Жан-Мари Густав Леклезио - Протокол
Адам кивнул; он встал и принялся за дело. Молодая женщина в белом халате наблюдала за ним, и он успешно справился с работой. Закончив, он повернулся к ней:
«Так хорошо?»
«Горшок пустой?»
«Да».
«Прекрасно. Тогда все в порядке. Мы с вами поладим».
Она взяла ведро и добавила:
«Ладно. Через час к вам придут».
«Кто-то придет повидать меня?» — спросил Адам.
«Я за вами зайду».
Он повторил:
«Кто-то придет повидать меня?»
«Думаю, да».
«Кто? Моя мать? Да?»
«Вас придут навестить полдюжины господ, через час, вместе с главным врачом».
«Из полиции?» — спросил Адам.
«Ну что вы, — рассмеялась она. — Не из полиции».
«Так кто же тогда?»
«Господа, которые очень вами интересуются, любопытный вы нос! Очень достойные господа жаждут вас увидеть! Будете вести себя разумно, правда?»
«Кто они?»
«Достойнейшие люди, я же сказала. Человек шесть. Вы их очень интересуете».
«Журналисты».
«Можно и так сказать».
«Хотят написать обо мне статью?»
«Вообще-то они не журналисты. И точно не будут говорить о вас…»
«Значит, те, кого я видел, когда меня сюда привезли?»
Медсестра собрала все свои вещи и взялась левой рукой за ручку двери.
«Нет, нет, не они. Молодые люди, такие же, как вы. Они придут сюда с главврачом. Зададут вам вопросы. Будьте с ними полюбезней, и они, возможно, сумеют что-нибудь для вас сделать».
«Они легавые, да?» — не отставал Адам.
«Студенты, — сказала женщина и открыла дверь. — Студенты, — повторила она, — раз уж вы непременно хотите знать».
Адам заснул и проспал до их прихода, до 7 часов 10 минут.
Та же медсестра снова разбудила его, встряхнув за плечо, заставила помочиться, поправить пижаму и причесаться, а потом отвела к двери в другом конце коридора. Он вошел один.
Комната, еще меньшая по размерам, чем его палата, была заполнена сидевшими на стульях людьми. Шкаф с лекарствами в одном углу и весы в другом указывали на то, что это смотровая. Адам прошел между посетителями, нашел свободный стул в конце комнаты и сел. Посидел молча несколько минут. Остальным до него словно бы и дела не было. Адам попросил у сидевшей рядом девушки сигарету, она кивнула, открыла черную кожаную сумку и протянула ему пачку. Это были довольно дорогие сигареты из светлого табака, «Блэк», а может, «Морье»; Адам спросил, может ли он взять три или даже четыре штуки. Девушка предложила ему забрать всю пачку. Адам поблагодарил и несколько минут вдумчиво курил. Потом поднял голову и оглядел всех по очереди; их было семеро, семь молодых самцов и самок в возрасте между девятнадцатью и двадцатью четырьмя годами и один доктор приблизительно сорока восьми лет. Никто не обращал на него внимания. Они тихо переговаривались между собой. Трое что-то писали. Четвертая, девушка читала заметки в школьной тетради; именно она подарила ему сигареты. Звали ее Жюльенна Р., стройная, на редкость красивая блондинка с пучком и родинкой над правой лодыжкой. На вид ей можно было дать двадцать один год с небольшим. Одета она была в темно-синее тиковое платье с поясом из сафьяна на золотистом виниле. Ее мать была швейцаркой. Отец десятью годами раньше умер от язвы.
Она первой из всех посмотрела на Адама, и он заметил и круги у нее под глазами, и серьезный, понимающе-сочувственный взгляд. Потом она скрестила руки, зажав мизинец в сгибе локтя, и, едва заметно шевеля кончиком указательного пальца, чуть сильнее обычного вытянула шею вперед. В очертаниях ее высокого лба была детскость и одновременно иконописность; прическа — в стиле средневекового «бандо», с валиком и на косой пробор.
Именно она внимательней остальных слушала главного врача и товарищей. Это угадывалось по невероятно сосредоточенному лицу; его симметрия не утяжеляла подбородок и делала складочку у нежных губ еще более пытливой. При дыхании она слегка приоткрывала рот и не опускала глаз, подавляя Адама взглядом; в нем была тьма разнообразнейших эмоций и нюансов, он был многомудрым, как у великой грешницы, познавшей запретную сладость инцеста. Это была цитадель разума и знания — не мстительная, не жестокая, но почти старческая в своей спокойной уверенности.
Она заговорила первой, с одобрения главного врача. Слегка наклонилась к Адаму, как будто хотела взять его за руки, но не сделала этого, а спросила, очень серьезно и спокойно:
«Давно вы здесь?»
«Нет…» — ответил Адам.
«Можете сказать точно?»
