Синклер Льюис - Капкан
И это человек, чей слух еще месяц назад слово «штучка» резануло бы хуже площадной ругани.
Лишайники — черные, серые, оранжевые — складывались на скалах в японские гравюры: миниатюрные мостики, серебристые конусы гор. Впереди, меж стволами деревьев, сверкало озерко. Из-за спины, от болота, исходило дремотное тепло; сквозь камыши тут и там блестели окна стоячей воды. Покачиваясь на ивовом кусте, заливался дрозд; жужжали вокруг дикие пчелы. Все навевало мечтательный покой…
Очарование разрушила Элверна.
— Фф-у! Ну, жарища! Так и клонит ко сну. И с чего это ты взял, будто здесь летают утки? Пока что не видно даже хромого воробья. А правда, Ральф, мировая вечеринка получилась вчера? Правда, Джо? Правда… Нет, по-моему, шикарная вечеринка; конечно, Пит до того нализался, что нес невесть что — стыд один, но ведь это он только так. А Папаше я прямо заявила: если еще хоть раз начнет рассказывать свой анекдот про лифтера, я ему двину, вот и все. Но до чего он потешный все — таки, этот Па: напялил мой фартук и ну изображать шотландский танец — умора! А Кудрявый совсем ошалел, черт подери, не соображает, с кем разговаривает, будто все ему тут обязаны подчиняться — говорит, что я не имею права открывать карты, раз у меня неполная масть. Просто обалдел. Ведь я-то знала, что у Джорджа три и пара — я все время за ним следила. Вижу, берет первые четыре карты и перекладывает эдаким манером: две и две. Я смекаю: «Ага, стало быть, у тебя две пары». Потом он тянет пятую и, гляжу, облизывается, точно сытый кот. «Все ясно, мистер ловкач, — говорю себе, — ручаюсь, что одна пара твоих милых двойняшек превратилась в тройню, вот так-то!»
Хмурые скалы отозвались на ее хохот гулким эхом.
— Слушай, Элви, побойся ты бога! — вздохнул Джо. — Всех уток распугаешь, какие есть!
— Да ну тебя совсем!
Слово «ну» она выкрикнула очень звонко. Как раз в эту секунду над стеною деревьев показались три утки. В тот миг, как раздалось ее «ну», они взмыли вверх и, прежде чем Джо успел выстрелить, а Ральф — сообразить, каким концом прикладывают к плечу дробовик, скрылись из виду.
Ральф не сказал ничего. Джо тоже не сказал ничего. Элверне сказать было нечего, и оттого вид у нее был особенно сердитый.
Прошло полчаса без единой утки.
— Пожалуй, двинем-ка лучше домой, — сказал Джо. — Все равно сейчас для уток неподходящее время. Завтра, часов так после двенадцати, может, попробуем еще разок. Тем более, сегодня вечером нам идти на угощение к Бирмайеру в факторию «Ревийон».
Но тут его все-таки прорвало:
— И потом-знаешь что, Элви… Возможно, я ничего не понимаю, но меня просто мутит, когда ты тут в лесу, на воле, малюешь себе лицо, точно в ванной комнате!
— Ну, как же! Ты спишь и видишь, как бы сделать из меня распустеху вроде ма Макгэвити! Только того и добиваешься, чтобы я стала уродиной и никто лаже не смотрел бы на меня! Так вот что я вам скажу, мистер Джозеф Истер: я пугалом ходить не собираюсь — пи ради вас, ни ради кого другого! Вам требуется только кухарка, но кой-кому я и сама могу понравиться!
— Не сомневаюсь!
— Постой, ты что хочешь сказать? Что, я тебя спрашиваю? Ты на что это намекаешь, а?
— Будет, Элви, — очень устало сказал Джо. — Кончай, бога ради, и пошли домой.
Кроме бархатной сумочки, она взяла с собой еще только дробовичок двадцатого калибра, легонький, как винтовка для стрельбы по мишеням. При всей своей кажущейся субтильности Элверна была крепкой, как прачка, но, подобно многим молодым особам несокрушимого здоровья, по временам испытывала потребность в том, чтобы с нею обращались, как с хрупкой лилией.
— Ой, Джо! — заныла она, когда они шагали гуськом по узкой тропинке. — До чего тяжелое ружье!
Ее супруг пожал плечами.
— И ужасно путается в ногах.
Гробовое молчание.
Она оглянулась на Ральфа — с дрожащими губами и неподдельной слезинкой на ресницах:
— Пусть не несет в конце концов, не в том дело, но мог бы проявить ко мне хоть чуточку внимания!
— Давайте я понесу, — просиял Ральф. Он знал, что это просто каприз, что ему бы следовало поддержать Джо, но она казалась такой сиротливой: бездомная кошечка в своре псов…
Нет, не стоит лгать себе. Не сиротливость привлекала его в ней, а рассчитанная женственность, наигранная ребячливость, врожденное дьявольское умение превращать каждого мужчину в сентиментального идиота. Он предал Джо — Джо, который так понуро шагает впереди в своей грубой коричневой куртке.
