Джин Уэбстер - Это же Пэтти!
Когда очередь цыганок подошла во второй раз, Пэтти не повезло: она напоролась на гвоздь и на ее платье спереди появилась треугольная прореха. Это была слишком большая дыра даже для цыганки, чтобы можно было держаться с достоинством; она удалилась в гримерную и с помощью белой нитки для сметывания сшила рваные края.
Наконец, они предстали в своих грязных лохмотьях самыми последними. Фотограф был художником и встретил их с благодарным удовольствием. Остальные явно участвовали в маскараде, эти же были настоящие. Он снял их танцующими и бредущими по безлюдной вересковой пустоши на фоне полотна с грозными облаками. Он уже собирался сфотографировать их в лесу, у костра, с подвешенным на трех прутиках кипящим чайником, как Конни внезапно осознала, что вокруг стало очень тихо.
– Где все?
Бегло осмотрев приемную, она вернулась, охваченная ужасом и давясь от смеха.
– Пэтти! «Катафалк» исчез! А народ в трамвае ждет на углу возле «Марша и Элкинса».
– Ну, гады! Они знали, что мы здесь. – Пэтти выронила три прутика и стремительно поднялась. – Извините! – крикнула она фотографу, который деловито начищал чайник. – Мы должны догнать его.
– И у нас нет пальто! – завопила Конни. – Мисс Уэдсворт не примет нас в вагон в этой одежде.
– Никуда она не денется, – сказала Пэтти просто. – Она не может бросить нас на углу.
Они шумно сбежали по лестнице, но замешкались на секунду в приятном сумраке дверного проема. Для девических сомнений, тем не менее, не было времени, и они, собравшись с духом, нырнули в толпу, переполнявшую в этот субботний день Мэйн-стрит.
– Ах, мама! Скорее! Посмотри на цыганок, – завизжал маленький мальчик, когда они проталкивались мимо.
– Боже мой! – прошептала Конни. – Я словно нахожусь на цирковом параде.
– Живо! – Тяжело дыша, Пэтти взяла ее за руку и побежала. – Трамвай остановился и они садятся… Постойте! Подождите! – Она бешено затрясла бубном над головой.
На перекрестке им перекрыл дорогу автобус. Последняя из Одиннадцати Тысяч Девственниц поднялась в салон, даже не обернувшись через плечо; трамвай, небрежно лязгая, укатил прочь и превратился в желтое пятно вдалеке. Две цыганки стояли на углу и потрясенно взирали друг на друга.
– У меня нет ни цента… а у тебя?
– Ни единого.
– Как же мы доберемся домой?
– Ума не приложу.
Пэтти почувствовала, что кто-то сдавил ее локоть. Обернувшись, она увидела юного Джона Дрю Доминика Мэрфи, протеже школы и своего близкого знакомого, который рассматривал ее с озорным восхищением.
– Эй, девчонки! Спойте и станцуйте нам.
– Во всяком случае, наши друзья не узнают нас, – промолвила Конни, извлекая из своего инкогнито возможно большее утешение.
К этому времени собралась довольно большая толпа, которая продолжала быстро увеличиваться. Чтобы пройти мимо, прохожие были вынуждены обойти улицу стороной.
– У нас не займет много времени, чтобы заработать денег на трамвай, – произнесла Пэтти, и на ее озадаченном лице мелькнула проказливая искорка, – ты бей в бубен, а я станцую матросский хорнпайп.
– Пэтти! Веди себя прилично. – Чтобы повлиять на свою компаньонку, Конни в кои-то веки обнаружила обескураживающий запас здравого смысла. – Через неделю мы заканчиваем школу. Ради всего святого, не делай так, чтобы нас исключили раньше.
Схватив ее за локоть, она настойчиво потащила ее на боковую улицу. Джон Дрю Мэрфи и его друзья шли за ними несколько кварталов, однако, насмотревшись вволю и поняв, что цыганки не предложат им развлечений, они постепенно отстали.
– Ну и что нам делать? – спросила Конни, когда они избавились, наконец, от последних мальчишек.
– Я думаю, мы можем идти пешком.
– Пешком! – Конни выставила свою хлюпающую подошву. – Ты что, рассчитываешь, что я пройду три мили в таком ботинке?
– Прекрасно, – сказала Пэтти. – Так что же мы будем делать?
– Мы могли бы вернуться к фотографу и занять немного денег на трамвай.
– Нет! Я не собираюсь опять выставляться напоказ на Мэйн-стрит с этой дырой в моем чулке.
– Отлично, – Конни пожала плечами. – Придумай что-нибудь.
– Мне кажется, мы можем пойти на платную конюшню и…
– Это на другом конце города, – я не могу шлепать в такую даль. Как только я делаю шаг, мне приходится поднимать ногу на десять дюймов вверх.