Адам колебался.
«Один день? Два? Три? Дольше?..»
Адам улыбнулся.
«Да, пожалуй, три или четыре дня…»
«Вы уверены?»
Юноша в темных очках переспросил:
«Три или четыре дня?»
Адама одолели сомнения.
«Вам здесь нравится?» — задала свой вопрос Жюльенна.
«Да», — кивнул Адам.
«Где вы находитесь?» — вступила в разговор девица по фамилии Мартен.
«Вы знаете, где именно находитесь? Как называется это место?»
«Сумасшедший дом», — ответил Адам.
«А почему вы здесь?» — спросила Мартен.
«Да, почему?» — повторила Жюльенна.
Адам задумался.
«Легавые меня привели», — наконец сообщил он.
Девушка что-то отметила в школьной тетрадке — видимо, записала слова Адама.
Где-то далеко по дороге с натугой поднимался грузовик. Приглушенный рев мотора проникал через окно, как назойливая мясная муха, и глухим эхом отражался от белого кафеля стен; это был грузовик с отходами, карабкавшийся по заросшему мимозой склону к мусоросжигательному заводу. Цинковые трубы, кипы картона, груды рессор рухнут на гору отбросов и будут дожидаться очистительного костра.
«Сколько вас здесь продержат?» — продолжила Жюльенна Р.
«Не знаю, мне не сказали». «А как давно вы здесь?» — вмешался в разговор высокий парень, стоявший в глубине комнаты.
Адам бросил на него задумчивый взгляд. «Я вам уже говорил. Три или четыре дня…» Девушка обернулась, укоризненно покачала головой и продолжила, смягчив тон.
«Как ваше имя?»
«Адам Полло», — ответил Адам.
«А ваши родители?»
«Они тоже Полло».
«Да нет — я хотела спросить, есть ли у вас родители?»
«Да».
«Вы живете с ними?»
«Да».
«Вы всегда жили вместе?»
«Кажется, так…»
«Вы жили где-нибудь еще?»
«Да — один раз…»
«Когда именно?»
«Недолго».
«Где именно?»
«На холме. В пустом доме».
«И вы там жили?»
«Да».
«Вам было хорошо?»
«Да».
«Вы были один?»
«Да».
«Вы ни с кем не виделись? Никто вас не навещал?»
«Нет».
«Почему?»
«Они не знали, где я».
«Вам это нравилось?»
«Да».
«Но вы не…»
«Было хорошо. Красивый дом. И холм тоже. Внизу проходила дорога. Я загорал голым».
«Вам нравится загорать без одежды?»
«Да».
«Вы не любите ходить одетым?»
«Не люблю, когда жарко».
«Почему?»
«Потому что приходится застегивать пуговицы. Я не люблю пуговицы».
«А ваши родители?»
«Я их оставил».
«И ушли?»
Адам снял с губы табачную крошку.
«Да».
«Почему вы ушли?»
«Откуда?»
Девушка что-то записала в тетрадь; она опустила голову, словно ее тоже одолели сомнения. Адам увидел, что пробор у нее в волосах образует на затылке букву S. Потом она подняла голову и взглянула на Адама заспанными глазами. Эти глаза были огромными, голубыми, умными, наделенными неодолимой гипнотической силой. Казалось, что голос сливается со взглядом и проникает во внутренности Адама. Пока он дозревал, три других вопроса от двух девушек и парня остались без ответа.
«Вы больны?»
«Сколько вам лет?»
«Вы сказали, что не любите одежду. А голым вы ходить любите?»
Наконец из тумана взрывом мокрого пороха прозвучали слова Жюльенны Р. Как спичка, которой ковыряли в ухе, шипит, но не загорается и распространяет в воздухе едкий запах сгоревшей плоти. Как брошенная в реку головня, идущая ко дну сквозь толщу воды.
«Почему вы ушли из дома родителей?»
Адам не услышал вопроса, она повторила, без малейшего раздражения в голосе, словно говорила в микрофон:
«Почему вы уехали от родителей?»
«Нужно было уехать», — сказал Адам.
«Но почему?»
«Я уже не помню», — начал Адам, и все стали делать пометки в блокнотах. Только Жюльенна Р. не опустила головы.
«Я хочу сказать ___»
«У вас были неприятности?»
«Вы поссорились с родителями?»
Адам махнул рукой, и пепел от сигареты упал на туфлю Жюльенны; он пробормотал «простите…» и продолжил:
«Нет, не так, не то чтобы неприятности, нет — Пожалуй, мне давно следовало уехать. Я думал ___»
«Что вы думали?» — спросила одна из девушек.
Казалось, она действительно его слушает.
«Я думал, так будет лучше, — ответил Адам. — Я не ссорился с родителями, нет, не ссорился, но — Наверное, я поддался желанию детского одиночества…»
