Хенрик Понтоппидан - Счастливчик Пер
От этого боевого клича кровь прильнула к щекам Пера. Ему показалось, будто призыв Натана, пламенный, задорный, адресован ему, Перу, и только ему. Кулак его тяжело опустился на крышку стола и, словно подтверждая прочитанное, он несколько раз громко воскликнул: «Да, да!» Он не забыл ещё, как полковник Бьерреграв в тот злополучный день с издёвкой сказал, что его проект — это наглый вызов уровню технического развития Дании. Ну и пусть! Вызов так вызов!.. Теперь он твёрдо знал, что рождён быть первооткрывателем на своём поприще, рождён растормошить тупое общество, состоящее из апоплексических отпрысков церковного причта. Маленький Ивэн прав. Его ждут. Именно его и никого другого.
Пер встал. Забыв, что наверху, в гробу, украшенном бумажными цветами, ещё лежит тело боцмана, он решительно заходил по комнате, потом вдруг прижал ко лбу кулак, повторяя в такт шагам: «Да-да-да-да».
Ему вспомнилась фрекен Саломон. Он снова увидел её огромные тёмно-карие глаза, их любопытный, дерзкий, почти зовущий взгляд из-под густых ресниц.
До сих пор ему не приходило на ум осуществить свои планы с помощью выгодной женитьбы.
Он слишком полагался на свои силы, да и сама мысль о браке по расчёту казалась ему низкой. Теперь же он начал доказывать себе, что для достижения великой цели нельзя брезговать никакими средствами. Жениться на еврейке? А почему бы и нет? Фрекен Саломон молода, очень недурна собой, и (насколько он мог разглядеть) у неё премиленькая фигурка. Пора забыть детские сказки о том, что счастье нежданно-негаданно сваливается с неба, как выигрыш в лотерее. Нет и не может быть настоящего, надёжного счастья, кроме добытого с бою. Счастье надо догнать, схватить, связать, как дикого зверя, как оленя с золотыми рогами. Счастье достаётся самому ловкому, самому сильному, самому отважному.
Через два дня боцмана торжественно провожали в последний путь. Гроб ещё с вечера выставили в часовне. В день похорон старые друзья дома собрались перед погребением на тихий завтрак. Ровно в двенадцать к дому подъехал экипаж молодого Дидриксена, мадам Олуфсен и старый Бенц сели туда с венками, а остальные отправились пешком на Хольменское кладбище.
Погода была уже по-летнему тёплая. Зеленели кусты среди могил, над памятниками суматошно кружились птицы в любовной игре. На фоне этого солнечного великолепия молчаливая горсточка провожающих — дряхлые старички, которые, опираясь кто на зонтик, кто на палку, медленно, с кряхтением плелись по дорожке в старомодных, изрядно обтрёпанных парадных костюмах, — напоминала скопище призраков. И лишь Пер, замыкавший шествие, гармонировал с весенним возрождением природы. Правда, и его захватила торжественность момента, но власть смерти над его душой рухнула. Когда собравшиеся тесным кольцом обступили могилу и озарённый солнцем гроб поплыл вниз, в мрачную, узкую и холодную яму, Пер вместе с чувством ужаса испытал нечто похожее на блаженство. Ведь он-то ещё принадлежит жизни, свету, и кровь ещё поёт в его ушах и многое сулит. Ещё есть время, ещё есть время!
С кладбища он зашёл домой переодеться. Он решил нанести визит Саломонам.
Но дома, на Хьертенсфрюдгаде, Пера ждал сюрприз. Посреди стола он увидел визитную карточку с короной, под короной стояло имя баронессы фон Берндт-Адлерсборг. В первую минуту он решил, что карточка попала сюда по ошибке, потом повертел её в руках и увидел несколько строчек на оборотной стороне. В изысканно любезных, почти униженных выражениях баронесса просила Пера удостоить её личной беседы и указывала часы, когда её можно застать в отеле «Англетер» сегодня или завтра.
Тут перед ним предстала вконец потрясённая жена плотника и поведала о визите знатной дамы, которая подъехала к их дому в собственной карете и спрашивала его. Дама эта оставила записочку и просила положить её на стол.
Пер ещё раз повертел карточку в руках. Баронесса фон Берндт-Адлерсборг — так и стоит, чёрным по белому!.. В жизни он не слышал ни о какой баронессе.
— Может, это ошибка? Вы уверены, что она спрашивала именно меня? Она назвала меня по имени?
— Ясно, назвала. Она так и сказала: «Мне нужен господин Сидениус». А когда узнала, что вас нет дома, просто ужас до чего расстроилась.
Самые дикие предположения вихрем закружились в голове Пера.
— А как она выглядит? — спросил он. — Молодая?
— Да уж не сказать, что старуха. Так, вроде бы моих лет, — ответила плотничиха, которой было под пятьдесят.
