Оноре Бальзак - Столетний старец, или Два Беренгельда
Он попросил Верино, бывшего накоротке с одним из членов Директории, выхлопотать ему офицерский патент и рекомендательное письмо к генерал-аншефу итальянской армии. Он также попросил отца Марианины сохранить его визит в тайне и занялся приготовлениями к отъезду, стараясь скрыть их от проницательного взора матери. Жак Бютмель снова получил приказ быть готовым сопровождать Туллиуса; последний со страстным нетерпением ждал получения требуемых бумаг.
Марианина имела все основания усомниться в любви Туллиуса и, узнав о его планах, тайком лила горькие слезы.
Как говорил отец Люнаде, ребенок, который в шесть лет постоянно меняет игры, в восемь с трудом находит пищу для своего ненасытного любопытства, а в двенадцать со страстью предается учению, в восемнадцать непременно разочаруется в любви, возжаждет славы, потом пожелает добиться власти и к тридцати годам начнет умирать от тоски. И счастье, если к этому времени некая цель целиком захватит его воображение, возбудит жажду деятельности и удовлетворит страсть к великим свершениям. Именно поэтому добрый священник старался направлять ум Беренгельда в русло естественных наук, дабы поддерживать его в постоянном напряжении. Исследователя, стремящегося познать загадки мироздания, на каждом шагу ожидают новые открытия, так как окружающая нас природа являет собой поистине неисчерпаемый источник тайн.
Сейчас Туллиус возжаждал славы, и мать поняла, что ничто в мире не сможет воспрепятствовать ему оставить тихую сельскую жизнь, которая никогда не будет удовлетворять его характер. В отчаянии она проливала горестные слезы.
Однажды вечером госпожа Беренгельд приказала позвать к себе сына, как обычно погруженного в глубокое уныние: он никак не мог изгнать из своего сердца образ Марианины. Беренгельд нашел мать в спальне; она сидела возле огромного камина. Не вставая с места, она повелительным жестом указала на стул, предлагая ему сесть; движения госпожи Беренгельд были исполнены торжественности, каковой Туллиус еще никогда не наблюдал у матери.
— Сын мой, вы собираетесь покинуть любящую вас мать!.. Не отпирайтесь, — остановила она его, увидев негодующий жест, — я не собираюсь препятствовать вам, но я должна исполнить данную мною клятву.
В тот день, когда я произвела вас на свет, незнакомец, чей голос проникал мне прямо в душу, доверил мне послание, взяв с меня клятву, что я повторю его вам, как только вы соберетесь подвергнуть вашу жизнь неминуемому риску: теперь вы понимаете, сын мой? Я воспроизведу вам его слова, которые мне дозволено вспомнить лишь сегодня, благодаря дарованным мне неведомым способностям. Вот его слова.
Тут госпожа Беренгельд встала, гордо вскинула голову и, словно завороженная, произнесла:
— «Я могу спасти тебя от смерти, но не могу помешать убить тебя; я могу охранять тебя и дать тебе бессмертие, но смогу это сделать, только если ты останешься в родном краю; если ты покинешь родной очаг, то вдали от дома нас сведет только случай».
Госпожа Беренгельд замолчала и села. Странная речь произвела на Туллиуса неизгладимое впечатление; особенно поразила его госпожа Беренгельд: она говорила уверенно и вдохновенно, как никогда ранее. Ему захотелось расспросить ее, но она знаком показала ему, что слишком взволнована и не может ответить.
Горе госпожи Беренгельд, возможно, побудило бы Туллиуса отказаться от своих планов. Но загадочное послание, оставленное, по его мнению, Беренгельдом-Столетним Старцем или же существом, носившим это имя, такового действия не возымело. Вскоре Туллиус получил из Парижа патент на звание капитана и весьма лестное рекомендательное письмо к Бонапарту. Эти события и предопределили его отъезд; ему осталось только нанести своему сердцу решающий удар — иначе говоря, проститься с матерью и Марианиной.
Пять часов вечера; госпожа Беренгельд, стоя на крыльце дома, смотрит то на землю, где только что стоял ее сын, то на дорогу, по которой она проводила его. Замок, селение, окружающая ее природа — все кажется ей пустым и бессмысленным. Она больше не знает, где ее сын, но душа ее, все ее помыслы устремлены к нему; на щеках несчастной матери видны следы слез.
— Я видела его в последний раз, — произносит она, — и умру, не повидав его!..
И она возвращается в дом, унося с собой свое отчаяние.
