Адальберт Штифтер - Лесная тропа
После обмена официальными визитами, когда каждый из нас старался приодеться получше, мы стали встречаться с полковником на дружеской ноге. Болезни этой зимы разрешились столь счастливо, а прекрасное лето так благоприятствовало здоровью, что у меня оставалось вдоволь свободного времени, и я мог распоряжаться им, как хотел. Мне полюбилось строить, и поскольку мой дом и мои комнаты сиротливо пустовали, после того как я отослал своих людей соседям, я часто наведывался в Дубки поглядеть, как подвигается работа. И в самом деле, с тех пор как здесь прибавилось рабочих рук, дело пошло заметно быстрее, тем более что и до этого, как я уже упоминал, оно спорилось у полковника лучше, нежели у меня. Полковник тоже зачастил ко мне, мы уже не считались визитами; каждый, не чинясь, чуть вздумается, надевал берет и отправлялся к соседу. Для меня было истинной отрадой слушать этого человека и не меньшей радостью — делиться с ним тем, что я задумал, что узнал нового или замыслил на будущее. Обычно уже к обеду я кончал свои дела и, поевши, поднимался к полковнику, между тем как летнее солнце, подобно сверкающему щиту, медленно уплывало на запад. Мы проводили с ним весь остаток дня до теплого вечера, когда я снова возвращался домой, чтобы заняться своими исследованиями и подготовиться к завтрашнему дню. Если же меня что задерживало, если мне надо было после обеда кое-чем распорядиться или снабдить нарочных лекарствами для далеко живущих больных, полковник сам спускался ко мне узнать, не захворал ли я или не помешали ли мне какие-нибудь чрезвычайные обстоятельства. И, убедившись, что я просто занят очередными делами, успокаивался на мой счет.
Дочь его Маргарита была хороша собой. Знавал я в Праге прехорошенькую девушку, дочь местного купца, ее звали Кристина, но Кристина ни в какое сравнение не шла с Маргаритой.
Единственное, чего мне удалось достичь из моих летних планов, была коляска — она поспела в срок. Мы испробовали в ней обоих вороных в присутствии полковника, который ради этого спустился вниз. Он сделал нам несколько как будто и мелких замечаний, всю пользу которых мы не замедлили, однако, оценить, и даже сам взял в поводья обеих резвых лошадок и так искусно провел их по дороге, словно то были его волкодавы, которые слушаются его беспрекословно.
Коляска — красивая и легкая — удалась на славу: были выполнены также все мои пожелания. Полковник дал Томасу советы, как лучше обращаться с молодыми лошадьми, чтобы они хорошо развивались.
Спустя несколько дней после солнцеворота дом полковника был подведен под крышу. По этому случаю в Дубках был задан праздник. На торжество были приглашены: судья верхнего селения, к коему официально принадлежат и Дубки; старик священник Зиллерауского прихода — за ним были посланы лошади полковника; помещик фон Тунберг с женой и дочерьми; ротбергский трактирщик, он же мой кузен, а также многие крестьяне и жители лесных домов. Когда было поставлено последнее стропило и укреплен шест, на котором развевались пестрые шелковые ленты, преимущественно алые и голубые — я еще не знал, почему именно эти цвета, — и когда внизу была прибита первая слега и сразу же за ней другая, а там благодаря обилию проворных рук удары топоров слились в плавный перестук, поднимавшийся все выше, пока, наконец, и последняя, верхняя, решетина не была прибита к коньку, и три раздельных удара, последовавшие за дробью предыдущих, не оповестили присутствующих, что работа окончена, — тогда празднично одетый плотничий подмастерье, с чьей шляпы свисали две длинные алые и голубые ленты, стал рядом с шестом на край балки, положенной поверх верхней слеги, и, обращаясь к слушателям, столпившимся на лужайке перед домом, произнес популярное в наших местах плотничье заздравие. После чего, подняв хрустальную бутыль, стоявшую позади на той же балке, он налил себе вина в стакан, который держал в правой руке, и осушил его в нашу честь. А потом зашвырнул стакан в дубовую рощу, где он и разбился о деревья. Бутыль он протянул товарищу, стоявшему позади, тот также налил себе вина, выпил и зашвырнул стакан в рощу. Это же проделали его товарищи. Последний, допив вино до дна, захватил с собой бутыль, и все они прошли по балке вбок, сползли по слегам на край крыши, перебрались оттуда на подмости и спустились по ступенькам к нам, на лужайку. Порожнюю бутыль вручили хозяину, ее полагалось заполнить памятными предметами и, запечатав, замуровать в краеугольный камень на предстоящем празднике закладки. Когда обряд был кончен, на расставленные по всей лужайке наспех сколоченные столы разной величины и формы была подана закуска.
