром. Даже без всякой женитьбы для него было бы очень важно познакомиться с этими людьми и заручиться их поддержкой. К тому же баронесса собирается уезжать, а ждать некогда. Сегодня или завтра, но уж никак не позже чем через два-три месяца в его руках должна быть волшебная палочка, которая даст ему власть над людьми и уподобится в его руках стреле громовержца.
Незаметно он дошёл до рынка и поглядел на башенные часы. Ещё можно успеть к Саломонам, и лучше не откладывать визит до другого раза. Однако, встреча с баронессой несколько вывела его из равновесия, поэтому он предпочёл зайти сперва в кафе, выпить кружку пива, успокоиться и внутренне подготовиться к предстоящему визиту. Он ни разу не бывал в еврейских домах, но много наслышался о том, как строго соблюдают там старые обычаи и традиции. Ему надо произвести хорошее впечатление, значит, придётся глядеть в оба.
Мало-помалу мысли его снова обратились вспять. Удивительней всего, что необдуманные слова, которые тогда ночью вырвались у него в разговоре с Ниргором, возымели столь далеко идущие последствия. Именно намёки Пера на тайну своего происхождения — если верить баронессе — произвели такое глубокое впечатление на её брата. Помнится, он тогда же раскаялся в своей легкомысленной болтовне, но не счёл нужным своевременно внести ясность. Теперь он впервые пожалел об этом.
«А впрочем, стоит ли долго думать? — Он допил свою кружку. Упущенного всё равно не воротишь. Поступки весьма сомнительного свойства приносят иногда добрые плоды. А главное, кто хочет идти вперёд, не должен оглядываться назад».
Семейство негоцианта Саломона — одно из очень немногих в Копенгагене — занимало отдельный дом на Бредгаде, в самом центре города. Это был двухэтажный особняк, далеко не роскошный и зажатый вдобавок между двумя огромными доходными домами. Но, присмотревшись внимательнее, наблюдатель открыл бы в его линиях своеобразную благородную простоту. Остроконечная крыша, выложенная иссиня-чёрной черепицей, и широкие простенки с несомненностью указывали на его аристократическое происхождение. Недаром старожилы здешних мест до сих пор именовали его «палаццо». Во времена оные здесь проживало знатное, но разорившееся семейство, а в начале тридцатых годов дом купил отец Саломона, оптовик. Через новомодные стеклянные двери парадного подъезда гость попадал в вестибюль, такой большой, что на звук шагов отвечало эхо. Стены вестибюля были сплошь увешаны доспехами, старинной бронзовой утварью и великолепным восточным оружием, словно в настоящем музее. В дальнем конце вестибюля двойная лестница с позолоченными перилами вела в комнаты второго этажа.
Горничная, которой Пер вручил свою карточку, провела его в библиотеку и попросила подождать. Пер опустился в кожаное кресло и внимательно огляделся по сторонам.
Ну и ну!.. Багряные гардины из тяжелого шелка на окнах… под ногами — во весь пол — мягкий пушистый ковёр в палец толщиной… обои кожаные, с золотым тиснением… Восьмиугольный стол посреди комнаты, выложенный серебром и перламутром… на полках книги в дорогих переплётах… на стенах картины, с потолка свешивается старинный храмовый светильник с письменами… возле стены антикварный, с богатой резьбой, поставец с целой коллекцией старинного серебра — кружки, бокалы, кубки и среди них даже несколько старинных церковных чаш.
