Уильям Фолкнер - Избранное
Они выпили еще, Хаб попросил у Баярда сигарету и сочным деревенским языком принялся рассказывать разные неприличные истории про девчонок, виски и игру в кости, и вскоре они с Сэратом затеяли добродушный спор насчет работы. Казалось, они могут сколько угодно сидеть на корточках, не испытывая ни малейшего неудобства, тогда как у Баярда ноги уже онемели, и он сел на землю, прислонился спиною к дереву, вытянул свои длинные ноги, по которым, покалывая, побежала застоявшаяся кровь, и сидел так, слушая голос Сэрата, но не вникая в смысл его слов.
Голова теперь причиняла ему одно лишь неудобство: временами у него возникало такое ощущение, будто она совсем отделилась от тела и висит над зеленой стеной, как прозрачный шар, в котором или за которым никак не хочет ни проясниться, ни окончательно исчезнуть, а только назойливо, с каким-то смутным раздражением маячит все то же лицо — два округлившихся от изумления глаза, две поднятые кверху руки, они мелькают за белой рубашонкой и короткими синими штанишками, а потом грохот, треск, удар и черная тьма…
Мягкий, обволакивающий голос Сэрата все звучал и звучал — ровно, медленно, ничуть не раздражая. Казалось, он легко вписывается в окружающий пейзаж своим рассказом о немудреных земных делах.
— Знаете, как старший брат учил меня работать на хлопковом поле? Он взял меня с собой, пустил вперед и велел начинать. Не успею я один ряд пройти, а он уж тут как тут. И только я в землю разок мотыгой ударю — слышу, он уже два раза ударил. У меня в те времена даже и башмаков еще не было. Вот мне и пришлось научиться копать побыстрее, чтобы его мотыга не обдирала мне голые пятки. И вот тогда я дал себе клятву — будь что будет, а только я землю копать не стану. Это хорошо, у кого своя земля есть, а у нас никогда своей земли не было, и всякий раз, когда мы борозду вспахивали, значит, для кого-то чужого грязь месили.
Комары еще пуще прежнего вились и плясали в укромных уголках над источником, а пробивавшиеся сквозь густую листву лучи солнца отливали теперь цветом темной бронзы. Сэрат встал.
— Ну, ребята, мне, пожалуй, пора обратно в город. — Он снова повернул к Баярду свое умное доброе лицо. — Я думаю, вы, мистер Баярд, теперь уже совсем забыли, как вы расшиблись?
— Перестанешь ты называть меня мистером Баярдом или нет, черт тебя побери! — отозвался тот.
Сэрат поднял с земли кувшин.
— Я всегда думал, что он хороший парень, стоит только поближе с ним познакомиться, — сказал он Хабу. — Я его еще с тех пор знаю, когда он под стол пешком ходил, да только нам с ним никогда вместе бывать не приходилось. Я, ребята, вырос среди бедняков, а родные мистера Баярда жили в большой усадьбе, хранили деньги в банке, а черномазые на них работали. Но он парень что надо. Он никому не скажет, кто его тут напоил.
— Да хоть бы и сказал, мне-то что, — отозвался Хаб.
Они снова выпили. Солнце уже почти скрылось, и в темных болотистых уголках по берегам ручья, словно в сказке, тонкими голосами квакали молодые лягушки. Со стороны сарая донеслось мычанье невидимой тощей коровы. Хаб засунул кочерыжку в горлышко кувшина, ударом ладони загнал ее поглубже, и все трое поднялись на холм и перелезли через изгородь. Корова стояла в дверях сарая и при виде их снова замычала, меланхолично и уныло. Гуси вылезли из пруда и чинно прошествовали по двору к хижине, у дверей которой в обрамлении двух лагерстремий стояла женщина.
— Хаб! — негромко окликнула она.
— Еду в город, — отозвался Хаб. — Пускай Сью подоит корову.
Женщина спокойно стояла в дверях. Хаб понес кувшин в сарай. Корова пошла за ним, он обернулся, пнул ее в бок и беззлобно выругался. Вскоре он вышел из сарая, направился к воротам, открыл их, и Сэрат вывел автомобиль. Хаб закрыл ворота, снова прикрутил их проволокой и вскочил на подножку. Баярд подошел к автомобилю и стал уговаривать Хаба сесть в кабину. Женщина все еще стояла в дверях и спокойно на них смотрела. Гуси толклись у крыльца и нестройно гоготали, вытягивая шеи, словно в какой-то заученной пантомиме.
Длинные тени фруктовых деревьев легли на заросшие сорняками поля, и автомобиль тронулся, толкая перед собою свою собственную продолговатую тень, похожую на тень огромной горбатой птицы. Взобравшись на песчаный холм, освещенный последними лучами заходящего солнца, они покатились вниз, в сиреневые сумерки. Бесшумно приминая старую разъезженную песчаную колею, автомобиль выбрался на шоссе.
