Карлос Фуэнтес - Смерть Артемио Круса
Предостерегающий свист солдата за спиной мгновенно подтвердил его опасения — не так тих каньон. И свист тут же был прерван внезапным выстрелом и хорошо знакомыми воплями: солдаты Панчо Вильи бросили своих коней с вершины каньона вниз по головоломно крутому склону и стали с верхнего карниза поливать ружейным огнем разведчиков. Окровавленные взбесившиеся кони катились под громыханье выстрелов в пропасть, увлекая с собой раненых, разбиваясь об острые камни. Он успел повернуть голову назад и увидеть, как Тобиас бросился, подражая вильистам, вниз по отвесному косогору. Но выполнить приказ индейцу не удалось: его конь споткнулся и секунду летел по воздуху, затем грохнулся на дно ущелья и придавил своим телом всадника. Вопли усиливались, ружейная пальба учащалась. Он быстро перегнулся на левый бок лошади и ринулся с седла вниз, стараясь затормозить падение, цепляясь за выступы горы. На какое-то мгновение перед его глазами мелькнули животы взвившихся на дыбы коней и дымки выстрелов — напрасно тратили порох его солдаты, застигнутые врагом на узком скалистом карнизе; они не могли ни укрыться, ни повернуть коней. Он катился вниз, обдирая руки о камни, а люди Вильи прыгали на второй карниз, чтобы схватиться с разведчиками врукопашную. Снова загрохотал страшный обвал — падали сплетенные тела и обезумевшие кони. А Он в это время на темном дне каньона ощупывал себя окровавленными руками и старался вытащить револьвер. Снова его окутала тишина. Отряд уничтожен. Он растянулся под огромной скалой. Болело плечо, ныла нога.
— Выходите, капитан Крус. Сдавайтесь, хватит…
Из пересохшего горла прозвучал ответ:
— Чтобы меня расстреляли? Здесь обожду.
Но пальцы, парализованные болью, едва держали револьвер. С усилием приподняв правую руку, Он вдруг почувствовал резкую и глубокую боль где-то в животе. Стрелял не глядя — не было сил прицелиться: стрелял, пока спусковой крючок не защелкал вхолостую — металл о металл. Он швырнул револьвер за скалу, а сверху снова послышался голос:
— Руки на затылок и выходите.
С той стороны скалы громоздилось около трех десятков лошадей, мертвых или умиравших. Одни пытались поднять голову, другие судорожно дергали передними ногами, у многих — на лбу, на шее, на брюхе — пестрели красные бляхи. На лошадях или под ними в самых разных позах лежали люди из обоих отрядов: лицом вверх, словно подставляя рот под струю незримой воды; лицом вниз, обнимая камни. Все были мертвы, кроме одного стонавшего человека, придавленного гнедой кобылой.
— Дайте мне его вытащить, — крикнул Он тем, наверху. — Может, это кто из ваших.
Но как? Чем? Откуда взять силы? Едва Он нагнулся, чтобы схватить под мышки распростертое под лошадью тело Тобиаса, как в воздухе свистнула пуля и ударилась о камень. Он поднял глаза. Начальник победителей — в высокой шляпе, белевшей на фоне горы, — утихомирил стрелка угрожающим жестом. Липкий грязный потекло рукам; правая кисть почти не чувствовалась, но левая мертвой хваткой вцепилась в грудь Тобиаса.
За спиной Он услышал дробный цокот копыт. Вильисты цепочкой спускались в ущелье, чтобы взять его. Они уже стояли над ним, когда разбитые ноги индейца-яки показались из-под брюха лошади. Руки вильистов содрали с капитана патронташи.
Было семь часов утра.
Добравшись до тюрьмы в Пералесе, Он едва мог представить себе, как за девять часов проехали они — два пленника и вильисты под командой полковника Сагаля — по головоломным тропам сьерры и спустились к поселку в районе Чиуауа. В голове, кружившейся от боли, смутно запечатлелся пройденный путь. Очень трудный, как ему показалось. Очень легкий, как полагали те, кто, подобно Сагалю, сопровождал Панчо Вилью с первых его отступлений и за двадцать лет изъездил все эти горы, наизусть знал все их заповедные места, проходы, каньоны, тропки.
Белая шляпа в форме гриба скрывала пол-лица Сагаля, но его длинные крепкие зубы, окаймленные черными усами и бородкой, всегда сверкали в улыбке. Сверкали, когда Он с трудом влез на лошадь, а разбитое тело яки было перекинуто сзади, лицом книзу, через круп его лошади. Сверкали, когда Тобиас протянул руку и схватился за пояс капитана. Сверкали, когда отряд тронулся в путь и, направившись к темной зияющей дыре в горах, вошел в настоящий тоннель, не известный ни ему, ни другим каррансистам и позволявший пройти за час расстояние, которое наземными тропами не пройти и за четыре часа. Но Он почти не думал об этом. Он знал, что обе стороны в этой бандитской войне расстреливали на месте вражеских офицеров, и спрашивал себя, почему полковник Сагаль уготовил ему другую судьбу.
