Шарль Нодье - Нодье Ш. Читайте старые книги. Кн.1
Примечание Г (к с. 86)
КАССЕНЬ:
Пою воителя, что взял бразды правленья
По праву доблести и большего именья.
ВОЛЬТЕР:
Пою воителя, что взял бразды правленья
По праву доблести и знатного рожденья.
Примечание Д (к с. 87)
НЕРЕЙ:
— Не страшно ль вам? Лигист вас слышит, может статься…
— Лишь Бога я страшусь; не мне людей бояться.
. . . . .
— Покинем ли детей в годину бедствий злых?
— Бог нам их даровал, Бог сохранит нам их.
— Но без защиты их оставить невозможно.
— Кому отец — Господь, тот защищен надежно.
Не даст и воронам Всевышний умереть,
И малым птицам он приготовляет снедь,
Питает он зверей в лесах, горах и долах.
Его щедротой все живет.
Замечу, что Расин в соответствии с требованиями своего времени заменил viande (снедь) на pâture (корм, пропитание), а Вольтер, цитируя ”Лигу”, также счел необходимым исключить слово viande. Меж тем во времена Нерея это слово было весьма употребительным, ибо в нем различали корень vie (жизнь); к тому же, когда речь идет о птицах, оно уместнее, чем слово pâture, которое обозначает пищу четвероногих. Такое пренебрежение драгоценными этимологическими преданиями сродни ханжеству. Если язык развивается, это не значит, что следует уничтожать все его памятники.
Что касается Нерея, то это не единственный случай, когда он подсказал Расину нужные слова. Сочиняя сон Гофолии{299}, подобного которому нет ни у одного древнего автора, великий драматург, несомненно, держал в памяти сон тирана из поэмы Нерея. Нерей говорит о привидении:
… Его увидел я: но был неузнаваем
Тот муж, чей прежний вид — и величав, и строг —
Почтенье и боязнь внушить любому мог.
Ужасный лик его был омрачен печалью…
… Истлевшим саваном покрыты плечи были…
… Нагие кости он
Протягивал ко мне…
… Хотя он предо мной молчание хранил,
Мне сердце в тот же миг тяжелый страх сдавил,
И пронизал мороз коснеющее тело:
Я чувствовал, как кровь во мне оледенела.
Сон отлетал… Разжать я силился уста,
Но их тяжелая сковала немота,
И тщетно простирал я руки пред собою,
В объятья заключив лишь облако густое.
Между прочим, Нерей, которому посчастливилось сочинить стихи, пригодившиеся величайшему из наших поэтов, и сам черпал порой вдохновение в стихах своих предшественников. Возможно, например, что, говоря:
Кому отец — Господь, тот защищен надежно, —
он держал в памяти строки из ”Шотландки” Монкретьена де Ватвиля, столь близкую и по мысли, и по форме:
О ком печется Бог, тот ввек не будет сир.
Эта трагедия о смерти Марии Стюарт, не лишенная достоинств, написана четырьмя годами раньше ”Триумфа Лиги”.
Примечание Е (к с. 87)
ДЮ РИЙЕ:
Вы полагаете, что ваши судьбы можно
По внутренностям жертв предсказывать неложно;
В нечистых потрохах вы зрите чтимый храм,
Где всемогущий рок вещает что-то вам.
Все эти таинства — один обман нелепый,
И только чернь ему способна верить слепо.
ВОЛЬТЕР:
Орудие небес всегда ль непогрешимо?
Священной должностью они облечены,
Но, как все смертные, грешить обречены.
Так подобает ли нам верить простодушно,
Что истина и впрямь полету птиц послушна,
Что в силах прозревать грядущее жрецы,
Когда ревут, хрипя, под их ножом тельцы,
И что во чреве жертв, украшенных венками,
Дано им прочитать все, что случится с нами?
Нет, и еще раз нет! Божественную власть
Не вправе человек столь дерзновенно красть.
Хотя народ в жрецах не видит лицемерья,
Ничтожна мудрость их — без нашего доверья.
Примечание Ж (к с. 87)
ТЕОФИЛЬ:
Ревную ко всему: мне горько и обидно,
Что воздух уст твоих касается бесстыдно;
Не сомневаюсь я, что для тебя одной
Лучи любовные льет солнце над землей;
Цветы, которые повсюду услаждают
Тебя в погожий день, мне также досаждают.