Высоко в небе стоял молодой месяц. Он еще не давал света, и они помчались к городу, время от времени встречая возвращавшиеся домой деревенские повозки. Сэрат, знавший почти всех жителей округа, приветственно махал им загорелой рукой. В том месте, где дорога проходила через деревянный мост в зарослях ивняка и бузины и где сумерки казались густыми и почти осязаемыми, он остановился и вылез из автомобиля.
— Вы, ребята, посидите минутку. Я сейчас — только залью радиатор, — сказал он.
Они услышали возню где-то сзади, потом он появился с жестяным ведром в руках и осторожно полез вниз по откосу возле моста. Под мостом журчала и звенела невидимая в сумерках вода, и ее журчанье смешивалось с кваканьем лягушек и стрекотом кузнечиков. Над ивами, росшими по берегам ручья, кружили и вились комары. Появившиеся неведомо откуда ночные ястребы то исчезали, то возникали вновь; они проносились по безмятежно-спокойному небу, тихие, словно капли воды на оконном стекле, сосредоточенные, бесшумные и быстрые, словно на крыльях, оперенных сумерками и тишиной.
Сэрат взобрался на дорогу с ведром, снял пробку радиатора и наклонил над ним ведро. Луна, стоявшая высоко в небе, едва теплилась, но легкая тень головы и плеч Сэрата падала на капот, а на бледном фоне дощатой обшивки моста слегка вырисовывались тонкие очертания склонившихся ивовых ветвей. Вода тихонько заурчала в чреве автомобиля, и Сэрат убрал на место ведро, перелез через дверцу и включил фары. Они работали от генератора и на малой скорости ослепительно сверкали, но когда он дал полный газ, стали испускать слабое мерцание, не ярче светлой тени.
Когда они добрались до города, была уже ночь. Над верхушками деревьев, словно желтые четки, светились часы на здании суда, а на фоне зеленой вечерней зари вертикальным пером поднимался в небо столб дыма. Сэрат высадил их возле кафе и поехал дальше. Когда они вошли, хозяин, сидевший за автоматом с содовой, поднял остроконечную голову, на которой блестели круглые глаза.
— Господи, вы еще не уехали домой? — воскликнул он. — Док Пибоди с четырех часов за вами гоняется, а мисс Дженни поехала в коляске искать вас в город. Вы же сами себя убьете.
— Ступай ко всем чертям, Дикон, и принеси мне и Хабу на два доллара яичницы с ветчиной, — отвечал ему Баярд.
Потом Баярд, Хаб и третий молодой человек — клерк багажного отделения железнодорожной станции, по имени Митч, — отправились на автомобиле Баярда обратно за кувшином, посадив на заднее сиденье троих негров с контрабасом. На краю поля над хижиной они остановились, и Хаб пешком пошел по песчаной дороге к сараю. Высоко в небе стоял холодный бледный месяц, а кругом, в пыльных кустах, пронзительно стрекотали насекомые. Негры на заднем сиденье тихонько переговаривались.
— Прекрасная ночь, — заметил Митч.
Баярд ничего не ответил. Он мрачно курил; на голове его, словно шлем, белела плотная повязка. Месяц и насекомые слились воедино — в нечто видимое и слышимое, но лишенное источника и измерений.
Через некоторое время на смутном полотне дороги возник увенчанный серебристой шляпой Хаб. Он приблизился, поднес кувшин к дверце и вытащил пробку. Митч передал кувшин Баярду.
— Пейте, — сказал Баярд.
Все трое выпили из горлышка.
— А черномазых-то нам напоить не из чего, — сказал Хаб.
— Верно, — согласился Митч и, обернувшись, спросил: — Есть у вас кружка, ребята?
Негры засуетились, озабоченно забормотали.
— Постойте, — сказал Баярд. Он вышел, открыл капот и снял крышку фильтра. — Вначале будет отдавать маслом, но стоит сделать несколько глотков, и вы привыкнете.
— Да, сэр, — хором согласились негры.
Один из них взял крышку, обтер ее полой куртки, и все трое по очереди выпили, громко причмокивая. Баярд поставил крышку на место и влез в автомобиль.
— Кто-нибудь хочет еще? — спросил Хаб, помахивая кочерыжкой.
— Дай Митчу, — сказал Баярд. — Он должен нас догнать.
Митч выпил еще. Потом Баярд поднес к губам кувшин и запрокинул голову. Остальные почтительно за ним наблюдали.
— Будь я трижды проклят, если он не выпьет все до дна, — пробормотал Митч. — Только я бы на твоем месте побоялся так много пить.
— Это все голова проклятая. — Баярд опустил кувшин и передал его Хабу. — Я все думаю, может, мне от спиртного лучше станет.
— Док сделал слишком тугую повязку, — сказал Хаб. — Хотите, мы ее немножко ослабим?
