Ирвин Шоу - Ночной портье
Надо отдать должное Лили, которая сидела рядом с Фабианом: она еле сдерживала смех.
– Сюжет фильма очень прост, – шепотом объяснил мне Фабиан. – Действие происходит где-то в центре Европы. Молодой человек в мантии с садовыми ножницами – наследный принц. Кстати, рабочее название фильма «Спящий принц». Он только что женился на красивой иностранной принцессе. Отец принца, король, – его мы увидим на просмотре на следующей неделе, – желает продолжения царского рода. Но его сын – невинный юноша. Его совсем не интересуют девушки. Он всецело поглощен садоводством.
– Ага, теперь понятно, почему он с ножницами, – робко вставил я.
– Ну, естественно, – нетерпеливо кивнул Фабиан и продолжал: – Король поручает своей сестре, ее играет Надин Бонер, разбудить в племяннике мужчину. Принцесса, вышедшая за него замуж, безутешно рыдает в одной из башен дворца, одна на свадебном ложе, украшенном гирляндами цветов. Однако ничто не действует на принца, ничто не трогает его. У него по-прежнему тусклый безразличный взгляд. В замке все в полном отчаянии. И тогда наконец прибегают к последнему средству. Его тетя, то есть Надин, танцует перед ним в прозрачном хитоне с красной розой в зубах. Глаза принца загораются. Он приподнимается в кресле. Бросает садовые ножницы. Кидается к тете и заключает ее в объятия. Он танцует с ней. Целует ее. В любовном экстазе они падают на траву. Замок оглашается громкими приветственными кликами. Король объявляет брак с несчастной принцессой расторгнутым, и принц женится на своей тете. По сему случаю устраивается трехдневное празднество, которое отмечается свальным гулянием в кустах. Через девять месяцев у принца рождается сын, и в ознаменование этого события каждый год принц и его тетя-жена повторяют под звон колоколов свой первый брачный танец. Есть еще и побочная линия сюжета, в которой отчаянный злодей пытается захватить трон и тетю, но я не стану докучать вам рассказом об этом.
В зале зажегся свет, и я нарочно закашлялся, чтобы этим объяснить краску стыда на своих щеках.
– Короче говоря, – заключил Фабиан, – тут и нашим и вашим, если вы понимаете, что я имею в виду. Мы заманим интеллигенцию так же, как и остальную публику.
– Ну как, Майлс, – воскликнула Надин Бонер, поднимаясь со своего места во втором ряду впереди нас и превращаясь из искусной соблазнительницы в серьезную деловую женщину, – нравится, а?
– Замечательно, – сказал Фабиан. – Очень хорошо. Мы безусловно сорвем хороший куш.
Я избегал встречаться глазами с кем-нибудь, когда, выйдя из зала, мы столпились у лифта. Особенно я старался не глядеть на молодую американку Присциллу Дин, фигурировавшую в наиболее бесстыдных сценах. Вот уж кого я теперь без труда опознаю на любом нудистском пляже мира, даже с мешком на голове. Лили не поднимала глаз, сосредоточенно разглядывая пол лифта.
Мы пошли через Елисейские поля к эльзасскому ресторанчику, чтобы подкрепиться. Надин Бонер взяла меня под руку.
– Как вам нравится наша американочка в фильме? – спросила она. – Талантлива, не правда ли?
– Исключительно, – поддакнул я.
– У нее это побочная работа, – пояснила Надин. – Подрабатывает, чтоб оплатить обучение в Сорбонне. Занимается на факультете сравнительной литературы. У американок крепкий характер, не то что у европейских девушек. Вы согласны?
– Не могу судить. Я всего лишь пару недель в Европе.
– Как, по-вашему, фильм будет иметь успех в Америке? – с некоторой тревогой спросила Надин.
– О, да.
– Боюсь лишь, что, может, слишком круто замешано, – продолжала Надин.
– Я бы не беспокоился об этом.
– Майлса это тоже не беспокоит, – сказала Надин, призывно пожав мне руку. – Вы знаете, он просто незаменимый человек на съемочной площадке. Улыбки у него для всех без исключения. Вам тоже надо побывать на съемках. Ах, как все работают! Дружно и сообща, не считаясь со временем, сверхурочно, никогда не жалуясь. Оплата, конечно, небольшая, но звезды у нас на процентах с прибылей. Так вы заглянете завтра? Мы будем снимать сцену, в которой Присцилла одета монахиней…
– У меня много дел в Париже. Я ужасно занят.
– Будем рады вам в любое время. Не стесняйтесь, пожалуйста.
– Благодарю вас, – поклонился я.
– Скажите, а цензура в Америке пропустит наш фильм? – опять тревожно спросила Надин.
– Полагаю, что пропустит. Насколько мне известно, сейчас все это разрешают. Не исключено, конечно, что кое-где местный шериф может и запретить, – говоря это, я чувствовал, что будь я сам шерифом, то приказал бы сжечь этот фильм, не считаясь с тем, законно это или нет. Но я не полицейский, а – нравится мне это или нет – один из соучастников грязного предприятия. Тон задают мои пятнадцать тысяч долларов. И я попытался небрежно продолжить наше деловое обсуждение:
– А как во Франции? Тут не будет препятствий?
– Во Франции ужасные порядки, – пожаловалась Надин, опять ни с того ни с сего пожимая мне руку. – Никогда не знаешь, как обернется. Выступит с воскресной проповедью какой-нибудь старый боров, и на другой день кинозалы погрузятся в темноту. Или, скажем, попадется на глаза жене президента или премьер-министра наша афиша… Вы и представить себе не можете, какая ограниченность у французов в вопросах искусства. К счастью, на следующей неделе обычно возникает какой-то новый скандал, и нас оставляют в покое. – Неожиданно она умолкла и выпустила мою руку. Отойдя на два шага, она оценивающе оглядела меня. – Сразу же видно, что вы отлично сложены, а?
– Много ходил на лыжах, – сказал я.
– У нас еще нет исполнителя на роль злодея, – сказала Надин. – Он появляется в двух весьма занятных сценках. В одной вдвоем с Присциллой, а в другой с ней и нубийкой одновременно. Вас это должно заинтересовать и очень позабавить.
– Вы очень любезны, мадам, – сказал я, – но если моя мать в Америке увидит меня в таких сценках… – Мне было стыдно приплетать к этому мою покойную мать, но казалось, что так можно быстрее отвертеться.
– У Присциллы тоже мать в Америке, – возразила Надин.
– Разные бывают матери. К тому же я единственный сын, – продолжал я. – Поверьте, мне бы хотелось помочь вам, но я в любой момент могу уехать из Парижа.
Надин досадливо пожала плечами.
– Одни беспокойства у меня с этим фильмом. Постоянно не хватает исполнителей. Одни и те же лица и одна и та же случка. А у вас обаяние потаенного секса, вроде как у молодого похотливого священника, этакая интригующая порочность. Невинная испорченность. Совершенно новый ракурс.
– Нет уж, как-нибудь в другой раз, – решительно отказался я.
– Но я еще займусь вами, – и Надин продемонстрировала свою хорошо заученную улыбку наивной школьницы.
От двух выпитых кружек пива бородатый критик, похоже, вдохновился и возбужденно затараторил с Надин по-французски.
– Филипп, – пожурила Надин, – говорите по-английски. У нас ведь гости.
– Но мы во Франции, – громко возмутился Филипп. – Почему бы им самим не перейти на французский?
– Потому что мы, англосаксы, прирожденные тупицы, – пояснила Лили. – К тому же, дорогуша, любому французу известно, что мы все недоучки.
– Он говорит по-английски замечательно, – сказала Надин. – Совершенно свободно. Он жил в Америке два года. В Голливуде. Печатал критические статьи в «Журнале кино».
– Вам понравилось в Голливуде? – полюбопытствовал Фабиан.
– Меня мутило от него.
– Но фильмы-то нравились?
– От них тоже мутило.
– А как насчет французских фильмов? – поинтересовалась Лили.
– Последний фильм, который произвел на меня впечатление, был «Бездыханный». – Филипп отхлебнул пива.
– Господи, да он вышел десять лет назад, – удивилась Лили.
– Даже больше, – невозмутимо произнес Филипп.
– Он такой педантичный, – пояснила Надин. – Щепетилен до мелочей…
– Сколько раз я тебе говорил, что это одно и то же? – напустился на нее Филипп.
– Много, много. Успокойся, пожалуйста. Кстати, он влюблен в Китай, – ни с того ни с сего добавила Надин.
– Вот как? – спросила Лили. – И китайские фильмы вам нравятся?
Похоже, она находила удовольствие в том, что подкалывала его.
– Я пока не видел ни одного китайского фильма, – ответил Филипп. – Но я непременно посмотрю, хотя бы пришлось ждать этого целых пять лет. Или даже десять.
Говорил он по-английски бегло, но с заметным акцентом. Глаза его блестели. По-моему, он был готов спорить с кем угодно и о чем угодно хоть на санскрите. А наткнись он вдруг на человека, готового во всем согласиться и не препираться, ему бы ничего не оставалось, как сдаться и покинуть поле боя.
– Послушайте, старина, – дружелюбно обратился к нему Фабиан. – Как вам понравилось наше творение?
– Merde. Дерьмо собачье.
– Да вы что? – Лили казалась изумленной.
– Филипп, – предостерегла Надин, – Присцилла понимает английский. Ты же не хочешь сказать, что она не справилась с ролью?