– Очень хорошо. – Теперь пожала плечами Пэтти. – Возможно, ты придумаешь что-нибудь получше?
– По-моему, проще всего будет сесть на трамвай и попросить кондуктора записать проезд на наш счет.
– Да… и объяснить к удовольствию всех пассажиров, что мы учимся в школе Святой Урсулы? К вечеру об этом узнает весь город, и Вдовушка будет в ярости.
– Прекрасно… Как нам быть?
Они как раз остановились перед комфортабельным деревянным каркасным домом, на веранде которого резвились трое детей. Дети оставили свою игру, подошли к крыльцу и уставились на них.
– Послушай! – настойчиво молвила Пэтти. – Мы споем «За цыганской звездой». (Это была последняя песня, которой была увлечена вся школа.) Я буду аккомпанировать на бубне, а ты можешь притопывать своей хлюпающей подошвой. Может, они дадут нам десять центов. Было бы здорово заработать на трамвайную поездку домой. Я уверена, чтобы услышать, как я пою, стоит заплатить десять центов.
Конни бросила взгляд на пустынную улицу. Полицейских не было видно. Она неохотно позволила втащить себя на тротуар, и музыка заиграла. Дети громко аплодировали, и дуэт уже поздравлял себя с весьма правдоподобным выступлением, как вдруг открылась дверь и появилась женщина – двоюродная сестра мисс Лорд.
– Немедленно прекратите этот балаган! В доме есть больной.
Тон, которым это было произнесено, также напоминал о латыни. Они повернулись и побежали так быстро, насколько позволяла болтающаяся подошва Конни. Когда между ними и «латинянкой» остались целых три квартала, они упали на чей-то дружеский порог, привалились друг к другу плечом и расхохотались.
Какой-то мужчина, толкавший сенокосилку, завернул за угол дома.
– Эй вы! – велел он. – Убирайтесь отсюда.
Они смиренно встали и прошли еще на несколько кварталов дальше. Они двигались в явно противоположном направлении от школы Святой Урсулы, но им никак не удавалось придумать, что бы еще предпринять, поэтому они продолжали машинально идти. И вот они попали на окраину деревни и прямо перед собой увидели высокую трубу и группу невысоких зданий, расположенных в обширном огороженном пространстве, – водопроводную станцию и электрический завод.
В глазах Пэтти мелькнул проблеск надежды.
– А знаешь что! Мы пойдем и попросим мистера Гилроя отвезти нас домой в его автомобиле.
– Ты с ним знакома? – спросила нерешительно Конни. Она перенесла так много публичных унижений, что начинала робеть.
– Да! Я знакома с ним близко. Во время рождественских каникул он каждую минуту находился поблизости. Однажды мы играли в снежки. Идем! Он с удовольствием нас прокатит. Это даст ему повод помириться с Джелли.
Они прошли по узкой, пропитанной смолой тропинке к кирпичному зданию с вывеской «Контора». При виде двух видений у входа четверо клерков и девушка-машинистка в наружном кабинете прервали свою работу. Сидевший ближе к ним молодой человек крутнулся на стуле, чтобы удобнее было смотреть.
– Привет, девочки! – сказал он с оживленной фамильярностью. – Откуда вы взялись?
Между тем машинистка отпустила громкие замечания насчет несоответствия чулок Пэтти.
Пэтти густо покраснела под слоем кофе.
– Мы зашли повидать мистера Гилроя, – вымолвила она с достоинством.
– Мистер Гилрой сегодня нарасхват, – ухмыльнулся молодой человек. – Не переговорить ли вам лучше со мной?
Пэтти надменно выпрямилась.
– Прошу Вас сообщить мистеру Гилрою – незамедлительно– что мы хотим с ним поговорить.
– Разумеется! Прошу прощения. – Молодой человек вскочил на ноги, напустив на себя вид утонченной обходительности. – Будьте так любезны вручить мне свою визитную карточку.
– Я не захватила с собой сегодня свою визитку. Просто скажите, что две дамы желают поговорить с ним.
– Ах да. Один момент, пожалуйста… Не желаете ли присесть?
Он предложил свой стул Пэтти и, выкатив другой, подал его Конни с поклоном, достойным лорда Честерфилда. Клерки весело хихикали над комической сценкой, но цыганки не удостоили их улыбки. Они заняли места, холодно промолвив: «Благодарю», и сидели чопорно, будто аршин проглотив, уставившись на мусорную корзину в самой что ни на есть сдержанной светской манере. Пока почтительный молодой человек передавал просьбу в личный кабинет своего начальника, замечания публики перешли с чулок Пэтти на ботинки Конни. Вскоре он вернулся и с невозмутимой вежливостью пригласил их любезно следовать за ним. Он с поклоном доложил о них.