Добровольные помощники со всей округи стали за один из столов. В нашей стороне так уж повелось, что, когда обрешечивают кровлю, на помощь сзывают всех желающих. И предметом гордости считается, загоняя обухом драночные гвозди, поспевать за быстрой дробью ударов. Участники церемонии могут потом хвалиться перед соседями, что крыша такой-то площади была обрешечена в такой-то короткий срок.
За другой стол встал плотник с подмастерьями и, едва стаканы были наполнены и осталось лишь поднести их к губам, он тоже произнес свое заздравие. За третьим столом разместились приглашенные вместе с полковником, а за остальные столы дозволялось становиться всем, кто пришел по собственному желанию, то есть преимущественно местным беднякам, коим тоже не возбранялось выпить вина и отведать закусок. Когда торжество кончилось и были произнесены все тосты, мы подошли к плотникам, и между нами завязалась непринужденная беседа. Наконец все было выпито и съедено, причем бедноте дано было время, чтобы как следует очистить свой стол, и все начали расходиться — и тут рабочие так же проворно разобрали столы на части, как собрали их накануне.
На следующий день рабочие взялись крыть крышу и приступили к отделке помещений, где полковник собирался зимовать. Пол был уже настлан, предстояло лишь отделать камины, застеклить оконные рамы, и, как только стены хорошенько просохнут, покрасить их в какой-нибудь приятный неброский цвет.
Надо сказать, что лето выдалось на редкость благоприятное. Почти сплошь стояли погожие дни, а если и появлялись облака, то они служили скорее к украшению неба, ибо днем отливали серебром и драгоценными каменьями, а к вечеру в виде огненно-красных лент и вуалей стлались над деревьями, горами и пашнями. Залегший с зимы снег так медленно оттаивал, что, невзирая на долгое вёдро, не чувствовалось засухи; скрытая в земле влага окрашивала наши леса и пажити в такой зеленый цвет, что сердце радовалось, а источники и ручьи в долинах беспечно прыгали и бурлили, и вода в них не убывала, словно их тайно питали невидимые ангелы и духи.
Когда дом полковника был покрыт и настланы полы, когда оштукатурили наружные стены и вставили окна, то, глядя со стороны, можно было подумать, что он уже готов, хотя знойные дни еще не миновали и жатва была в самом разгаре. Строительные леса были сняты, убраны балки и тяжелые плотничьи инструменты, а из дома, красиво выделявшегося на фоне темной дубравы, открывался тот самый чудесный вид на перелески и нивы, о каком я говорил ранее. Работа теперь шла в основном внутри дома, многое еще достраивали, другое очищали и отделывали. Даже сад был вскопан и обведен оградой, полковник собирался этой осенью посадить всякие клубневые и другие растения и деревья, чтобы будущей весной радоваться всходам. Казалось, он торопится, ибо чувствует, что жизни его близок предел, и он хочет свои последние закатные часы провести в готовом нарядном доме.
После того как золотистую рожь и ячмень фурами свезли в житницы, прибыли вскорости и другие фуры — с сундуками и высокими ящиками, скрывающими те вещи, с которыми полковник собирался въехать в уже готовую часть дома. Как только вещи разобрали, вынули из хранилищ и расставили по местам, полковник пожелал пройтись со мной по всей анфиладе.
Дом полковника, в противоположность моему дому, — одноэтажный, жилая его часть лишь на несколько ступенек вознесена над землей; под ней расположены кладовые для припасов и овощей, а также и другие холодники, чьи решетчатые оконца глядят прямо на песчаную аллею сада. Через весь дом тянется коридор: с одной стороны он примыкает к стеклянной стене большого зимнего сада, уже сейчас уставленного кое-какими растениями. Во второй стене коридора двери открываются в жилые покои, одна дверь ведет в комнаты полковника, другая — в Маргаритины апартаменты. Между ними — помещение для библиотеки, через которое из покоев полковника можно пройти на Маргаритину половину. Одним концом, рядом с Маргаритиной дверью, коридор упирается в просторную залу с целой галереей больших окон, это помещение тоже предназначено служить зимним садом. Противоположный конец коридора ведет в три еще не готовых покоя. От обоих его концов отходят наискосок два боковых флигеля, в одном — людские, кухня и другие подсобные помещения, в другом — конюшня и каретник. Сараи стоят глубже, в дубраве, а рядом строят скотный двор.
