Кнут Гамсун - Новые силы
— Вот как, — сказала она только, — вот как!
Наступило молчание. Тидеман уже овладел собой, он стоял снова, точно там, на яхте, за рулём, взгляд его был прикован к ней. Ну, вот, она не говорит: нет! Значит, она не раздумала! О, нет, да этого, конечно, нельзя было и ожидать! Он проговорил:
— Вот и всё, что я хотел сказать тебе.
Голос его был необычно спокоен, почти властен, и она припомнила, что таким тоном он не говорил с ней в течение трёх лет. В нём была удивительная сила.
— Так ты хочешь этого? — сказала она. — Значит, мы расстанемся. Ну, да, конечно... Но ты всё это хорошо обдумал и делаешь это не ради того только, чтобы исполнить моё желание?
— Разумеется, я делаю это для того, чтобы исполнить твоё желание, — ответил он. — Ты так часто просила меня об этом, а я, к сожалению, всегда противился вплоть до сегодняшнего дня. — И он прибавил без всякой злобы: — Я прошу тебя простить меня за то, что я отнял у тебя время.
Она стала внимательнее.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сказала она с лёгким нетерпением.
Он не стал отвечать ей на это. Разве она не требовала постоянно развода? Так как же он не отнял у неё времени? Он расстегнул пальто и с невозмутимым спокойствием сделал крест в своём карманном календаре.
Она не могла не отметить этого самообладания, которого никогда раньше не видела в нём, и невольно сказала:
— Мне кажется, что ты очень изменился...
— Да, поседел немножко, но...
— Нет, ты не понял меня... — прервала она.
Тогда Тидеман медленно посмотрел ей в глаза.
— Дал бы Бог, чтобы ты так же хорошо понимала меня, как я понимаю тебя, Ганка! Тогда наш брак, может быть, не кончился бы таким образом. — Он снова застегнул пальто, как бы собираясь уходить, и сказал: — А относительно денег...
— Ах, Господи, вот деньги, — сказала она и протянула ему стокроновый билет.
В первый раз он резко тряхнул головой.
— Я говорю не об этих деньгах. Будь добра и постарайся хоть теперь понять меня... Деньги на твою жизнь будут посылаться тебе по адресу, который ты укажешь.
— Но, Боже мой, — воскликнула она в смятении, — разве я должна уехать? Ведь я же останусь здесь, в городе? Куда же мне ехать?
— Куда хочешь. Дети, конечно, останутся здесь, не правда ли? Я позабочусь о них, ты можешь быть спокойна. А что касается тебя самой, то... ты наймёшь себе где-нибудь две комнаты. Ведь должно пройти три года, ты знаешь, три года.
Она стояла, всё ещё держа красную кредитку в руке, и смотрела на него. Она совершенно не могла думать, всё кружилось в её голове. Но в глубине души всё же жило чувство радости, — она теперь свободна. Она ничего не говорила, а ему хотелось скорее кончить эту сцену, чтобы не поддаться волнению.
— Ну, так прощай...
— У него перехватило горло, и он молча протянул ей руку. Она взяла её.
— Мы, вероятно, ещё увидимся, но я хочу поблагодарить тебя теперь же, потому что вместе мы, во всяком случае, не останемся... Деньги тебе будут посылаться каждый месяц.
Он надел шляпу и пошёл к двери.
Она следила за ним глазами. И это Андреас?
— Да, да, — заговорила она, запинаясь, — тебе надо идти, а я стою и задерживаю тебя. Да, да, значит, мы так и сделаем... Я, впрочем, не знаю, что говорю...
Голос её вдруг оборвался.
Тидеман дрожащими руками отворил дверь и пропустил её вперёд. Но на лестнице она остановилась и пропустила вперёд его. Поднявшись наверх, он подождал её на площадке, потом отпер дверь своим ключом и впустил её. Когда она переступила порог их квартиры, он сказал:
— Покойной ночи!
И Тидеман опять спустился по лестнице в контору и заперся там. Он подошёл к окну, заложил руки за спину и стал смотреть на улицу, ничего не видя. Нет, она ни на йоту не изменила своего решения, она не колебалась. Вот здесь она стояла, облокотившись о конторку, слушала, что он говорил, и отвечала на его слова. «Да, так мы, значит, так и сделаем!». Нет, никакого колебания... Но она ведь не вскрикнула от радости? Нет, она пощадила его, избавила его от этого, что и говорить, — она была настолько деликатна. О, Ганка всегда была тактична, да хранит её Бог! Да, вот здесь она стояла. Ганка, Ганка!.. А теперь она, верно, сидит и радуется. А почему же ей и не радоваться? Её желание исполнилось... А дети, должно быть, уже спят, и Ида, и Иоганна. Подушки слишком велики для них, они такие ещё маленькие. Ну, да как-нибудь всё устроится с ними. Он поседел немножко, но до конца ещё далеко.