Надежда убаюкивала. Рука и нога, отбитые при падении, висели, как плети, а яки тянул его за пояс и стонал, страшно кривя лицо. Один горный склеп сменялся другим. Они ехали, укрытые тенью, во чреве сьерры, оставляя позади каменные коридоры, глубокие ущелья, почти смыкавшие свои стены над высохшими руслами ручьев, и тропы в зарослях чертополоха и кустарника, сплетавшего колючую кровлю над головами всадников. Наверное, только люди Панчо Вильи побывали в этих местах, думалось ему, и поэтому им удалось в свое время сделать четки из зерен партизанских побед и задушить диктатуру. Они здорово умеют наносить внезапные удары, окружать и быстро отходить после атаки. Полная противоположность его тактике, военной тактике генерала Альваро Обрегона,[51] который предпочитал обычные сражения — в открытом поле, боевым строем, с маневрами на хорошо известной местности.
Держать равнение. Не отделяться! — слышался голос полковника Сагаля, который вдруг поворачивал назад и скакал к хвосту колонны, скаля зубы и сплевывая пыль. — Скоро выйдем из гор, а там черт знает, что нас ждет. Всем быть начеку, головы не поднимать, глядеть в оба — не запылит ли где дорога. Всем вместе видней, чем одному…
Громады скал раздвинулись. Отряд выехал на плоскогорье, и равнина Чиуауа, волнистая, пестревшая деревцами меските, раскинулась у их ног. Жару рассеивал горный ветер; прохладная завеса, никогда не ложащаяся на горячую корку земли.
— Сворачивай к руднику, там путь короче! — крикнул Сагаль. — Крепче держите своего товарища, Крус, спуск очень тяжелый.
Рука яки рванула Артемио за пояс. Ему показалось, что это не просто рывок, а сигнал, возможно, попытка привлечь его внимание. Он нагнулся и стал ласково похлопывать лошадь по холке, повернув голову к сведенному судорогой лицу Тобиаса.
Индеец прошептал на своем языке:
— Мы будем проходить мимо рудника, давно заброшенного. Когда пойдем мимо одного из входов, прыгай с лошади и беги в рудник, там много ходов, и тебя не найдут…
Он, не переставая, поглаживал лошадиную гриву. Поднял наконец голову и попытался разглядеть во время спуска на равнину вот вход в рудник, о котором сказал Тобиас.
Яки бормотал:
— Обо мне не думай. У меня сломаны ноги.
Двенадцать? Или час? Солнце жарило все сильнее.
На одном из утесов показались косули. Кто-то из солдат выстрелил. Одна косуля исчезла, другая скатилась со своего пьедестала. Вильист спрыгнул с лошади и взвалил ее себе на плечи.
— Больше не сметь охотиться! — раздался резкий голос Сагаля, скалившего зубы в улыбке. — Тебе дорого могут обойтись выстрелы, капрал Паян.
Приподнявшись на стременах, полковник обратился к отряду:
— Поймите одну вещь, дурачье: карранкланы[52] наступают нам на пятки. Нечего зря тратить порох. Или вы думаете, что мы, как раньше, идем с победой на юг? Совсем наоборот. Мы разбиты и идем на север — откуда пришли.
— Но ведь, мой полковник, — послышался глуховатый голос капрала, — теперь хоть будет что пожрать.
— Тут пожрать на твою мать! — взревел Сагаль.
Отряд загоготал, а Паян привязал убитую косулю к седлу своей лошади.
— Не трогать ни воду, ни пищу, пока не сойдем вниз, — распорядился Сагаль.
А Он не сводил глаз с обрывистой тропки. Там, за поворотом, зияет пасть рудника.
Под копытами лошади Сагаля зазвякали узкие рельсы, на полметра выступавшие из входа в рудник. И Крус бросился вниз с коня, кубарем покатился по чуть наклонному стволу шахты. Огорошенные солдаты едва успели схватиться за ружья, а Он уже грохнулся в Темноте на колени. Прогрохотали первые выстрелы, послышались голоса вильистов. Прохлада подземелья освежила лицо, но от темноты закружилась голова. Вперед, только вперед: ноги, не чувствуя боли, несли его, пока тело не наткнулось На груду камней. Растопырив руки в стороны, понял: слева и справа штольни. Из одной тянуло свежим ветерком, из другой — спертым жарким воздухом. Кончики пальцев его распростертых рук ощутили разницу температур. Он снова побежал туда, где жарко, где штрек, видимо, шел вглубь. Сзади, звеня шпорами, бежали вильисты. Оранжевым огоньком вспыхнула спичка. А Он, в этот самый миг потеряв под ногами почву, свалился в вертикальный колодец, услышал глухой удар собственного тела о гнилую рудничную крепь. Наверху приближался звон шпор; стены шахты отзывались эхом негромких голосов. Беглец с трудом поднялся, попробовал определить размеры ямы, в которую упал, нащупать выход, куда бежать дальше.