За столом, при виде пустующего места сына, она по-прежнему велит слугам пойти и пригласить его и, не дождавшись ответа, сама отправляется звать своего мальчика. Она вздрагивает от каждого звонка колокольчика у калитки, каждый прозвучавший в горах выстрел напоминает ей о сыне; она жадно прочитывает все газеты. Чаще всего ее можно увидеть в молельне: она молится, чтобы шальное ядро пощадило свет ее очей. Ее снедает одна-единственная мысль, и мысль эта горька; ей не суждено прожить долго, тоска скоро источит ее.
В эту минуту она плачет! Она не плакала, обнимая на прощанье сына, так как по ее опечаленному лицу струились слезы Туллиуса. Сухие глаза матери ужаснули юного Беренгельда: он заколебался, но выстрел Жака заставил его вернуться к действительности. Провожая сына до горной тропы, она не чувствовала усталости; возвращалась она, согбенная под бременем навалившегося на нее горя, и ноги ее с трудом передвигались по земле. «Прощайте, матушка!» — звучало у нее в ушах вместе с глухим шумом шагов удалявшегося сына. Бедная мать!.. Тот, кому чуждо сострадание материнскому горю, не может именоваться человеком! Вечерний закат и утренний рассвет — свидетели ее слез, ее призрак присоединяется к сонму призраков тех безутешных матерей, чьи дети, увенчав себя лавровым венком славы, пали на поле боя.
Еще одно тяжкое прощанье ожидало Туллиуса. Но робкая Марианина, этот идеал возлюбленной, плакала в одиночестве, не смея докучать юному другу своими слезами; она понимала, что возлюбленный ее стремится к славе, и рыдала, не имея возможности препятствовать его планам.
Но разве она может не повидать его перед отъездом!.. Она хочет испытать горькую радость последнего свидания… Ревнуя к госпоже Беренгельд, Марианина искусно — всем известно: влюбленным помогает сама природа! — выспросила у Жака, по какой тропе отправится через горы ее дорогой Туллиус. Тропа проходила возле камня, ставшего свидетелем их поцелуя. Рано утром Марианина выскользнула из родительского дома, и задолго до того, как Беренгельд покинул замок, она уже сидела на каменном сиденье. Прислушиваясь к малейшему шороху, она ждет, когда вдали покажется ее любимый.
Шли первые дни января 1797 года, зима стояла холодная; в слабом свете, отбрасываемом скользящими по снегу лучами заходящего солнца, горы казались облаченными в траур. Марианина дрожала от холода и сгорала от любви; горная речка замерзла и умолкла; не слышно было веселых напевов пастухов. Все вокруг было созвучно душевному настроению Марианины; казалось, природа, разостлавшая повсюду свой снежный ковер, печалится вместе с девушкой, как некогда вместе с ней радовалась, щедро разливая повсюду светлые и чистые краски утренней зари.
Пока девушка ждет, утопая ногами в снегу, Беренгельд идет по горной тропе, удивляясь, что Марианина, которая была с ним так ласкова, не пришла проститься. Отсутствие ее лишь укрепляло его роковое решение навеки отказаться от любви: упиваясь обидой, он не слышал рассуждений Жака о том, как далеко до Вероны, где нынче разворачивается театр военных действий, как скоро они смогут туда добраться и успеют ли они принять участие в предстоящей битве.
Беренгельд взобрался на гору. Под ногами его скрипел снег. Неожиданно раздался тихий вскрик:
— Это он!..
Решив, что Марианина забыла его, Беренгельд испил до дна чашу горечи. Но в ту самую минуту, когда он допивал последние капли, он услышал голос девушки. Звуки знакомого голоса задели его самолюбие.
Взошедшая над горизонтом луна словно по волшебству набросила на окрестные скалы серебристый покров, расцвеченный отблесками ледников и снеговых вершин. Изумруды, сапфиры, алмазы и жемчуга изукрасили владения ночного светила, которому предстояло стать свидетелем прощания влюбленных.
Марианина простерла свои прекрасные белые руки навстречу восхитительной картине природы, ее исполненный любви взор вознесся следом за чарующим светом небесных планет.
— Туллиус, природа всегда была щедра к нам, она приветствует нашу любовь.
— И ты ждала здесь!.. — воскликнул Беренгельд.
— Да, я ждала тебя здесь, — ответила она. — Я надеялась, что, бросая последний взор в сторону любимой отчизны, ты вспомнишь о Марианине. Марианине, которая всегда будет любить тебя!.. которая любит тебя немножко ради себя, — произнесла она, улыбаясь лукавой улыбкой ангела, — но еще больше ради тебя!.. Марианина радуется, зная, что ты идешь навстречу славе, Туллиус, и она сделала все, чтобы скрыть от тебя свои слезы.
