Александр Снегирев - Нефтяная Венера
– Это сто процентов! – неожиданно оживился азиатский студент школы ФСБ.
– Не перебивай, – одёрнул его мрачный. – Продолжайте, пожалуйста.
– Я уже всё сказала. Россия, как капризная невеста, отшивает хороших женихов. А потом и брать никто не захочет. Чего вы ждёте? Американцев? Китайцев?
– Китайцам нельзя сдаваться, они собачек едят! – волнуясь, сказал Ваня.
– Это корейцы собак едят!
– Я китайцев на хую вертел! – задиристо крикнул очкарик.
– Короче, проблемы все из-за того, что вы шансы не умеете использовать, – подытожила Маша, Мария-Летиция-Женевьева, серебряная медалистка Парижа по кикбоксингу среди подростков.
– На эту тему у меня одна мысль есть, – сказал студент школы ФСБ. – Я недавно засекреченный перевод Нострадамуса прочёл. Там написано, что в 2012 году Европу постигнет страшная катастрофа: землетрясения, наводнения, засухи. Половина Италии утонет, Испания погибнет из-за лесных пожаров! А ещё там будет война. Арабы начнут мочить белых. Полный хаос. А Москвы это не коснётся. И тогда европейцы ринутся к нам со своих разорённых территорий. Тут-то мы им и сдадимся! Сразу всем! И немцам, и французам, и даже прибалтам!
Мимо прошёл официант с подносом, уставленным бокалами.
– Мэтр! Вина дамам!
Маша взяла бокал.
– Я только итальянцам буду сдаваться, – хихикнул отец Анатолий.
Танцующий на столе мужчина оступился и грохнулся на пол.
– Олег, вы в порядке?! – хохоча, крикнула Ирина.
Олег невредим. Поднявшись на ноги, он отряхнулся, подал Ирине руку, и она спустилась к нему с относительной грациозностью.
– Мне кажется, что если сдаться французам, ничего не изменится… – робко возразил Ваня, возвращаясь к прерванному разговору. Все повернулись к нему как к человеку, который ворошит забытую и наскучившую тему.
– Как же не изменится, молодой человек? Они принесут нам свою культуру, опыт, традиции.
– Никто не сможет изменить Россию. Рос… – Ваня занервничал и стал путать буквы. – Роффия всех изменит… В Роффии все становятся руффкими…
Повисла тишина. Вокруг гул музыки и шум голосов, но нам кажется, что тишина.
– Ну и слава богу! – Все подняли рюмки и бокалы. Чокаются с Ваней. В его руке стаканчик сока.
– Слава России!
К нам протиснулась Лена и поманила меня пальцем.
– Вот, возьми, вам с Ваней к праздникам! – суёт мне что-то завёрнутое в рекламную страничку.
– Я его привёл не для того, чтобы… спасибо… просто… ну, ты понимаешь…
– Всё нормально. Он очень хорошо выглядит… как родители?
– Умерли.
– Извини…
– А твои?
– Нормально… ну, я побегу.
– Слушай… ты на праздники что делаешь? Можем повидаться…
– Я не в стране буду.
– О’кей…
Лена ушла. Я приоткрыл уголок свёртка: деньги. Сунул в карман. Мимо прошли давешние собеседники, волоча под руки интеллигента-очкарика.
– Слава России… – донёсся до меня его слабый возглас.
– Миша, хули вы пиздите? Вам отсыпаться надо.
– Грузи ко мне, я отвезу, – слышен голос азиата.
Возвращаюсь к Ване и сёстрам.
– Ну и объебосы! Нехило мозг пропарили! – с чувством сказала Соня, отпивая глоток воды.
– Может, пойдём уже?..
Выходим во влажную прохладу двора.
– Садитесь, довезём, – приглашает Соня.
– Это моя любимая песня, – ни к селу ни к городу говорит Ваня.
– Какая песня?
– «Калинка-малинка моя».
– А, эта, которая в фильме была…
Впереди строящиеся небоскрёбы. На одном из кранов пузырится и бурлит огромный триколор. На верхушке самого высокого небоскрёба – прожектор. Мощный белый луч шарит по небу. Прямо как я на даче… Только мой лучик был слабенький, а этот аж облака высвечивает. Как во время авианалёта. Охота же людям деньги тратить… А может, это не для эффекта сделано? Может, они там, в небоскрёбе, тоже хотят с Богом поговорить? Вложили деньги, чтобы повыше забраться, взяли мощный прожектор… Во все стороны на километры расходятся спящие жилые кварталы, а здесь, с высокой башни, жрецы без устали пытаются найти в небе хоть какой-то намёк… Хоть какую-то надежду…
У дома мы попрощались.
– Спасибо за вечер.
– Приходите к нам на день рождения! – зовёт Ваня.
– Точно! У вас же в конце декабря дни рождения, рядом, да?
– Вообще-то у меня послезавтра. То есть уже завтра, а… – начал я.
– А у меня послепослезавтра, то есть послезавтра, – подхватил Ваня.
– Придём.
Целуя Соню в щеку, я отозвал её в сторону.
– У нас секреты?! – крикнула Маша.