Тидеман отошёл от окна и стал за конторку. И здесь проработал над книгами и бумагами до самого утра.
II
Два дня фру Ганка тщетно искала Иргенса. Она поспешила к нему, чтобы рассказать о своём великом счастье, о том, что она свободна, но не застала его дома. Дверь его была заперта, и когда она стучала, ей не открывали, значит, его не было дома. Она не видела его и в кафе. Наконец она написала ему, прося назначить день, когда она может прийти, чтобы сообщить ему радостную новость.
Но за эти два дня, вследствие долгого ожидания и продолжающейся неопределённости положения, радость её стала как-то понемногу уменьшаться, она так часто повторяла себе, что супружеская жизнь её кончена, что мысль её привыкла к этому, и сердце уже не вспыхивало радостью. Она расстанется со своим мужем, — отлично! Но она ведь и раньше была не особенно с ним связана. Разница была не настолько велика, чтобы так долго заниматься ею.
Теперь же, когда нужно было приводить решение в исполнение, и она должна была с минуты на минуту покинуть дом и семью, её стало мучить чувство грусти, горя и нежности. Счастье её было не так уже велико. Сердце её внезапно пронизывала какая-то сильная, горячая, золотая струя, когда дети болтали с ней, тянулись к ней. Отчего бы это? В прошлую ночь она встала и пошла посмотреть на детей, когда они спали. Они лежали в своих маленьких постельках, сбросив с себя одеяльца, совсем голенькие, но спали крепко и во сне шевелили пальцами. Какие они были хорошенькие, раскраснелись от сна, рубашечки завернулись на груди, ручки и ножки разметались! Она осторожно укрыла их одеяльцами и вышла из комнаты, опустив голову, в сильном волнении.
Что будет, когда она переедет? Как она устроится? Она свободна, но замужем. Три года ей надо ждать: по закону раньше трёх лет нельзя вступать в новый брак, придётся жить где-нибудь, платить каждый месяц за квартиру, делать закупки. И за эти два дня, когда ей столько нужно было обдумать, ей не с кем было даже посоветоваться. Иргенса всё время не было дома. Бог знает, где он пропадал. Тидемана, своего бывшего мужа, она тоже не видела.
Она отправилась к Иргенсу. Наверное, он поможет ей найти комнату и посоветует что-нибудь. Да, да, отлично, что кончился этот постоянный гнёт! Месяц за месяцем, в течение целых лет, она жила с чувством постоянной неудовлетворённости, с тех пор, как, познакомившись с компанией молодых писателей и художников, узнала, что есть другая жизнь, кроме той, которой она жила раньше. Теперь она свободна, свободна и молода. Она ошеломит Иргенса радостью, он так часто говорил о разводе, когда они бывали одни, в тихие минуты...
Наконец-то Иргенс оказался дома.
Она тотчас же стала рассказывать ему свою новость, рассказала, как всё произошло, что Тидеман теперь согласился, припоминала его слова, похвалила его за выдержанность и самообладание. Она наблюдала за лицом Иргенса, глаза её сверкали.
Иргенс не проявил большой радости, он улыбался, говорил «ага» и «да», спросил, довольна ли она. Вот как, она разводится? Вот так штука! Она совершенно права, нет никакого смысла мучиться целую жизнь... Но он продолжал сидеть на своём месте и говорил совершенно спокойным тоном.
Сердце её сжалось от предчувствия беды, потом сильно забилось.
— Но, по-видимому, это не особенно радует тебя, Иргенс? — сказала она.
Он опять улыбнулся.
— Не радует? Что ты, конечно, радует. Дорогая, разве тебе кажется, что я не рад? Ты так давно хотела освободиться от этих уз, разве я могу не... Ты можешь быть совершенно уверена в том, что я рад.
Пустые слова, без огня, без воодушевления! Он старался отделаться, она ясно слышала это по его тону. Боже мой, что случилось? Неужели он её больше не любит? Она сидела в мучительной тревоге, ей хотелось выиграть время, успокоиться немножко, и она спросила:
— Но, милый, где же ты был всё время? Я три раза приходила к тебе, стучалась, а тебя всё не было дома.
На это он опять ответил уклончиво: вероятно, это была случайность, простая неудача. Он иногда уходил, но большей частью сидел дома. Где же ему больше быть? Нигде!
Они помолчали. Тогда она отдалась своему чувству и сказала, тяжело дыша:
— Боже мой, Иргенс, ведь я же твоя, я развожусь, я не буду больше жить с ним. Ты ведь благодарен мне за это? Я не буду больше жить с ним. Нужно ждать три года, но...