Я и глазам твоим (моя в том воля будь)
Вовек бы не давал твою увидеть грудь;
Я б разлучил тебя с твоей докучной тенью:
Мешает нашему она уединенью.
Лишь в том, что тянется к тебе рука моя,
По правде говоря, вреда не вижу я.
КОРНЕЛЬ:
Психея
Но можно ль ревновать к родне, мой друг?
Амур
Я ко всему, Психея, вас ревную.
Целует солнце ль ваш прекрасный лик,
Иль нежит кудри ветер — в этот миг
Терплю я муку злую.
Смотреть, как воздух целый день
Любимых уст касается бесстыдно,
Как платье льнет к вам, — мне обидно.
(Психея, д. III, явл. 3)
Примечание З (к с. 96)
САРРАЗЕН:
В седло немедля он садится.
Земли не чует под собой
Лихой скакун: сейчас помчится
Туда, где закипел уж бой;
С губ каплет пена, очи блещут
И гневно ярый пламень мечут, —
Весь устремившийся вперед,
Он роет прах земной копытом
И, мнится, ржанием сердитым
Врагам бесстрашный вызов шлет.
(Ода на битву при Лансе){300}
ВОЛЬТЕР:
Мгновенья дороги, средь боевых колонн
На резвом жеребце вперед несется он.
Тот, ношею гордясь, взрывает прах копытом
И вызов свой врагу шлет ржанием сердитым.
(Генриада, песнь VIII)
Добавлю, что оба эти описания, которые сегодня показались бы весьма слабыми и которые гораздо лучше удались господину Делилю{301}, восходят к Библии: ”Роет ногою землю и восхищается силою; идет навстречу оружию. Он смеется над опасностью, и не робеет, и не отворачивается от меча. В порыве ярости он глотает землю и не может стоять при звуке трубы. При трубном звуке он издает голос: ”гу! гу!” — и издалека чует битву, громкие голоса вождей и крик” (Иов, 39, 21–22 и 24–25).
Что же касается плагиатов Вольтера, то о них много любопытного говорит Фрерон{302}; я приведу его слова, хотя упреки, его кажутся мне не вполне справедливыми; читатель сразу поймет, что многие из этих плагиатов не более чем невинные подражания. Понятия ”плагиат” и ”подражание” я употребляю здесь в том смысле, в каком они определены в моей книге.
”Письмо господину Фрерону о стихах,
приписываемых господину Вольтеру
Милостивый государь!
Всем памятны стихи, ходившие в свете лет семь-восемь назад под именем господина де Вольтера, — стихи прелестные, как и все, что написано этим автором.
Послушна вашей воле вся страна;
От вас зависит, солнцу быть иль грому.
Моя же участь, вижу, вам смешна:
Как двор не предпочесть селу глухому!
Но худо ль самому себе служить
И безмятежно дни свои дожить,
Равно забыв и страх, и упованье?
О! если небо, слыша голос мой,
К вам и к французам явит состраданье,
Блаженством вы сравняетесь со мной!
Несколько дней назад я был в гостях у друга и случайно наткнулся в его библиотеке на томик под названием ”Сборник нравственных и религиозных стихотворений от Малерба до наших дней”; сборник этот, открывающийся посвящением герцогу Орлеанскому, издан в Париже, у Бриассона с улицы Сен-Жак, в 1740 году. Я был весьма удивлен, когда прочел там сонет Менара{303}:
Покорна вашей воле вся страна;
Лишь в вашей власти, солнцу быть иль грому.
Моя же участь, видно, вам смешна:
Как двор не предпочесть сельцу глухому?
Клеомедон, доволен я вполне.
Мне, право, нравится пустыня эта,
И в ней отшельничать приятно мне
Вдали от суеты большого света.
Хочу я без тревог мой век дожить
И мирно самому себе служить,
Равно забыть и страх, и упованье.
И если небо, слыша голос мой,
К вам и к французам явит состраданье,
Блаженством вы сравняетесь со мной.
Итак, первое стихотворение — плагиат до того беззастенчивый, что с ним может сравниться только идиллия ”Овечки”, принесшая столько славы госпоже Дезульер, хотя автором ее несомненно является Кутель{304}; разумеется, было бы несправедливо подозревать в том же грехе господина де Вольтера, известного своими блестящими способностями, плодовитостью и гением.
