Оноре Бальзак - Столетний старец, или Два Беренгельда
— Марианина!.. — воскликнул потрясенный Туллиус; дабы не выдать истинных своих чувств, он сразу посуровел. — В ответ на твое признание я отвечаю, что хочу забыть тебя, и сделаю для этого все, что в моих силах! Марианина, приказываю тебе сделать то же самое!..
Услыхав эти жестокие слова, прекрасное дитя в ужасе глядит на своего друга и заливается слезами.
— Беренгельд, — восклицает она, — я люблю тебя!..
— Марианина, ты веришь тому, что говоришь, сейчас ты честна, но через десять, через двадцать лет ты разлюбишь меня, а я… я хочу вечной любви!.. Но человеческая натура капризна, она не способна сберечь любовь… поэтому не трудись хранить мне верность… я освобождаю тебя от этой обузы. Прощай.
В эту минуту юная дочь гор почувствовала, как дикие, необузданные чувства захлестнули все ее существо. Схватив Беренгельда за руку, она закричала, и в этом крике слились воедино безумное отчаяние и острая боль:
— Беренгельд, этим непорочным светилом, что вот-вот скроется за тучи, этими немыми скалами, этим святым для меня местом, самой природой клянусь тебе, что не стану искать никого другого!.. Клянусь, что буду любить только тебя! Перед алтарем, озаренным светилом ночи, я обручаюсь с тобой навеки… Иди, беги, пусть тебя не будет рядом со мной пять, шесть, десять, двадцать, сто лет!.. Марианина останется прежней, равно как и ее душа! Но если сейчас я красива, то спустя годы красота моя увянет, смех мой умолкнет, а сама я зачахну от горя. Прощай!..
И, вложив в последний взгляд всю свою страсть, девушка в последний раз окидывает взором удивленного Беренгельда и, словно легкая газель, скользит прочь. Издалека доносятся ее рыдания, и эхо вторит им.
Взволнованный Беренгельд стоит, пораженный искренним всплеском чувств, протестующих против его жестоких слов. В ответ на его презрение из груди юной девы исторглась страстная клятва верности, безмолвными свидетелями которой стали величественные горы.
Заметив, что по щекам молодого воина катятся слезы, Жак вскидывает ружье и с кличем: «Вперед, к славе!» — энергично шагает по тропе, увлекая за собой Беренгельда.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Утром 13 января 1797 года Жак и капитан Беренгельд прибыли в Верону; Туллиус представился генерал-аншефу.
Обдумывая план сражения при Риволи, Бонапарт изучал карту местности; в эту минуту в его кабинет вошел юный Беренгельд и протянул ему свое рекомендательное письмо от одного из членов Директории. Генерал поднял голову и застыл, пораженный необычной внешностью юного смельчака. Ознакомившись с посланием и запомнив имя и лицо новобранца, он на миг оторвался от бумаг и задал Беренгельду несколько вопросов.
Достаточно сказать, что республиканский генерал высоко оценил ответы юноши; назначив его в Четырнадцатую бригаду в чине капитана, он назвал ему пароль, чтобы тот мог попасть в расположение своей части, стоявшей в Ровине. Прощаясь, генерал сказал:
— Уверен, мы скоро увидимся!.. Вы обещаете стать великим человеком и прославите Францию… А теперь — до завтра.
Уже на следующий день Беренгельд оправдал предсказание Бонапарта.
Он получил назначение в подразделение, которым в сражении при Риволи командовал генерал Жубер; оно атаковало левый фланг австрийцев.
Французская армия закрепилась на трех холмах. На правом фланге одна бригада защищала высоты Сан-Марко, которые противник пытался захватить; две бригады левого фланга заняли позиции на холмах, называемых Тромбаларо и Зоро; наконец, Четырнадцатая бригада, то есть бригада Беренгельда, заняла позицию в центре Ровины. Сражение началось.
Австрийские авангарды, оттесненные к Сан-Джованни, оттягивали на себя большую часть сил французов.
Пылкий Беренгельд вместе с Жаком Бютмелем, беспрестанно выкрикивавшим: «Смелей, к славе!», бежали вперед, увлекая за собой батальон; они стремились захватить Сан-Джованни. В это время колонна австрийцев под командованием Липтау превосходящими силами атаковала левый фланг французов; пользуясь глубоким оврагом, скрывавшим их передвижение, австрийцы ударили бригаде в тыл, и, дабы не допустить расчленения бригады надвое, командование вынуждено было приказать солдатам отступить. Тогда командующий Четырнадцатой бригадой, левый фланг которой успел вырваться вперед, распорядился сосредоточить все силы на правом фланге; рота под командованием Беренгельда была брошена на произвол судьбы.
