Дзюнъитиро Танидзаки - МЕЛКИЙ СНЕГ (Снежный пейзаж)
Между тем Макиока скрупулёзно наводили справки о Номуре. Из сыскного агентства, им сообщили, что официальный ранг Номуры — чиновник третьей степени высшего разряда, что его жалованье составляет три тысячи шестьсот иен в год и что с учётом наградных его доход в месяц исчисляется приблизительно тремястами пятьюдесятью иенами. Выяснилось также, что в своё время его отцу принадлежала гостиница в городке Химэдзи, но в настоящее время Номура никакой недвижимостью не обладает. Из ближайших родственников у него осталась только сестра — она живёт в Токио и состоит в браке с аптекарем по фамилии Ота. Кроме того, у Номуры есть двое дядей, проживающих в Химэдзи; один держит антикварный магазинчик и даёт уроки чайной церемонии, а другой служит чиновником в каком-то регистрационном бюро. Единственным родственником, который может сделать ему честь, является его двоюродный брат Дзёкити Хамада, президент компании «Кансай дэнея». (Именно его г-жа Дзимба считала благодетелем своей семьи, видимо, потому, что Хамада, в долге которого её муж когда-то служил привратником, помог ему получить образование.)
Этим, собственно, информация, полученная через сыскное агентство, исчерпывалась. Вместе с тем, агентство документально подтвердило, что жена Номуры действительно умерла от инфлюэнцы, а причиной смерти обоих его детей был отнюдь не какой-либо наследственный недуг.
Тэйноскэ, в свою очередь, постарался по доступным ему каналам разузнать, что представляет собой Номура как человек. При этом выяснилось: особых пороков за Номурой не водится, если не считать одной довольно-таки странной привычки: он имеет обыкновение разговаривать сам с собой. Делает он это лишь тогда, когда, по его мнению, поблизости никого нет, но сослуживцы не раз оказывались невольными свидетелями его странных, можно сказать совершенно бессмысленных, бесед с самим собой. Покойные жена и дети тоже знали за ним эту чудинку и нередко посмеивались над «забавными вещами, которые говорит папочка».
В качестве примера Тэйноскэ рассказали о таком случае.
Один из сослуживцев Номуры находился в туалете, когда кто-то зашёл в соседнюю кабину. Вскоре оттуда послышался голос, дважды повторивший один и тот же вопрос: «Простите, пожалуйста, вы господин Номура?» Сослуживец хотел было ответить: «Нет, я такой-то», — но тут до него вдруг дошло, что голос принадлежит никому иному, как самому Номуре. Чтобы не ставить Номуру в неловкое положение, — судя по всему, он не подозревал, что в туалете кто-то есть, — этот сослуживец постарался ничем не выдать своего присутствия. Но, поскольку Номура всё не выходил и не выходил из своей кабины, тому в конце концов надоело ждать, и он потихоньку выскользнул из туалета.
Номура, конечно же, не мог не понять, что его подслушали, и в душе наверняка испытывал досаду, но, вернувшись в комнату, продолжал работать, как ни в чем не бывало. Слова, которые он говорит в такие минуты, совершенно безобидны, но от этого они кажутся ещё более смешными. Хотя порой по рассеянности Номура и оказывается застигнутым врасплох, эту его привычку нельзя назвать вовсе бессознательной уже потому, что в чьём-либо присутствии он избегает разговаривать сам с собой. Иногда, будучи уверенным, что поблизости никого нет, он говорит так громко, что человек непосвящённый вполне может подумать, будто он сошёл с ума…
Откровенно говоря, Тэйноскэ и Сатико не усмотрели серьёзного изъяна в этой вполне невинной странности, и тем не менее они считали, что Номура не подходит для Юкико.
Более всего Сатико смущала его внешность: на фотографии он выглядел гораздо старше своих сорока шести лет. Она знала наперёд, что он не понравится Юкико и дело разладится после первой же встречи. Одним словом, предстоящее свидание Юкико с Номурой ни в коей мере не обнадёживало, и всё-таки оно служило поводом для приезда Юкико в Асию, поэтому Сатико и Тэйноскэ пришли к выводу, что уже ради этого стоит согласиться на смотрины. А поскольку, решили они, Юкико ни при каких обстоятельствах не захочет стать женой Номуры, то и нет никакой необходимости посвящать её во всякие неприятные подробности и предупреждать о его странной привычке.
26
«Выезжаю сегодня экспрессом «Чайка».
Юкико».
