Джон Апдайк - Иствикские вдовы
Две более молодые и относительно состоятельные вдовы решили, что Александра, как старшая, наименее обеспеченная и находившаяся дальше всех от дома, займет самую большую спальню с королевской кроватью. Сьюки поселилась в прилегающей комнате со встроенной в стену откидной кушеткой и круглым столом, на котором она могла установить свой «электронный редактор»; она строго соблюдала правило час-другой в день работать, поставив рядом чашку кофе и вазочку с печеньицами вместо сигарет, от которых она после смерти Ленни наконец полностью отказалась. Джейн, встававшая позже всех, зачастую еще спала, когда Сьюки заканчивала писать и была готова перекусить вареным яйцом, положенным на тост. Под благовидным предлогом, что нуждается в уединении, которому не способствует просторное и светлое помещение, Джейн заняла узкую спальню без окна, вход в которую находился в дальнем конце так называемой гостиной, где троица собиралась, чтобы почитать, посмотреть телевизор и выпить перед обедом, независимо оттого, обедали они дома или в городе. Иногда они вспоминали о том, как за коктейлем воздвигали конус могущества, но ритуал требовал определенных формальных приготовлений и принадлежал уже исчезнувшим временам, когда они были молоды и больше вовлечены в жизнь окружавших их людей, более подвержены страстям, более ревнивы и убеждены в том, что способны кое-что изменять в материальном мире с помощью своей совместной магии. В их жилище было две ванные комнаты — Сьюки и Александра пользовались той, что побольше, — несколько ненужных стенных шкафов и встроенных бюро, а также маленькая, но удобная кухня, оборудованная шкафчиками, полками, микроволновой печью, вращающейся стойкой для кастрюль и сковородок, а также установленной под раковиной посудомоечной машиной, такой крохотной, что в нее с трудом умещались три комплекта посуды. Их окна выходили на автомобильную стоянку, за которой справа виднелся Даррилов редко использовавшийся теннисный корт, лишенный синтетической крыши-пузыря, которая надувалась горячим воздухом.
— Она поехала в моей машине на пляж, — ответила Джейн об Александре, — хотя я предупреждала ее, что он будет забит народом и ей придется парковать машину на общественной стоянке. Кому-то из нас следует сходить в мэрию и добиться, чтобы нам выдали временные пропуска, поскольку мы арендуем в городе жилье. Я думала, ты давно уже это сделала, ведь именно ты так любишь общаться с горожанами.
— Ты забыла: мне противопоказано солнце. Я вмиг покрываюсь сыпью. Да я никогда и не была пляжной завсегдатайшей — в отличие от вас с Лексой.
— Я не виню тебя за то, что ты этого не сделала, — продолжала Джейн, сделав вид, будто ничего не слышала. — С тех пор как мы здесь жили, все настолько обюрократилось, о чем-либо договориться стало гораздо трудней. Раньше парни, дежурившие при въезде на пляж, знали тебя в лицо и просто жестом приглашали проезжать. Иствик утратил свое бесшабашное обаяние.
— Не то ли самое можно сказать о мире в целом? — лениво откликнулась Сьюки, вынимая из пакета и переставляя в холодильник молоко, апельсиновый сок, йогурт, молотый кофе, клюквенный сок и диетический ржаной хлеб. — Автомобилистов становится все больше и больше. Мне сегодня пришлось оставить машину на Оук, хотя раньше всегда можно было припарковаться на Док. Люди приспосабливаются, вот что самое страшное. Поколение за поколением они все больше забывают, что означало когда-то быть свободным.
— Свободным, — раздумчиво повторила Джейн. — А что это значит? Мы не по своей воле рождаемся и не по своей умираем. Никто не распоряжается собой.
— Кстати, о «распоряжении собой», но на другую тему: думаю, мы втроем должны сорганизоваться и более разумно делать покупки в «Стоп энд шоп». В «Бэй-сьюперетте» нет ни свежего мяса, ни свежих овощей, а мест в городе, где мы еще не ели, почти не осталось. К тому же это дорого, — добавила она немного сварливо. Как младшая она считала себя обязанной организовывать своих старших сожительниц. И Александра, и Джейн оказались менее собранными, чем ей помнилось по былым временам: безразличие, приуготовляющее нас к смерти, завладело ими больше, чем казалось на первый взгляд.
— Мне кажется, Лекса ездила в «Стоп энд шоп», — сказала Джейн.
— Да, ездила, но почти ничего не купила. Она наткнулась там на Джину Марино и вернулась в трансе.