– Да нет, нет… – а Соне говорю тихо: – Слушай, зачем тебе антибиотики, это же вредно…
– Врач прописал, что-то с лёгкими… а ты испугался…
Что-то с лёгкими. Сразу отлегло.
– Нет, просто…
– Не парься, для тебя не опасно. Ты, я вижу, с актрисой этой быстро поладил.
– Старые знакомые.
– Ясненько… Про картину ей рассказал?
– Собираюсь.
– Ну пока. – Соня вернулась в джип.
Уже подходя к дому, в клумбе не по сезону высаженных незабудок Ваня что-то углядел и нагнулся. Очередная находка. Навесной замок с торчащим ключом.
– Полезная вещь, – рассуждает он.
– Ржавый, наверное.
Ваня с усилием повернул ключ, дужка отогнулась.
– Работает!
– Поздравляю.
– Пап, а если он был заперт, значит, он кого-то запирал?
– Просто валялся и никого не запирал. Потерял кто-то…
– Нет, он кого-то запирал! Кого-то невидимого… или что-то… – Ваня обожает таинственность. – А теперь я это выпустил на свободу…
– Ну, может, и так. Тебе виднее, – треплю сына по волосам.
В подъезде на нас набрасывается взволнованная консьержка:
– У вашей соседки снизу потоп! Труба забилась, а прочистить можно только от вас. Бегите скорее! Уже МЧС хотели вызывать!
Только мы собрались спокойно поспать… Спешим наверх. Когда тебя встречают такими известиями, не знаешь, в каком виде предстанет квартира.
Под дверью маются два монтёра в пропахших куревом комбинезонах и соседка снизу. Старшой – русский, с глубокими морщинами пьющего человека и железными зубами, подмастерье – молодой кавказец. Он волочит свёрнутый кольцами длинный стальной ребристый шланг с набалдашником на конце.
– Ну наконец-то! А я извелась вся! Пустите нас! – причитает соседка.
– Ревизка у вас и через два этажа выше. Сверху мы били-били, ни хуя… – Старшой осёкся, всё-таки при женщине нехорошо. – Короче, теперь от вас бить надо.
– Чего у нас? – не понял я.
– Ревизка! Ху… Люк такой в трубе. Специально для прочистки.
– Ой, пустите их, пожалуйста! – взмолилась соседка. – Все сверху воду льют, приспичило им по ночам посуду мыть! А труба забита, и всё у меня из раковины поднимается. Вычерпывать не успеваю!
– Заходите.
Простучав тяжёлыми ботинками по паркету, монтёры прошли на кухню. Старшой указал на неприметный люк, вмонтированный в сточную трубу. Он покрашен многими слоями масляной краски, как и сама труба. На моей памяти его ни разу не открывали для прочистки.
– Я сейчас вот эти гайки откручу, люк сниму, и мы почистим.
– О’кей.
Старшой взялся свинчивать гайки. Ваня тоже пришёл посмотреть. Когда последняя гайка соскочила, произошло нечто непредвиденное. Из-под люка коротким, но бурным фонтаном вырвался поток чёрных вонючих брызг. Всех обдало с ног до головы, как глазированный зефир. Только глаза хлопают.
– Это что, Палыч? – ошеломлённо спросил подмастерье, утирая грязь с лица.
– А это, дарагой, говно, – многозначительно пояснил старшой, протыкая грубым пальцем тонкую перепонку наподобие мыльного пузыря, образовавшуюся в отверстии люка. В голове неизвестно откуда всплыл обрывок фразы Ирины-ясновидящей: «… чёрное… липкое… брызжет в лицо…»
Ополоснувшись кое-как, я взялся вытирать пол и мебель, а монтёры впихнули трос в образовавшуюся дыру набалдашником вперёд и принялись бить.
– Раз! Раз!
Засор в трубе сопротивляется.
– Ломай его, Палыч! Крепче будет! – пыхтит молодой кавказец.
– Рано!
Они бьют снова и снова, трос уходит всё глубже. За окном занимается рассвет. Когда все шесть метров исчезли в трубе и остался только хвост, за который держатся монтёры, золотозубый включил кран. Вода всё равно не уходит.
– Да у вас ещё и раковина забита!
Ваня подскочил с беспокойством. Я боюсь, что он ещё больше перепачкается или схлопочет тяжёлым тросом по уху.
– Вань, не лезь! Дядя сам разберётся!
Старшой тем временем развинтил «колено» и извлёк рулон, завёрнутый в пакеты. Так вот куда он «Венеру» спрятал…
– Отдай! – Ваня схватил рулон и ударил им меня по башке.
– Вань, ты чего?!
– Ты хочешь её забрать у меня! Ты плохой! – Он колотит меня рулоном и просто руками. Я кое-как закрываюсь. Монтёры отводят глаза.
– Ваня, прекрати!
Тут он выдернул из раковины чугунную сковородку и как даст мне в висок. В то же место, которым я о багажник «бэхи» тюкнулся…
Мне привиделся солнечный летний день, я в нашем дачном доме. Подхожу к окну, Ваня на лужайке поливает цветы из шланга. Замечает меня и озорно направляет шланг на окно. Вода разбивается о стекло, стекает по нему бурными разводами, за которыми хохочет искрящийся Ваня.