— Но это действительно была дама? Я имею ввиду: настоящая дама?
— Вот наказанье! Говорят вам — дама. У неё в карете лежала во-от такая меховая накидка!
Пер взглянул на часы. Если он хочет сегодня же отыскать загадочную баронессу, времени остаётся в обрез. А ему, конечно, не терпится узнать, в чём тут дело. Поэтому он решил отложить визит к Саломонам до другого случая, надел свой лучший костюм и пустился в путь.
Бородатый швейцар встретил его весьма надменно, но, услышав, к кому Пер идёт, засуетился, согнулся в почтительнейшем поклоне, распахнул перед ним дверь и принялся так трезвонить, что чуть не оборвал от усердия колокольчик. На звонок в мгновение ока как из-под земли явился лакей и горничная. С помпой, с какой пристало встречать разве короля (так, во всяком случае, думал Пер), когда тот наносит визит королеве соседнего государства, лакей и горничная препроводили его по широкой, устланной ковром лестнице и затем по длинному коридору, в конце которого его передали из рук на руки камеристке, говорившей только по-шведски. Камеристка взяла у него визитную карточку, а затем провела его в небольшой салон, убранный с естественной для всякого приличного отеля, но восхитившей Пера элегантностью: мебель, обитая красным плюшем, и хрустальная люстра под потолком.
Пер, обычно весьма невозмутимый, вдруг ощутил некоторый трепет. Ему пришла в голову мысль, что это просто ловушка, в которую его заманил какой-нибудь недоброжелатель, чтобы всласть посмеяться над ним.
Впрочем, долго раздумывать ему не пришлось, ибо из соседней комнаты вышла дама высокого роста и направилась к нему.
Назвать её молодой было нельзя, красивой — тем более. Увядшее лицо, нос подозрительно красноват. Черное, без всякой отделки платье тоже показалось Перу простеньким, почти бедным. И в то же время ни на секунду нельзя было усомниться, что эта женщина принадлежит к высшему свету. Во всей фигуре, в осанке, в каждом жесте, в том, как она подала ему руку и поблагодарила за приход, — словом, во всём была та тонкая обходительность и такт, которые не купишь ни за какие деньги и которые даются лишь в удел подлинной, родовой знати.
— Милый господин Сидениус, надеюсь вы не очень удивлены тем, что я захотела увидеть вас и побеседовать с вами, — так начала баронесса, когда оба они уселись друг против друга в красные плюшевые кресла. Вы ведь были до самого конца доверенным лицом и другом моего дорогого покойного брата. Вы, вероятно, и приняли его последний вздох…
Только тут Пер сообразил, в чём дело. Он вспомнил, как адвокат и душеприказчик Ниргора рассказывал, что у покойного остались две сестры, одна из которых замужем за богатым шведским помещиком.
А баронесса тем временем продолжала:
— Меня давно уже мучило желание познакомиться с тем человеком, к которому был так привязан мой единственный брат и в котором возродилась его молодость, как он сам писал в письме, где изъявлял свою последнюю волю. Но продолжительная болезнь моего возлюбленного супруга приковывала меня к дому. Мне не довелось даже проводить моего дорогого брата в последний путь.
Несколько необычная манера выражаться и странное подёргивание лица убедили Пера, что перед ним особа в высшей степени нервная. После слов «в последний путь» баронесса залилась слезами и несколько минут молчала, прижимая к глазам кружевной платочек.
Перу стало как-то не по себе, и он не прерывал молчания. Он до сих пор не мог избавиться от чувства неловкости, когда ему напоминали о его отношениях с эксцентричным самоубийцей.
— Да, мне на долю выпало немало горя, — продолжала баронесса, чуть успокоившись, — а потому не мешайте мне плакать… Вы уже, вероятно, слышали, что бог призвал к себе моего благородного супруга и оставил меня одну на белом свете.
Пер счёл уместным выразить своё глубочайшее сочувствие наклоном головы.
— Так знайте же, господин Сидениус, что я неоднократно собиралась написать вам не только от своего имени, но и от имени моей сестры, дабы вы не подумали, будто ваша судьба нам безразлична. Но у меня как-то всё не хватало духу. Да и вам вряд ли показалось бы приятно переписываться с совершенно посторонней и безразличной вам женщиной.
Пер поторопился пробормотать какие-то невнятные возражения.
— Да, да… и по правде говоря, я и сегодня не докучала бы вам своим визитом, если бы… ничего не поделаешь, я должна это сказать… если бы, придя на кладбище, не увидела прекрасные, свежие цветы на могиле моего брата. Я сразу догадалась, кто мог так трогательно почтить годовщину его смерти, и мной овладело неодолимое желание лично повидать вас и выразить вам свою благодарность за то, что вы с такой преданной и — если мне будет позволено так выразиться сыновней любовью храните память о моём несчастном брате.