Эту телеграмму принесли в тот самый момент, когда Эцуко с матерью и О-Хару расставляли в гостиной украшения для праздника кукол.[52] В Осаке этот праздник принято отмечать не в марте, как в Токио, а в апреле, поэтому, строго говоря, начинать эти приготовления было преждевременно. Но накануне Таэко подарила племяннице собственноручно сделанную фигурку актёра Кикугоро в костюме из пьесы «Додзёдзи».[53] А поскольку Сатико знала, что Юкико должна приехать со дня на день, ей пришло в голову заняться подготовкой к празднику уже теперь.
— Эттян, — сказала она дочери, — давай-ка поставим фигурку Кикугоро вместе с твоими куклами. Пусть они тоже встретят Юкико.
— Мамочка, но до праздника ещё целый месяц.
— Да и персики ещё не расцвели, — заметила Таэко. — И потом, разве ты не знаешь, что есть такая примета: если девочка выставит кукол раньше времени, ей будет трудно выйти замуж?
— Ты всё перепутала. Не полагается, чтобы куклы стояли после праздника. Помнишь, мама всегда говорила, что кукол необходимо убирать на следующий же день после праздника. А заранее выставлять их не возбраняется, в этом нет ничего дурного.
— Вот оно что? Я этого не знала.
— Теперь знай. Такой всезнайке, как ты, не к лицу не знать таких простых вещей.
Куклы, о которых шла речь, были заказаны в знаменитом киотоском магазине «Марухэй» к первому в жизни Эцуко весеннему празднику. После того как семья поселилась в Асии, их всегда выставляли в гостиной. Хотя европейское убранство гостиной не вполне вязалось с этими сугубо японскими украшениями, место для них было именно здесь, в комнате, где собиралась вся семья. Желая порадовать сестру, которая не была в Асии целых полгода, Сатико предложила выставить кукол раньше обычного, чтобы они простояли весь месяц, пока Юкико будет с ними. И вот сегодня, третьего марта, они принялись за дело.
— Ну что я тебе говорила, Эттян?
— Да, мамочка, ты была права. Юкико действительно приезжает сегодня.
— Как раз к празднику кукол!
— Это хорошая примета, — сказала О-Хару.
— Значит, на этот раз она выйдет замуж?
— Эттян, не вздумай сказать это в присутствии Юкико.
— Хорошо. Я понимаю.
— И ты, О-Хару, тоже. Гляди, чтобы не повторилась прошлогодняя история.
— Не извольте тревожиться.
— Я понимаю, ты в курсе дела, но, пожалуйста, если тебе захочется поговорить об этом, сделай так, чтобы Юкико не слышала.
— Слушаюсь…
— Ой, надо скорее позвонить Кой-сан! — воскликнула Эцуко.
— Прикажете мне позвонить?
— Нет, ступай лучше ты, Эттян.
Эцуко побежала к телефону и попросила соединить её со студией в Сюкугаве.
— …Да, сегодня… Приходи домой пораньше… Нет, не «Ласточкой», а «Чайкой»… О-Хару поедет в Осаку, чтобы её встретить…
Прилаживая золотую диадему к головке куклы-императрицы, Сатико внимательно прислушивалась к разговору.
— Эттян, — крикнула она дочери, — скажи Кой-сан, что я прошу её, если она не занята, встретить Юкико.
— Послушай, Кой-сан, мама говорит, чтобы ты, если не занята, встретила Юкико… Да, да… Поезд прибывает в девять вечера… Поедешь, да?.. Значит, О-Хару может не ехать?..
Таэко прекрасно понимала, почему сестра просит её поехать на вокзал. Тётушка Томинага в тот свой приезд недвусмысленно дала понять, что в скором времени Таэко тоже предстоит переехать в Токио, но в суете о ней, как видно, просто забыли.
Таким образом, Юкико исполнила волю «главного дома», а она, Таэко, продолжала наслаждаться полной свободой. Хотя бы уже поэтому Таэко полагалось встретить сестру на вокзале.
— А папе позвонить?
— Зачем же? Он придёт домой с минуты на минуту. Узнав о приезде Юкико, Тэйноскэ невольно поймал себя на мысли, что очень соскучился по ней за эти полгода. Ещё совсем недавно он всячески противился её приезду, и теперь ему стало неловко при одном воспоминании об этом.
Стремясь встретить свояченицу как можно радушнее, он распорядился приготовить для неё ванну и позаботиться об угощении. Скорее всего, Юкико поужинает в поезде, сказал он, но, быть может, ей захочется ещё раз перекусить перед сном. Тэйноскэ велел принести две бутылки её любимого вина, собственноручно обтёр их влажной тряпкой и проверил, достаточной ли оно выдержки.
Эцуко пытались отправить спать до приезда Юкико: завтра она успеет вволю наговориться с «сестричкой», но девочка и слушать об этом не хотела. Наконец в половине десятого О-Хару всё-таки удалось, увести её наверх. Вскоре, однако, у входной двери раздался звонок, и девочка со всех ног бросилась вниз:
