Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том седьмой. Годы учения Вильгельма Мейстера
Актеров разместили в замке, и Мелина строжайше наказал км впредь вести себя пристойно, женщинам жить отдельно и каждому направить все интересы и устремления лишь на свои роли и на искусство. Ко всем дверям он прибил предписания и указания, состоявшие из множества статей. При это:: была назначена и сумма штрафа, которую каждый, кто преступит правила, обязан внести в общую казну.
Но эти распоряжения остались втуне, молодые офицеры ходили туда-сюда, позволяли себе не слишком тонко шутить с актрисами, насмехались над актерами, словом, свели на нет этот местный полицейский устав, прежде чем он успел вступить в силу. Они шмыгали из комнаты в комнату, переодевались, прятались. Поначалу Мелина попытался пустить в ход строгость, но всякими каверзами был доведен до исступления; а когда граф вызвал его к себе, чтобы осмотреть место, где должен быть устроен театр, бесчинствам не стало удержу. Молодые кавалеры измышляли глупейшие проказы, которые от участия в них некоторых актеров становились только пошлее: казалось, весь старый замок заполнен бешеной ордой; непотребная кутерьма длилась до самого обеда.
Граф повел Мелину в большую залу, которая принадлежала еще старому замку, а галереей соединялась с новым, в ней отлично мог уместиться небольшой театр. Предусмотрительный хозяин хотел на месте показать, как он все задумал устроить.
Работы были начаты без промедления, театральные подмостки сколочены и разукрашены, все, что в поклаже нашлось пригодного из декораций, сразу пошло в дело, остальное же было сработано заново трудами умелых графских мастеров. Вильгельм сам взялся помогать, показывал, как определить перспективу, отмерить шнуром границы, и всячески старался, чтобы не получилось огрехов. Граф был этим очень доволен, часто наведывался взглянуть на работы, поучал, как правильнее следует делать то, над чем люди добросовестно трудились, и при сем случае щеголял обширнейшими познаниями во всех видах искусства.
Наконец начались настоящие репетиции, для которых у актеров было бы вдоволь и простора и досуга, если бы им постоянно не мешали посетители. Что ни день, то прибывали все новые гости, и каждому хотелось посмотреть на актеров.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Несколько дней барон обнадеживал Вильгельма обещаниями особо представить его графине.
— Я столько наговорил этой достойнейшей даме о ваших пьесках, проникнутых юмором и чувством, что ей не терпится побеседовать с вами и послушать в вашем чтении некоторые из них. Итак, будьте готовы по первому знаку явиться к ней, в ближайшее спокойное утро вас непременно позовут.
Затем он указал Вильгельму, какую из пьес ему следует прочитать для начала, чтобы сразу же особо зарекомендовать себя. Графиня крайне сожалеет, что приехал он в такое беспокойное время и, поселясь вместе с остальными в старом замке, вынужден терпеть тамошние неудобства.
С большим старанием занялся Вильгельм той пьесой, с которой ему предстояло вступить в большой свет.
«Доселе ты в тиши трудился для себя и слышал похвалы лишь от немногих друзей, — твердил он себе, — была пора, когда ты совсем отчаялся в своем даровании, и теперь еще не можешь быть уверен, что стоишь на правильном пути и что таланта у тебя не меньше, чем влечения к театру. Перед столь искушенными слушателями, в будуаре, где нет места иллюзиям, испытание куда страшнее, чем где бы то ни было, и все же я не пойду на попятный, я хочу присовокупить эту радость к прежним своим усладам и открыть больший простор надеждам на будущее».
Он перебрал после этого ряд пьес, прочел их с величайшим вниманием, поправляя кое-что, декламируя их вслух, дабы усовершенствовать речь и выражение. И в одно прекрасное утро, когда его потребовали к графине, сунул в карман ту из них, которая была разучена лучше всего и, как сам он надеялся, могла принести ему наибольший успех.
Барон уверил его, что графиня будет одна, с близкой своей подругой. Когда он вошел в комнату, баронесса фон К. встала ему навстречу, выразила удовольствие по поводу знакомства с ним и отрекомендовала его графине, которой как раз делали куафюру; она встретила его приветливыми словами и взглядами, но подле ее стула, к сожалению, стояла на коленях Филина и дурачилась напропалую.
— Эта прелестная малютка только что много пела нам, — пояснила баронесса, — окончи же начатую песенку, нам жаль что-нибудь упустить из нее.
Вильгельм терпеливо прослушал песенку, мечтая, чтобы куафер удалился прежде, чем он приступит к чтению. Ему принесли чашку шоколада, а баронесса самолично угостила его печеньем. Невзирая на это, он не нашел вкуса в завтраке, ему не терпелось прочитать прекрасной графине нечто такое, чем бы он мог заинтересовать ее и понравиться ей. Да и Филина была здесь совсем некстати, не раз уж она докучала ему как слушательница. С тоской следил он за руками куафера и с минуты на минуту ждал, чтобы тот окончил сложное сооружение.
Тем временем вошел граф и сообщил о прибывающих нынче гостях, о распорядке дня и о других домашних событиях. Не успел он удалиться, как несколько офицеров передали графине просьбу засвидетельствовать ей почтение ввиду того, что им надобно уехать до обеда. Парикмахер тем временем закончил свое дело, и графиня велела пригласить господ офицеров.
Между тем баронесса старалась занять нашего друга, выказывала ему всяческие знаки внимания, которые он принимал почтительно, хотя и довольно рассеянно. Время от времени он ощупывал рукопись в кармане, ждал желанной минуты и чуть было окончательно не потерял терпение, когда в будуар ввели торговца галантерейными товарами, который принялся неумолимо раскрывать одну за другой картонки, коробки, шкатулки и с присущей этой породе людей назойливостью выхвалять каждый образец.
Общество все возрастало. Поглядев на Вильгельма, баронесса пошепталась с графиней; он заметил это, но не понял, о чем идет речь, и лишь дома уяснил себе все, после того как, напрасно протомившись еще час, отправился восвояси. У себя в кармане он нашел превосходнейший английский бумажник. Баронесса ухитрилась незаметно всунуть его, а немного погодя арапчонок графини принес Вильгельму искусно расшитый камзол, не объяснив вразумительно, кем послан подарок.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Смешанное чувство досады и признательности испортило ему весь остаток дня, и лишь к вечеру он нашел, чем заняться, — Мелина поверил ему, что граф говорил о прологе, который должен быть разыгран в честь принца в день его прибытия. Графу угодно, чтобы там были олицетворены достоинства этого великого воина и человеколюбца. Сии добродетели, выступив все вместе, воздадут ему хвалу, а затем обовьют его бюст цветами и лавровыми венками, меж тем как вензель, увенчанный княжеским убором, будет сверкать на транспаранте. Граф препоручил ему, Мелине, озаботиться стихотворным текстом и прочими подробностями представления; он же надеется, что Вильгельм, для которого это дело нетрудное, не откажет ему в помощи.
— Как! — возмущенно вскричал Вильгельм. — Неужто у нас не найдется ничего, кроме портретов, вензелей и аллегорических фигур, дабы почтить августейшего гостя, достойного совсем иной хвалы? Может ли человек разумный быть польщен тем, что его изображение выставлено напоказ, а имя блестит на промасленной бумаге! Боюсь я, как бы эти аллегории, да еще при нашем гардеробе, не дали повода для двусмысленностей и острот. Если вы намерены написать или заказать кому-нибудь такую пьесу, возражать я не могу, но от участия в этом прошу меня уволить.
Мелина стал оправдываться, уверяя, что это лишь примерные пожелания графа, вообще же постановка пьесы всецело предоставлена им.
— Я всей душой рад внести посильную лепту, дабы ублаготворить столь достойных господ, — заявил Вильгельм. — Моя пуза не знала до сей поры задачи приятнее, нежели попытка возвысить свой еще неверный голос во славу государя, заслужившего всяческое уважение. Надо об этом поразмыслить; быть может, мне удастся выставить нашу маленькую труппу в таком свете, чтобы она произвела хоть какой-нибудь эффект.
С этой минуты он стал усердно обдумывать порученное ему дело. Прежде чем заснуть, он успел уже наметить все в общих чертах; к утру план был вполне готов, сцены набросаны, а важнейшие тирады и песни даже положены на стихи и запечатлены на бумаге.
Тут же утром Вильгельм поспешил к барону поговорить о своих делах и заодно показал ему план. Барону план очень понравился, но и несколько озадачил его. Накануне вечером граф говорил совсем об иной пьесе, которую по его указаниям надо было переложить на стихи.
— Мне не верится, чтобы в намерения его сиятельства входило поручить изготовление пьесы в том виде, в каком изложил ее Мелина, — заметил Вильгельм, — по-моему, он лишь намеками указал нам правильный путь. Любитель и знаток высказывают художнику свои пожелания и предоставляют ему заботу о том, как создать само произведение.