Один благодарный взгляд Элверны стер, точно губка, все эти глубокомысленные и поучительные соображения.
Надо сказать, что, рассчитывая поупражняться в стрельбе, Ральф захватил с собою не только дробовик двадцатого калибра, но еще и винтовку; а нести без привычки три ружья по тропе, где на каждом шагу спотыкаешься то о корень, то о камень, скрытый мокрой землей, — нешуточная задача. Ружья перекрещивались, съезжали, колотили его по ногам. Он попробовал нести их достойным образом-сначала на плече, потом под мышкой с таким видом, будто для него это плевое дело. Кончил он тем, что сгреб их обеими руками, словно охапку дров, а Элверна, нежно постреливая в него глазками через плечо, лепетала:
— Очень неудобно нести?
— Н-нет.
— Честно?
— Да пустяки!
— Скажете, когда будет слишком тяжело?
— Непременно.
— Может, мне забрать у вас свой дробовик?
— Зачем, я прекрасно донесу.
— Ой, вы, кажется, оступились?
— Кажется, оступился.
— Ах, какая жалость! Хотите, я сама понесу?
— Ничего, справлюсь.
— Но только обязательно скажите, если… Джо оглянулся.
До сих пор он смотрел на Ральфа, как бы извиняясь, что по его милости другу приходится терпеть этого овода в юбке. Теперь его взгляд, казалось, связал их вместе как пару безмозглых кретинов. Ральф был достаточно раздосадован трескотней своей спутницы, но сейчас его раздражение обратилось против Джо, а все симпатии оказались на стороне Элверны. Вот как! Этот пентюх считает, что они жеманные пустомели! I I только потому, что они горожане и имеют представление о правилах хорошего тона; имеют какие-то интересы, кроме покера и охоты на уток. Что ж, прекрасно! Джо, быть может, и благородная душа, но чтобы так не оценить эту бедную, заботливую малютку…
Он резко одернул себя.
«Совсем ошалел от этой девчонки! Надо что-то предпринимать. Удочки сматывать надо, вот что!»
Когда они добрались до дому, Ральф без всяких предисловий, но со всею мягкостью, на какую был способен, объявил Джо:
— Нужно возвращаться к злополучному Вудбери, если сумею его найти. Погостил я у тебя великолепно, да… словом, тронусь сегодня же.
Джо в изумлении медленно поднял на него глаза и заговорил так душевно, что у Ральфа защемило сердце:
— Хоть бы до завтра отложил, Ральф. Вспомни, мы ведь обещали, что придем к Бирмайеру ужинать. Обидится, если мы его подведем. Такой симпатичный парень. Может быть, все-таки останешься?
Ральф остался.
Глава XVII
После обеда Ральф удил рыбу на озере — таком гладком, прозрачном до самых глубин, что казалось, будто он парит меж небом и долиной на воздушном корабле без мотора, и в этой тиши супружеские распри, вражда индейцев и белых представлялись далекими и нелепыми, словно война между двумя муравейниками.
Ральф старался не думать — а потом с легким сердцем и вовсе забыл — о надвигающемся буйном рауте в хижине мистера Бирмайера. По слухам, которые со смаком распространял Па Бак, пиршество обещало быть столь же хмельным и развеселым, как вчерашняя вакханалия у Джо. Собственно, радовался Па, это будет та же самая вечеринка: те же усердные бражники, тот же покер.
Ральф изобретал предлоги, чтобы отвертеться, но, возвратившись домой, застал Элверну в такой горячке сборов, что не отважился завести разговор.
Джо, по логике вещей, следовало бы предпочесть кутежу домашнюю скуку и домашние шлепанцы. Ему следовало разрабатывать тайные планы, как уберечь свою ветреную овечку от волков. А между тем, когда Ральф шепнул ему:
— Хочешь, после ужина не будем садиться за карты, а сразу улизнем домой? — Джо в недоумении запротестовал:
— Нет, отчего же, я как раз очень не прочь при случае сразиться в покер и пропустить по маленькой. — Точно ребенок, у которого отбирают новые игрушки и спозаранку отправляют спать.
— А-а, ну да… естественно, — сказал Ральф.
Элверна, с сияющими* глазами, танцевала одна под патефон. После обеда она успела переделать свое платье с красной вышивкой: подогнула края лифа у ворота и обшила вырез рюшем из дешевого кружева.
— Правда, миленько получилось? Правда, идет? II все сама! — торжествовала она, кокетливо поворачиваясь, поглядывая на Ральфа поверх очаровательного плечика.
«Сущие дети, эти двое! Осложнения? Вздор!» — философствовал «взрослый» Ральф, умиротворенный прогулкой по безмятежному озеру.