— Сама мысль о еде… — протянула Джейн. — Не понимаю, что со мной происходит. Я любила поесть, особенно что-нибудь жирное и соленое. Чем менее полезной была еда, тем больше она мне нравилась. Сколько плясок мы тогда устраивали вокруг своей фигуры! Ведь нам казалось, что мужчины постоянно измеряют нас. Шоколад, жареная картошка… теперь меня даже от упоминания о них то-ш-шнит. Что-то я запамятовала, зачем мы сюда приехали. Скажи-ка мне.
— Чтобы побыть вместе, — напомнила Сьюки весьма строго. — И посмотреть на места, где прошли наши лучшие годы, где мы пережили наши счастливые мгновения.
— Наши мгновенья-преступленья, — выдала Джейн отголоском былой любви к каламбурам. Пока не состарилась, Сьюки думала, что причуды — дурные черты характера, привычки — отпадают, как только исчезает необходимость производить впечатление на противоположный пол, что с угасанием сексуального влечения наружу выходит более истинное и честное естество. Но выяснилось, что именно секс вовлекает нас в общество, заставляет ходить на цыпочках и сглаживать свои острые края, чтобы сходиться с людьми. В отсутствие сексуальной потребности договариваться мало что способно обуздать наши невротические вспышки. Джейн своим давала волю.
— Я помню Иствик как веселый провинциальный городишко, — жаловалась она, — а теперь он стал усредненным, все здесь с-с-сглажено: бордюры в центре города — из шикарного типового гранита, «Олд-Стоун бэнк» стал вдвое больше прежнего, разросся, как какая-нибудь раковая опухоль, пожирающая все вокруг. А молодые люди того возраста, в каком были мы, когда жили здесь, такие с-с-скучные — с первого взгляда видно: искусственно поддерживающие тонус молодые мамаши, которые возят своих тяжеловесных сыновей на своих тяжеловесных внедорожниках за двадцать миль на хоккейные тренировки; молодые папаши — слащавые кастраты, помогающие своим малюткам-женушкам по хозяйству, и все выходные эти парочки хлопочут по своему очаровательному Дому. Пятидесятые повсеместно возвращаются, только теперь у нас нет оправдания в лице русских. Даже удивительно, как им удается трахаться достаточно, чтобы производить на свет своих драгоценных чад. А может, теперь это и не нужно — все происходит в пробирках, и всем делают кесарево сечение, чтобы врачей не преследовали в судебном порядке. Повсюду скорбят о смерти Бога; а меня больше тревожит с-с-смерть греха. Без греха люди перестают быть людьми и превращаются в бездуш-ш-шных овец.
— О, Джейн, мы пробыли здесь всего неделю. Чтобы получить удовольствие, надо попробовать хоть что-то сделать. Давай представим себе, что Иствик — столица иностранного государства, которое мы прибыли осмотреть. С чего бы мы начали?
— Мы бы посетили собор и главную площадь. Но кому охота глазеть на унитариатс-с-скую церковь и приземистый кусок бетона, который представляет собой ратуша с ее псевдодеревенской облицовкой из шлаковых плит?
— Не будь такой нигилисткой! Ты ведь даже не пошла вчера вечером на пляж смотреть фейерверк.
— Лекса со мной согласилась. Какая радость в том, чтобы слоняться и месить мокрый песок в толпе накачавшихся пивом отбросов?
— Тебя послушать, так вообще никогда никуда не выйдешь. Ты так и будешь, нахохлившись, сидеть дома, жалуясь, что кругом одни отбросы. Это мы и есть отбросы! Вся Америка — отбросы, в этом ее прелесть!
Джейн надулась и попыталась защититься:
— Я считала, что фейерверк можно будет прекрасно увидеть отсюда, сверху, с автомобильной парковки.
— Его заслоняли деревья.
— Наполовину заслоняли. Так получилось даже грандиозней — эти гигантские медузы над кипарисами, расцветающие сквозь кроны дубов и гаснущие в них… Как будто к нам явились пришельцы из космоса.
— Да, если не считать того, что ты все время жаловалась на комаров и тянула нас обратно в душные комнаты. А из наших окон мы бы вообще ничего не смогли увидеть, кроме теней от кипарисов, то возникающих, то пропадающих.
— Это было что-то более крупное, чем комары. Они жалили, как искры от костра, когда стоишь слишком близко. Фейерверки всегда слишком долго длятся. То, с-с-сколько тратят на них местные власти, — просто с-с-скандально. Пиротехнические компании всучают маленьким городам больше, чем те могут себе позволить. И тогда в школьных программах начинают сокращать уроки музыки и изобразительного искусства.
— Ты заставила нас вернуться, не дождавшись кульминации. Каждый фейерверк имеет свою композицию, которая идет по нарастающей до кульминационного момента.