Оказавшись отрезанным от основных сил, Беренгельд вместе с горсткой храбрецов с бою захватил селение Сан-Джованни и продолжал защищать его с такой стойкостью и отвагой, что австрийцы отступили.
Бонапарт, предвидя, к каким плачевным последствиям может привести прорыв левого фланга, покинул свой пост на правом фланге и бросился исправлять положение: надо было помешать неприятельской колонне выйти на плато Риволи.
Заметив, что Липтау, окружив Сан-Джованни, не продвигается вперед, а продолжает сражение, Бонапарт никак не мог понять, что же остановило противника; послав неутомимого Массена вместе с его Тридцать второй бригадой, Бонапарт, оставив правый фланг и центральные позиции, где войска двинулись в наступление, направился к Сан-Джованни. Ему доложили, что селение защищает некий Беренгельд; Бертье, командовавший Четырнадцатой бригадой, удерживал захваченные им позиции. Он даже сумел послать свежее подкрепление Беренгельду. Прибыв на помощь вместе со своими доблестными солдатами, Массена восстановил равновесие сил.
Бертье, Массена и Жубер представили молодого капитана Бонапарту: генерал прибыл на место, чтобы лично проследить за отступлением неприятеля. Узнав молодого человека, явившегося к нему накануне, генерал-аншеф улыбнулся[19].
Отвага и смекалка Беренгельда заставили замолчать тех, кто начал недовольно ворчать по поводу юного выскочки, получившего чин в кулуарах парижских канцелярий. В бою за Сан-Джованни батальон единодушно присвоил Жаку Бютмелю прозвище Смельчак, и оно осталось за ним навсегда.
Кампания завершилась Кампоформийским миром. Вернувшись в Париж вместе с генерал-аншефом, Беренгельд участвовал в торжествах, устроенных в честь доблестных воинов.
Беренгельд жил в великолепном фамильном особняке; в нем он и принял генерал-аншефа, уже приступившего к обдумыванию египетской кампании. Бонапарт посвятил Беренгельда в планы кампании и довел до его сведения свое намерение назначить его командиром батальона. Туллиус, в восторге от перспективы отправиться на древнюю землю жрецов Изиды, с радостью принял предложение генерала.
И вот Беренгельд под горячим бронзовым небом Египта. Только что завершилась битва за пирамиды. Девять часов вечера, грозные пушки умолкли, раздаются победные кличи, звучит сигнал к сбору.
Полковник, командовавший полком Туллиуса, убит; Бонапарт, свидетель отважного поведения своего адъютанта, прикрепил ему эполеты погибшего полковника; Беренгельд получил приказ преследовать беглецов, а по возвращении разбить бивуак в Гизе.
Отступающие мамелюки оказывают упорное сопротивление, земля перед древними пирамидами усеяна их телами. Туллиус равнодушно минует монументы древности, не чувствуя ничего, кроме усталости от сражения; фанатично преданный долгу, он рвется вперед, мчится и рассеивает остатки врагов, разбегающихся в разные стороны.
Армия раскинула огромный бивуак; полк Беренгельда расположился на отдых, а новоиспеченный полковник отправился к генерал-аншефу; доложив обстановку, он остался на ужин, во время которого генералы в один голос хвалили мужество и отвагу Беренгельда и — что гораздо более ценно — сам Бонапарт дружески пожал ему руку и подтвердил присвоение ему чина полковника. Благодаря своим талантам Беренгельд переступил через звание майора.
Исполнив свои обязанности, Беренгельд выскользнул из палатки Бонапарта; солдаты погрузились в сон; Туллиус направил свои стопы к пирамидам. Эти величественные сооружения напоминали ему о гениях ушедших веков и утоляли его стремление к возвышенному.
Ночь являла себя во всей своей красе, и ничто, кроме предсмертных вздохов мамелюков, не нарушало ее божественной тишины. По мере того как Туллиус продвигался вперед, мириады мыслей одолевали его, а гигантские пирамиды, на рассвете открывшиеся взорам солдат, благодаря его воображению выросли и стали еще более загадочными. Погрузившись в свои думы, Беренгельд не слышал стонов раненых, которых не успели подобрать или забыли. Усевшись на ящике от снарядов и созерцая горделивые вершины, вечное напоминание о народе, некогда населявшем Египет, он мечтал.
Картина ночи после боя, не оставлявшая никого равнодушным, не могла сравниться со зрелищем, представшим перед глазами Туллиуса. Задумавшись и не видя ничего, кроме горделивой вершины, чей силуэт четко вырисовывался на небосклоне, Беренгельд внезапно услышал легкий шум, исходящий от основания пирамиды. Звук отразился от камня, и ему показалось, что пирамида заговорила; опустив взгляд, он не поверил своим глазам!..
